Контакты между цивилизациями в пространстве

<…> Нельзя недооценивать важности того творческого вдохновения, что берет свое начал в чужеземных источниках, когда внутренний пролетариат начи­нает порождать высшую религию. Обнаруживается также, что универсальные государства, непреднамеренно и не отдавая себе отчета в этом, совершают свою работу не для себя, а для чуже­странных потребителей. Наконец, высшие религии, создающие проект общества, принадлежащего виду, отличному от вида циви­лизаций, собранных под эгидой универсального государства являются как бы новыми обществами. И до тех пор, пока институты универсального государства продолжают функционировать на благо вселенских церквей, они трудятся на благо варваров или чужестранных цивилизаций.

Эти чужестранные цивилизации, как и варвары за границей оказались чужестранными лишь по тому простому и очевидному признаку, что место их происхождения находилось за границей государства. В период распада государства, ставшего к тому вре­мени для них уже не столь чуждым, они проникали в распадаю­щееся общество, нарушая его границы и оказывая на него влия­ние, но так и не принадлежа ему окончательно. Такая отчужден­ность являлась психологическим выражением того исторического факта, что вдохновение религии, зарождающейся внутри некото­рой культурной традиции, изначально имело иностранное проис­хождение. Римская империя была колыбелью, изготовленной по эллинскому образцу для вдохновленного сирийским творчест­вом христианства, а кушанское варварское государство-после­дователь аналогичным образом являлось колыбелью, создан­ной эллинскими руками для махаяны, рожденной в индских сердцах. Хотя, с другой стороны, справедливо, что ислам и ин­дуизм взлелеяны в своей собственной политической колыбели, но также истинно и то, что обе эти высшие религии зародились на предыдущей исторической фазе, когда в соответствующих регио­нах взаимодействовало более одной цивилизации. Ислам и его политическое лоно—халифат, представляли собой в религио­зном и политическом планах сирийскую реакцию на длительное вторжение эллинизма в древнесирийский мир. А более позднее, хотя и более кратковременное, вторжение эллинизма в индский мир аналогичном образом вызвало как индуизм, так и империю Гуптов. Таким образом, можно видеть, что происхождение четы­рех высших религий, существующих в сегодняшнем мире, стано­вится понятным только через расширение поля исследования, ког­да наблюдается столкновение двух и более цивилизаций.<…>

C. 577-587.

Социальные последствия контактов между современными друг другу цивилизациями

Как мы показали в предыдущей главе, платой за успешную агрессию становится проникновение в культуру победившей циви­лизации экзотической культуры ее жертв. Внутренний пролета­риат победившего общества с готовностью воспринимает элементы чуждой культуры, в результате чего нравственная пропасть между отчужденным пролетариатом и бывшим доминирующим меньшинством еще более углубляется.

Эти пагубные процессы имеют двусторонний характер, что, в общем, отражено в поговорках: «Что полезно одному, то вредно другому» и «Одно влечет за собой другое». Иными словами, эле­менты культуры, вполне безвредные и даже благотворные на род­ной почве, могут оказаться опасными и разрушительными в чу­жом социальном контексте. С другой стороны, стоит чужерод­ным элементам утвердиться в новом окружении, они обретают тенденцию привлекать к себе другие элементы своей собственной культуры.

<…>

В подобной ситуации удается сохранить социальное здоровье, толь­ко приспособив старые структуры к новому элементу. А это часто равносильно замене всей старой структуры. Иными словами, что­бы выжить в новых условиях, необходимо прибегнуть к тщатель­ной реконструкции социальной структуры. Если игнорировать создавшуюся ситуацию или искать пути уклонения от вызова, расплатой будет либо революция (и тогда вновь родившаяся ди­намическая сила разрушит традиционную культурную структуру, оказавшуюся слишком ригидной), либо верх возьмет преступ­ность (возведенная в норму социальной жизни, она окончательно разъест обветшалые ткани старой структуры). Столкновение но­вого культурного элемента со старой структурой всегда проте­кает при одних и тех же обстоятельствах независимо от того, поя­вился ли этот элемент изнутри или внедрился извне. В обоих вариантах складывается одинаковая ситуация: новый элемент са­мим фактом своего появления обрекает старую структуру на перемены. Если призывы к необходимости перемен долго остают­ся не услышанными, а старые культурные формы не претерпе­вают эволюционных изменений, новый элемент, который мог быть вполне безобидным и даже полезным в другом социальном контексте, неизбежно начинает свою разрушительную работу.

В данном случае мы возьмем ситуацию, когда новая динами­ческая сила иностранного происхождения лишилась связи с род­ной почвой и оказалась в чужой и враждебной среде. Изолирован­ный блуждающий элемент, помещенный в чуждое ему социальное тело, начинает производить хаос, ибо он утратил свою первона­чальную функцию и смысл, а также лишился привычных проти­вовесов и связей.

Проиллюстрируем это, рассмотрев, какое действие оказало на африканский мир введение западного института демократическо­го правления, института, имеющего весьма славную историю в своем родном культурном контексте. Традиционно основным институтом африканского правления была монархия - система, предусматривающая строгое различие между правителем и под­данными. Среди африканских общин, не знающих никаких иерар­хических политических структур, авторитет власти распростра­нялся непосредственно от индивидуума к индивидууму, без про­хождения через специализированные учреждения. Для современ­ной западной цивилизации демократия — это постоянный и хоро­шо отлаженный институт правления. В теории демократия пре­дусматривает стирание различий между правителем и подданны­ми, однако на практике атрибуты власти оказываются в руках не­большой группы специалистов — юристов, судей, полицейских и т. п. Западная демократия и африканская система власти являют­ся, таким образом, политическими системами, имеющими ме­жду собой очень мало общего. А если добавить к этому, что гра­ницы современных африканских государств не совпадают с тради­ционным и племенным делением, а вследствие этого отсутствует осознание территориальной целостности и национальной общно­сти, становится очевидным, как мало сходства между тем, что на­зывается демократией здесь, и западной демократией. <…> Между отвлеченным идеалом демократического правления и действительностью, не готовой к демократии, лежит труднопреодо­лимая и весьма опасная пропасть. Западный культурный элемент обессмысливается и утрачивает свою ценность в отрыве от родно­го культурного окружения.

Второй ступенью контактов между двумя современными ци­вилизациями становится тенденция создания общей культурной формы через реинтеграцию культурных элементов, ранее разоб­щенных. Этот процесс встречает сопротивление со стороны про­тивоположной тенденции — препятствовать всякому проникнове­нию чуждых культурных элементов, а если и допускать их, то в минимальных дозах. Когда какой-либо чужеродный элемент проник в структуру, преодолевая внутреннее напряжение систе­мы, он увлекает за собой другой элемент, также изолированный и оторванный от своей культурной среды. Сопротивление болез­ненному процессу внедрения элементов чужой культуры в социа­льное тело абсолютно неизбежно. Однако столь же неизбежно и окончательное поражение. Рекомбинация искаженных элемен­тов тяготеет к созданию новой целостности, а не просто к механи­ческому соединению, поскольку культуре свойственно стремиться к самоструктурированию. Общество ассимилирует воздействую­щую на него силу. Единственное, на что ему остается надеять­ся, — это замедлить процесс реинтеграции. Однако на деле такая тактика обычно не приостанавливает агонии собственной куль­туры.

Развитие событий, таким образом, зависит от первого воздей­ствия. Общества, переживающие такой момент, иногда весьма чувствительны к воздействию даже самых безвредных чужезем­ных влияний. <…>

Истина заключается в том, что вторгшийся иностранный куль­турный элемент невозможно выхолостить, лишив его тем самым опасной способности притягивать к себе другие элементы своей культуры. Однажды завоевав определенное место в сфере обще­ства, чужеродный культурный элемент укореняется там и, обра­стая другими, родственными себе элементами, чувствует себя вскоре хозяином положения. Если воспринимающая сторона не в состоянии нейтрализовать эти вкрапления, остается единствен­ная надежда — попытаться перехитрить врага. Здесь не годится воинственная тактика зилотизма — неистово сопротивляться все­му новому. Вместо этого лучше предпринять противоположный маневр и тактику иродианства: сражаться с более сильным про­тивником его же собственным оружием. Причем, не ожидая напа­дения, выйти ему навстречу с распростертыми объятиями. Прак­тическая ценность такой политики просматривается в двух сериях контактов между османами и современным Западом. Политика минимальной вестернизации, избранная турецким султаном Абдул-Хамидом, когда западная культура прорвалась в Порту и за­полнила даже военную сферу, не имела практического успеха, тог­да как политика максимальной вестернизации, проводимая Мустафой Кемалем Ататюрком, вывела османов на реальный путь спасения.

Политика модернизации османской военной машины, пред­принятая Абдул-Хамидом, основывалась на ложном мнении, что можно ограничиться в преобразовании сухопутных и морских вооруженных сил лишь необходимым минимумом профессиональ­ных технических инструкций, игнорируя при этом другие запад­ные идеи. Оттоманское государство стояло перед дилеммой. Чтобы сражаться с более сильным в военном отношении противни­ком, необходимо было перевооружиться по современному запад­ному образцу. Но этот путь был чреват многими опасностями. Угроза на сей раз исходила не от иностранных армий, а от мест­ной революционно настроенной части общества, которую под влиянием западных политических идей могли возглавить получившие западную подготовку военные офицеры. Ошибка султана была выявлена и исправлена в 1908 г., когда политический перево­рот, стоивший ему трона, возглавили младшие офицеры, набрав­шиеся «опасных идей» в стерильной военной академии, создан­ной невежественным оттоманским деспотом. Дилемма, что стояла перед Абдул-Хамидом, была разрешена появлением весь­ма характерной фигуры — либерально настроенного революцион­ного военного офицера. Это явилось естественным порождением социальной «ничейной земли» между двумя конфликтующими культурами, хотя с западной точки зрения соединение понятий «ли­беральный» и «военный» представляется парадоксом.

<…> Вооруженные силы западного образца требовали многочисленных дополнительных служб, а те в свою очередь требовали технически грамотного персонала. Эти дорогостоящие нововведения не могли быть осуществлены без повышения налогов. Однако для того, чтобы реально поднять до­ходы, требовалось в свою очередь повысить объем производства общественного продукта, а этого нельзя было добиться без технических нововведений в сельском хозяйстве и промышленности.

Неразвитые страны становятся на путь вестернизации в значи­тельной мере в силу необходимости принятия западных стандар­тов в области экономического производства. Однако их отноше­ния с западным миром не ограничиваются только этим.

<…>

Разумеется, всякая модернизация любого аспекта жизни этих обществ неизбежно повлечет за собой изменение всей структуры. Модернизация сельскохозяйственного производства также немы­слима без использования механизации и искусственных удобре­ний. Их придется либо производить, либо ввозить из-за границы, и, таким образом, не удастся полностью избежать индустриализации. Индустриализация в свою очередь потребует изменения про­грамм образования и здравоохранения.