Осложненное предложение и его место в общей системе

Представление об осложненном предложении складывалось в противопоставлении простому предложению как такому, которое состоит из фиксированного набора членов – главные (подлежащее, сказуемое или главный член односоставного) и «второстепенные», т. е. дополнения, обстоятельства и определения. Дополнений, отвечающих на разные вопросы, может быть несколько, обстоятельств тоже, а определения, одно или несколько, могут относиться к любому именному члену предложения. Так что предложение могло быть весьма объемным, оставаясь простым.

Однако при определенных условиях компоненты предложения выходили за намеченные рамки, не приобретая, однако, качества сложности. А коль скоро это качество – две предикативные единицы, связанные между собой в одно целое союзом или другим известным способом, – в таких предложениях отсутствовало, они продолжали считаться простыми – с добавлением эпитета «осложненные».

В лингвистической литературе сложился и закрепился список основных компонентов, конструкций или отдельных слов, вхождение которых делает простое предложение осложненным. В этот список входят обычно: 1) однородные члены предложения: подлежащие, дополнения, обстоятельства и определения (вхождение же второго сказуемого, за исключением некоторых особых случаев, по мнению большинства, переводило предложение в ранг сложных); 2) различного рода «обороты». Термин «оборот» строго не определяется, но в данном случае он подразумевает конструкции, в которых при «главном слове» представлены собственные второстепенные члены. Традиционно обороты квалифицируются по ведущему слову (глагольные – причастные, деепричастные и инфинитивные, неглагольные – адъективные, адвербиальные, субстантивные) и по функции – определительные обороты с ведущим компонентом причастием, прилагательным или существительными, обстоятельственные, деепричастные, инфинитивные, наречные и субстантивные. Особую группу составляют сравнительные и сравнительно-сопоставительные обороты разных типов; 3) обособленные компоненты, выделенные запятыми (Петруша,молодойчеловеклетдвадцатидвух). Как видно, эти характеристики основаны на разных признаках и не исключают друг друга; 4) вводные слова, словосочетания и предложения в составе основного предложения; 5) всевозможные вставки; 6) обращения разного рода. Под этим термином можно понимать два типа компонентов предложения. Во-первых, собственно обращения, т. е. слова или сочетания слов, называющие адресата и выполняющие вокативную функцию, например:Ваня,идисюда/Братишка,гдеэтотыпропадал?Доктор,уменячто-тогорлоболит. Во-вторых, квазиобращения, функция которых состоит не в привлечении внимания адресата, а в выражении своего отношения к нему, например:Голубушка!Мнестранноэто…Аты,милчеловек,откудовабудешь?Мерзавцы,гнатьваснадоотсюда– или своей оценки его поступков или его личности, например:Ослы!Сторазвамповторять;Авы,вороны,непрогляделили?Машенька,кисанька,кудаэтотысобралась?Ну,вояка,развоевался! 7) междометия и звукоподражания в составе предложения.

Совершенно очевидно, что за этим списком не стоит какого-то единого основания. В сущности говоря, главным и, пожалуй, единственным основанием такого объединения разнородных явлений являются правила пунктуации. Все эти «осложняющие компоненты» выделяются запятой или, реже, другими знаками препинания. Объединение их служит главным образом для того, чтобы контролировать пунктуацию: «обыкновенные» члены предложения не требуют запятой, а ее появление (реже – появление двоеточия, многоточия, восклицательного знака) сигнализирует о какой-то «большей сложности» конструкции предложения.

Такая «практическая направленность» понятия об осложненном предложении может быть полезна в практике обучения правильной письменной речи. Но в работах, посвященных синтаксической организации предложения, этот термин с таким содержанием просто неуместен. Поэтому надо постараться найти в нем рациональное зерно.

А. Ф. Прияткина посвятила осложненному предложению свою докторскую диссертацию и ввела этот термин в научную, а не только в учебную литературу. Она является также автором учебного пособия, посвященного осложненному предложению, и она же первая вынесла это понятие за рамки простого предложения, назвав осложненное предложение «третьим членом» ряда «простое – осложненное – сложное».

Я думаю, что этот взгляд на осложненное предложение правилен, если смотреть на предложение как на продукт речевого творчества. Вводя в предложение тот или иной осложняющий компонент, говорящий, конечно, «осложняет» свое предложение, делает его более сложным – в нетерминологическом смысле слова. Но не делает сложным в терминологическом смысле. А это существенно.

Но в контексте теоретического синтаксиса на осложненность предложения целесообразнее посмотреть с точки зрения сложного предложения. Говоря это, я имею в виду следующее. Элементарное сложное предложение (бином) состоит из двух предикативных частей. Но в процессе речи, и устной, и письменной, люди нередко строят сложные фразы, состоящие из трех, четырех, восьми и даже десяти предикативных частей, в ней может быть и последовательное, и параллельное подключение зависимых предикативных частей к двум первичным частям бинома.

В предикативных частях такого усложненного построения, естественно, должно быть много общих компонентов, включенных в общую ситуацию. Это не только создает предпосылки для компрессии каких-то частей, но делает такую компрессию необходимой. А сжатие предикативной части сложного предложения, естественно, предполагает потерю какими-то из них качества предикативности.

С моей точки зрения, понятие «осложненное предложение» и должно пониматься как такое предложение, в составе которого одно из предикативных звеньев испытало компрессию, что привело к потере этим звеном качества предикативности.

В отличие от простого и сложного предложения, которые являются единицами языка, осложненное предложение является только единицей речи.

Результатом такой компрессии и является большая часть перечисленных выше осложняющих компонентов. Они легко интерпретируются под этим углом зрения. Все они заслуживают пристального внимания, которое, я думаю, и будет им уделено в ближайшем будущем.

Компрессия может проявляться по-разному, быть настолько последовательной и полной, что от предикативной единицы остается едва уловимый след, а может быть и столь минимальной, что оказывается очень трудным, а подчас и невозможным, провести границу между таким «почти сложным» и собственно сложным предложениями. Все множество осложняющих компонентов располагается между этими полюсами. «Нижним полюсом» осложненности мне представляются предложения, содержащие однородные именные члены предложения – дополнения и подлежащие. Однородные подлежащие, как и дополнения, составляют группу, становятся как бы одним членом предложения, вся информация, которая относится к одному из однородных подлежащих, автоматически относится и к другому или к другим.

Противоположный «полюс» составляют такие предложения, в которых компрессируется только предикат. Он не устраняется вовсе, но меняет свою финитную форму на инфинитную. В русском языке это может быть деепричастная или инфинитивная форма, в других языках, в частности в тюркских, – множество инфинитных форм, выступающих в роли предикатов зависимой части. Это причастия в формах предикативного склонения, сочетания причастий в абсолютной форме или в формах предикативного склонения в сочетании с послелогами, деепричастия и др.

Самый крайний случай конструкции, промежуточной между сложными и осложненными, – это изъяснительные предложения с придаточным подлежащим. Они организованы по-разному в русском языке и в тюркских (и шире – во всех алтайских). И грамматическая традиция русистики и алтаистики оценивала их по-разному: русисты признавали их сложными, алтаисты – осложненными. Но во всех этих языках они не вполне отвечают сформулированному выше требованию независимости предикативных узлов сложного предложения. Ведь в главной части таких предложений нет собственного подлежащего, и в этом качестве выступает вся придаточная часть в целом.

Например: Оченьстранно,чтоМаргаритыдосихпорнет<…>.

Особенно интересны и разнообразны, конечно, инфинитные глагольные обороты. Каждому типу их может быть посвящено самостоятельное исследование.

Но я сейчас хочу остановиться как раз на тех явлениях, которые, как я считаю, требуют специального внимания с точки зрения их места в ряду осложняющих – или вне этого ряда.

Определенные сомнения под этим углом зрения вызывают у меня вводныекомпоненты–слова,словосочетания– ипредложения. Если в «основное» предложение входит вводное предложение, функция которого состоит в экспликации модуса, т. е. отношения говорящего к содержанию основного высказывания, то такое предложение, несмотря на присутствие в нем двух предикативных единиц, сложнымне признается, очевидно, потому, что понятие сложности предложения предполагает модальную одноплановость его частей. Хотя это ожидание и не сформулировано эксплицитно, но иначе трудно объяснить, почему предложение, объединяющее две предикативные единицы, оценивается как осложненное, а не как сложное. Но если не считать его сложным, то еще меньше оснований считать его осложненным.

С моей точки зрения, надо признать, что вводные компоненты, выражающие модусные компоненты смысла, вообще не лежат в одной плоскости с диктумной частью, за исключением тех случаев, когда модус выступает в качестве главного диктумного звена, что мы имеем в изъяснительных предложениях: Ядогадываюсь,чтотынебылавчеранаработе. Все предложения, содержащие модусные звенья, в форме каких конструкций они бы ни выступали – предикативных, полипредикативных или редуцированных до оборота или отдельного слова, – должны рассматриваться с одной, причем эксплицитно сформулированной позиции.

Обращенияя также не считаю компонентами, осложняющими предложение, – по той причине, что они сами являют собой особый тип предложения. Они не всегда состоят из одного слова, в частности имени. Они могут выражаться соединением нескольких слов, типа:Голубушкатымоя!Матушка,родненькая! (Чтоэтосвами?) илиЧегостоишь,глазапялишь,идолпоганый?!

Конечно, информация, заключенная в обращениях, качественно другая, чем в других типах предложений и в его основных компонентах. И выражается она не только словами, выступающими в специфических значениях, в которых эмоциональный компонент смысла безусловно доминирует над лексическим значением слова как единицы языка. Но это специфическое значение тоже существует как факт языка и реализуется именно в обращении.

В грамматиках выделяется особый тип предложений – вокативные. Но должно ли вокативное предложение быть изолированным, т. е. употребляться только как призыв издали (например, когда человека зовут издали по имени, прозвищу или иначе)? Или вокативное предложение может предшествовать сообщению, адресованному указанным лицом?

Мне кажется нелогичным оценивать синтаксическую форму в зависимости от того, изолирована ли она или включена в речевой поток. В сущности говоря, вопрос должен ставиться шире и глубже. Собственно обращение не несет в себе новой информации, оно выполняет лишь фактическую функцию, независимо от того, употреблено ли оно отдельно или за ним следует сообщение, от которого оно отделено восклицательным знаком или запятой, или оно разрывает собой предложение. Если признавать существование вокативных предложений как особого структурного и функционального типа, то объединение его с обычным предложением должно или признаваться сложным, или, как и в случае с вводными словами, оцениваться как-то иначе. Но называть его осложненным, мне кажется, неправомерно.

Другое дело – сочетание личного имени или характеристики адресата речи с подлежащим – местоимением ты/вы. Здесь возможно два типа случаев:

а) Аты,Маша,изшколысразубегидомой.

б) Эхты,ворона!Давы,вороны,непрозевалили?Маша,золоткомое!Какятеберада;Аты,негодяй,чтоздесьпотерял?Стобой,радостьмоя,ясейчаспоговорю…

Но в этих случаях перед нами уже не обращение, а приложение к подлежащему, указывающему на адресата речи. Приложение, конечно, может осложнять предложение. Но его может иметь не только подлежащее, но и дополнение. В сущности, речь идет о предикативных характеристиках, типы функций которых разнообразны. Этот материал уже достаточно исследован в лексикологии, но в синтаксисе пока еще не нашел надлежащего места.

О междометиях и звукоподражанияхкак о разновидностях осложнений вообще говорить вряд ли имеет смысл. Прежде всего, междометия в собственном смысле вообще не принадлежат современным звуковым системам. Они лишены даже фонемной структуры, не говоря о словообразовательной. Обычно они появляются не внутри предложения, а перед ним или после (или вообще вне предложения):Тьфуты,опятьключидомазабыла!О-о-ох,спинуломит!Мочинет,о-о-ох…Страх-токакой,господи!

Вставки– это интересное явление речи, заслуживающее внимания и серьезного изучения. Но явление это прежде всего речевое. Оно предопределяется внутренним разрывом между течением двух разных процессов – внутренней речи (мысли) и говорения, а тем паче писания. Предложение начато, оно «внутри нас» уже «готово», но мысль идет дальше, контролируя говоримое, может сделать шаг в сторону, внести коррекцию, уточнение, привлечь параллель или породить ассоциацию, которую говорящий захочет ввести в речь, разорвав ее естественное течение. Тут действует особый речемыслительный механизм, которым должны в большей мере интересоваться психолингвисты, чем синтаксисты.

Возвращаясь теперь к предложениям, которые я считаю осложненными, несколько упрощая, вероятно, реальное положение дел, я хотела бы сказать следующее. Все виды осложненных предложений можно было бы попытаться расположить в пространстве между действительно сложными предложениями, центром которых являются бинарные соединения частей, отвечающие требованию – «в каждой части свой независимый предикативный узел», и действительно простыми, не содержащими ни однородных членов, ни оборотов, ни обособлений, ни вводных слов и словосочетаний.

Самым близким к сложному предложению – и, конечно, самым интересным теоретически – является тип предложений, вплотную примыкающий к сложному. В русском языке этот класс конструкций представлен довольно бедно – в сущности, почти исключительно деепричастными конструкциями. Всего два активных русских деепричастия принимают на себя огромную нагрузку, которая в других языках распределяется между многими формами. Например, в бурятском языке полтора десятка деепричастий, выражающих разные отношения между частями предложения, в тюркских языках Южной Сибири их от четырех до одиннадцати. С ними функционально смыкаются причастно-падежные формы и сочетания причастий с послелогами и частицами, и за счет этого общее множество функционально близких форм достигает двух десятков и даже больше.

Предложения с этими формами чрезвычайно близки к сложным. В сущности, это специальные формы зависимых предикатов моносубъектных полипредикативных и полипропозитивных конструкций.

Конструкции с разными неглагольными оборотами, как мне представляется, стоят на шаг дальше от сложных, в них больше «скрытой» информации, не получающей внешнего выражения, но доходящей до адресата речи или читателя. Эти предложения тоже полипропозитивны (точнее, конечно, бипропозитивны, если мы говорим о биномах).

Где-то здесь рядом на шкале должны располагаться конструкции с обособленными второстепенными членами, за которыми тоже стоит пропозитивная информация, но скрытая глубже.

И наконец, однородные дополнения и подлежащие завершают эту шкалу. Собственно, если дополнения и подлежащие представлены просто двумя существительными, то в процессе понимания таких фраз не возникает необходимости реконструировать пропозицию: МашаиПетяпошлившколу. Здесь два имени объединяются в едином представлении о «двойном действующем лице», хотя, конечно, это предложение можно разложить на два: каждый из детей сделал то же, что и другой. Если же эти именные члены предложения распространены общими определениями (Влагеребылимальчикиидевочкидвенадцатинациональностей), тем более если между определениями устанавливаются определенные отношения, подчеркнутые союзом, или два противопоставленных подлежащих составляют группу, соотнесенную с одним сказуемым (Молоковыпилнея,аКоля), то, конечно, предложение по шкале усложненности поднимается на шаг вверх.

На шкале сложности, таким образом, осложненные предложения занимают довольно большое пространство в «промежутке» между собственно простыми и собственно сложными. Но это еще не полный ответ на вопрос об их положении, «месте» в общей системе языка. Во-первых, еще остается не до конца ясным – есть ли у них какое-то свое место в языковой системе? В лингвистике речи-текста такие фразы, безусловно, занимают особое место. Но единицами языка они не являются – это у меня не вызывает сомнений. Но всем регулярным речевым фактам в системе языка что-то обязательно соответствует. И я склонна думать, что каждому типу «осложненных» предложений в системе «язык» соответствует не «образец конструкции», ее модель, а определенная операция «упрощение сложного», приведение предикативной единицы к такому виду, к такой непредикативной форме, которая позволит информации, содержавшейся в предикативной единице, войти в состав осложненного предложения.