Педагогические воззрения

Руссо принадлежит ряд художественных произведений, среди них «Эмиль, или О воспитании» — работа, посвященная педагогическим проблемам. Здесь Руссо использует принцип «назад, к природе» в области педагогики. Эти идеи Руссо во многом опередили свое время и являются довольно современными, отнюдь не просветительскими. Современная педагогика постепенно отказывается от чисто просветительского подхода, согласно которому человек своим разумом может абсолютно все, в том числе и воспитать и перевоспитать ребенка, и возвращается к идеям Руссо, который исходит из более здравых посылок: в воспитании ребенка важно прежде всего познание его природы; естественное самовоспитание — прежде всего. Нравственность присуща ребенку, она не зависит от внешних факторов. Нужно дать возможность человеку развиваться свободно, не находясь под принуждением, опираясь на свои природные задатки, а не на испорченную разумом культуру, и тогда воспитание будет наиболее успешным. Эти идеи об автономности, независимости этики от культуры оказали огромное влияние на И. Канта, развившего потом эти мысли в своей «Критике практического разума».

Религиозные взгляды

Свои религиозные взгляды Руссо излагает также в «Эмиле», в которой помещено известное «Исповедание веры савойского викария». Руссо всегда возражал против любой конфессиональной религии. Будучи по рождению протестантом, Руссо, для того, чтобы получить образование, легко принял католицизм, от которого впоследствии также отказался, вернувшись в протестантизм. Руссо больше размышлял не о христиансте, а о некоей естественной религии — «той чистой, святой и вечной, как ее творец, религии, которую люди осквернили, прикрываясь желанием ее очистить, и превратили своими формулами в какую-то религию слов,— потому что нетрудно предписывать невозможное, когда не даешь себе труда исполнять предписания» (5, т.3, с. 310)¹¹. Основы этой религии он и излагает в «Исповеди савойского викария». То, что Бог существует, для Руссо ясно вследствие простых размышлений, которые он называет догматами. Первый гласит, что поскольку в мире все находится в движении, а материальные вещи не обладают способностью к самодвижению, следовательно, должна существовать некая воля, приведшая материю в движение: «Мой ум совершенно отказывается допустить идею о неорганизованной материи, которая сама по себе двигалась бы или производила бы какое-нибудь действие» (6, т.1, с. 323). Второй догмат исходит из факта удивительной упорядоченности вселенной. Предположить, что этот порядок и гармония установились случайно, это все равно что представить себе, что «что типографские буквы, брошенные на удачу, дали в результате Энеиду в полном порядке» (6, т. 1, с. 327). «Я не в силах верить, — делает вывод Руссо, — чтобы пассивная и мертвая материя могли произвести живые и чувствующие существа, чтобы слепая случайность могла произвести разумные существа, чтобы немыслящее могло произвести существа, одаренные мышлением» (6, т. 1, с. 328). Третий догмат — свободу воли человека — Руссо вводит для того, чтобы объяснить существование в мире зла: «…человек свободен в своих действиях и, как таковой, одушевлен нематериальной сущностью — это мой третий догмат веры» (6, т. 1, с. 334). Роптать на то, что Бог не препятствует человеку совершать зло, значит роптать на то, что Он наделил его превосходной природой, придал его действиям облагораживающий их нравственный характер, дал ему право на добродетель. И четвертый догмат — существование нематериальной души — Руссо выводит из чувства справедливости: если бы не было продолжения существования человека после смерти, бессмысленны были бы все его стенания о несправедливости мира. Эти рассуждения Руссо оказали огромное влияние на нравственное учение Канта, и эти положения мы вновь встретим в «Критике практического разума» немецкого философа.

Однако придя путем разумных рассуждений к выводу о бытии Бога и души, Руссо замечает, что о сущности божественной природы мы ничего не можем знать, как не можем знать поэтому и о том, чтóБог требует от нас как от нравственных существ. Каждая религия предлагает свои заповеди поведения, свое понимание добра и зла, каждая религия утверждает, что именно она основана на божественном откровении, но предоставить этому убедительного доказательства не может. Единственным критерием нравственности в человеке оказывается совесть, живущая в сердце человека, а не в его разуме. «О, совесть, совесть! божественный инстинкт, бессмертный и небесный голос, верный путеводитель существа темного и ограниченного, разумного и свободного, непогрешимый ценитель добра и зла, уподобляющий человека Богу! это ты создаешь превосходство его природы и придаешь нравственный смысл его действиям; без тебя я не чувствую в себе ничего такого, что поднимало бы меня над уровнем зверей, кроме печальной привилегии блуждать от ошибок к ошибкам при помощи мышления, лишенного руководства, и разума, лишенного основ» (6, т. 1, с. 347).

Этот эмоциональный аргумент используют многие богословы — особенно протестантские. Но аппеляция к чувствам может привести и к противоположному выводу — к отрицанию Бога. Такой поворот мысли вполне возможен, и поэтому совершенно понятно, почему современная Руссо католическая Церковь ополчилась на него за его роман «Эмиль, или О воспитаниии». Ведь религия чувства достаточно беспочвенна. Только на чувстве религию не создашь. Она не сможет существовать в виде Церкви. Ведь совесть — понятие довольно субъективное. Одному человеку не дает покая слезинка невинного ребенка, для другого смерть миллионов — просто статистика. Поэтому даже такой последовательный атеист, как Бертран Рассел, сказал: «Со своей стороны, я предпочитаю онтологическое доказательство, космологическое доказательство и остальной старый запас аргументов той сентиментальной нелогичности, которая берет начало от Руссо. Старые доказательства были по крайней мере честными; если они правильные, то они доказывали свою точку зрения, если они неправильные, то для любой критики доступно доказать это. Но новая теология сердца отказывается от доказательства; она не может быть отвергнута, потому что она не претендует на доказательство своей точки зрения. В конечном счете единственным основанием для ее принятия называется то, что она позволяет нам предаваться приятным грезам, то не заслуживающая уважения причина, и, если бы я выбирал между Фомой Аквинским и Руссо, я выбрал бы Фому Аквинского»¹².

История во многом показала справедливость этих положений, поскольку французские революционеры, в частности Робеспьер, были последователями именно Руссо. Его прах (а также прах Вольтера) перенесли в пантеон великих людей Франции. Робеспьер насильственно ввел культ Высшего Существа, пользуясь аргументацией и мыслями Руссо, который говорил не о личном Боге христианства, а просто о высшем существе — некоем безличном Боге, высшем разуме, Высшем Геометре (говоря словами Вольтера).

Сам же Руссо был убежден, что общество атеистов существовать не может, потому и религия должна существовать, а правительство — заботиться о том, чтобы она была прочной. Если люди не соглашаются с религией, их нужно перевоспитывать, а если они упорствуют, их нужно уничтожать. Французские революционеры во главе с Робеспьером практически буквально претворяли в жизнь эти идеалы Руссо.