Ионин Социология / IONIN_chapter90

СОЦИОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ: путь в новое тысячелетие 3-е издание М Разрешение автора на интернет-публикацию получено Назад Оглавление | Скачать книгу Вперед  

7.3. Культурный разрыв

В России ликвидация традиционных советских институтов ознаменовала собой глубочайший культурный разрыв в отличие от стран Центральной и Восточной Европы, переживающих подобного рода социальную трансформацию. Это объясняется тем, что в России советский режим существовал гораздо дольше. После резкого культурного перелома, вызванного революцией 1917 года, почти три поколения выросли и сформировались в культурной среде, которая, несмотря на изменения политического режима, значительные технологические и социально-структурные преобразования, отличалась редкостной устойчивостью и консерватизмом.

Устойчивость и консерватизм объясняются неизменностью и универсальным характером культурной модели, господствовавшей в России на протяжении более семидесяти лет. В ее основе лежала советская версия марксизма, предполагающая определенное видение природы общества, человека и социальных институтов, направленности и форм социального развития. Марксизм претендовал на глобальное объяснение мира, располагая в то же время концептуальным аппаратом, позволяющим переводить всеобщие понятия и идеи на язык практического политического и далее на язык внеполитического повседневного поведения. В ходе такого перевода происходила 'марксизация' и политизация повседневности, благодаря чему советский марксизм, не утрачивая свойственного ему с самого начала статуса политической идеологии, постепенно становился универсальной интерпретационной схемой, на основе которой объяснялись и нормативно регулировались буквально все проявления человеческой активности и все жизненные содержания.

Изначальная диалектическая предрасположенность марксизма в советском варианте преобразовалась в вульгарную и в то же время хитроумную способность объяснять любые, пусть даже взаимоисключающие факты в собственную пользу, то есть применительно к собственным целям и намерениям (образцом здесь могут служить 'диалектические анализы' Сталина, когда ему приходилось обосновывать резкие, на сто восемьдесят градусов, повороты собственной политики). При этом 'марксистская' диалектическая методология и собственные диалектические способности всегда были предметом особой гордости коммунистических вождей. Практическим результатом применения такого рода скептической диалектики стало сохранение самотождественности общества, несмотря на ряд коренных изменений политического режима. Например, советское общество 1979 года было склонно отождествлять себя с Россией 1919 года (то есть с послереволюционной Россией) и видеть непроходимую пропасть между собой и Россией 1909 года, хотя структурный анализ мог бы открыть гораздо больше сходств между (Советским Союзом и Российской Империей, чем между Советским Союзом и Россией после 1917 года.

Именно эти черты: якобы неизменный, в своем роде надвременной характер марксистской идеологии на протяжении жизни нескольких поколений и ее универсальность в качестве интерпретационной и нормативной схемы - придали советскому марксизму характер культуры. Он существовал не только и не столько как политическая идеология, сколько как нормальный повседневный образ мира, на который ориентируется практическая человеческая деятельность. Если воспользоваться терминологией Тенбрука, можно сказать, что советский марксизм представлял собой 'репрезентативную культуру'.

Поэтому не удивительно, что разрушение советской идеологии и ее институциональной основы, понимаемой в терминах той же самой идеологии как объективная основа устройства мира, оказалось для России чем-то большим, чем просто смена идеологии или политического режима. По сравнению с другими восточноевропейскими странами, которые жили при марксизме гораздо меньше времени и где марксистский образ мира всегда был несколько релятивирован (поскольку сохранялись 'несоциалистические' формы хозяйствования, альтернативные по отношению к марксизму партии и идеологии, буржуазные стили жизни), в России разрушение советского режима было воспринято гораздо более болезненно. Это - поистине гибель культуры в том понимании, которое мы имели в виду в главе 6, что субъективно неизбежно воспринимается как своего рода конец мира, причем с точки зрения этой культуры - единственно возможного мира.

Гибель культуры предполагает два следствия, крайне важных с точки зрения нашего анализа. Во-первых, распад привычного образа мира влечет за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровнях, а также на уровне общества в целом. Мир для человека и человек для самого себя перестают быть прозрачными, понятными, знакомыми. Во-вторых, немедленно начинается поиск новых культурных моделей, призванных восстановить мир как целое, пусть иное, чем раньше, но равным образом понятное и упорядоченное.