«Как живой с живыми говоря»

Одним из самых любимых поэтов Яхонтова был А. С. Пуш­кин.

С его именем связано у артиста открытие особой разно­видности литмонтажа — драматургического. Иными словами, в работе «Пушкин» Яхонтов средствами литмонтажа создает драматургию, близкую по своим признакам той, что лежит в основе спектаклей драматического театра. Как известно, в драматургии образ человека, его характер, раскрывается через поступки, логику его действий в результате столкнове­ния с другими людьми.

Перед нами не только новая разновидность литмонтажа. Можно говорить и об открытии своеобычного жанра выступле­ния артиста в литературном театре на эстраде — это жанр творческой биографии художника, воплощенной в моноспек­такле, где образ художника и его творения рождаются на наших глазах, объединяются в единое целое. Художник, моти­вы его творческого процесса, связь с исторической средой, временем — вот задача, которую ставит Яхонтов в «Пушкине».

Моноспектакль «населен людьми». Проходит череда дейст­вующих лиц — царь Николай I, Бенкендорф, Пущин, царь Бо­рис, юродивый...

Но главный герой — Пушкин. Лицо артиста на мгновение закрывалось собачьим намордником с металлическими пере­плетами— поэтому пушкинские слова рвались на свободу, как сквозь тюремную решетку...

В трагических местах сливались реплика и жест, руки, взброшенные с отчаянной силой крест-накрест на плечи, под­черкивали гнев и горечь знаменитых строк: «И черт меня дер­нул родиться в России с умом и талантом...»

Сцена погребения Пушкина... Когда выпадала из устало, опущенных рук артиста записная книжка поэта, и горестно, одна за другой, две черные перчатки, как сухие комья земли на гроб... вниз. На глазах зрителей происходило сценическое действие, рождался своеобразный театр.

Если ранее мы говорили о сочетании двух позиций — чтец­кой и актерской в исполнении литмонтажных композиций, то теперь речь пойдет о главенствующем актерском начале при воплощении вещи.

Кстати, заметим, что жанр творческой биографии поэта станет весьма популярным в наши дни.

Он найдет свое место не только в современном театре од­ного актера, по и на литературной эстраде. Он будет испол­няться и в чтецком плане, и в актерском, и в сложном син­тезе.

Но сначала обратимся к его истокам. Как к нему пришел Яхонтов.

Артист очень много выступал со стихами Пушкина в кон­цертах, исполняя отдельные произведения поэта. И вот однаж­ды, прочитав томик писем Пушкина, Яхонтов сделал для себя поразительное открытие.

Постигая в письмах состояние души поэта, то, чем он жил в определенный период своей жизни, артист стал перечиты­вать стихи Пушкина после писем. И вдруг теперь совсем по другому ему приоткрылся смысл поэтических строк. Он уви­дел то, что пропускал, не замечал ранее:

«Пушкин предстал передо мной в новом обличье. Обаяние его личности покорило меня настолько, что, перечитывая его стихи, я по-новому понимал их, мне как бы приоткрывались тайные мотивы того или иного лирического стихотворения (выделено мною.— Д. К.).

...Его письма, его лира соединились в моем сознании, спле­тались с его биографией».

Потрясенный документами эпохи, имеющими отношение к дуэли Пушкина, Яхонтов не мог не поделиться тем, что узнал и пережил.

И тогда артист задумывает создать произведение, насы­щенное документами жизни и творчества Пушкина, где в цент­ре стал бы образ самого поэта.

В процессе работы артист особо для себя отметил, какую важную роль должна сыграть «среда, атмосфера, место дей­ствия». И здесь он увидел не просто фон, а закономерность, «...волшебство художественного произведения возникает не только от естественной жизни действующих лиц, но и от среды, в которой они существуют».

Уже в «Ленине» Яхонтов осознал важность образа среды, состояния, литмонтажным способом строя целую систе­му обстоятельств, в которых зарождались исторические собы­тия.

В «Пушкине» он формирует четко выраженные два круга Обстоятельств.

Первый — широкий, исторический «комплекс, некий синтез времени», в котором жил поэт. Второй — более узкий, имеющий непосредственное отношение к личности Пушкина — то, это «он любил, отрицал и что так сильно его угнетало».

Второй круг должен был сыграть роль исходной драмати­ческой ситуации, которая, как известно, в драматургии дает начало конфликту, драматическому действию. Конфликт же в «Пушкине» Яхонтов видел как трагическую схватку гениаль­ного художника «со светской чернью» и в первую очередь царем.

Артист не стремился в драматургии воспроизводить быто­вой портрет поэта со всеми его характерными подробностями, это монтаж текстов отражает желание воплотить образ Пуш­кина как квинтэссенцию духовной жизни, не бытовую, а био­графию души, внутренние механизмы творческих помыслов, Устремлений, именно те связи с общественной средой, которые проявляют его как художника.

До нас не дошел полностью текст «Пушкина». Но то, что сохранилось в воспоминаниях, статьях тех, кто видел Яхонто­ва, личные записи артиста в книге «Театр одного актера»,— рее это дает основание говорить о двух важных открытиях за­мечательного художника.

Они связаны со способом формировать именно литмонтажную драматургию, основу моноспектакля, воспроизводить акт человеческого поведения.

Первое открытие дает возможность строить течение, моти­вы творческого процесса художника.

Второе — конфликтные отношения личности с окружающей средой. К первому открытию имеет отношение новый тип свя­зей между монтажными кусками текста.

Уже в «Ленине» помимо чисто логических связей между явлениями, доводами, высказываниями в форме отрывков из прозы, документа, публицистики, поэзии Яхонтов прибегал к ассоциативным связям.

В «Пушкине» ассоциативный монтаж кусков текста стано­вится основополагающим. Ассоциации, как известно, свойст­венны поэтическому мышлению. Драматургия моноспектакля о Пушкине, великом поэте — монтажно-ассоциативная — от­вечала, таким образом, предмету яхонтовского разговора. Именно в высокой поэзии явления часто раскрываются не в прямых логических связях и взаимоотношениях, а ассоциа­тивно, через сравнение, метафору, уподобление, создается ат­мосфера эмоционального восприятия, познания. Ведь неожи­данное сравнение всегда врезается в память остро и остается надолго. Новизна создает впечатляемость, действуя на во­ображение читателя, слушателя, заставляя его восприни­мать сказанное поэтическое слово сильнее, преувеличен­нее.

Проследим ассоциативные связи между монтируемыми кусками в первой картине «Пушкина». Действие здесь проис­ходит в селе Михайловском, куда поэт сослан по приказу ца­ря. Сценарным «костяком», если можно так выразиться, кар­тины становится стихотворение «Осень». Оно воссоздает об­становку места действия. Известно, что для Пушкина осень — любимейшее время года, когда, подобно природе, он пожинает богатые плоды своей музы. Осень полна для него знаменатель­ных мгновений. Но, пожалуй, самое важное, отчего здесь от­талкивается артист в строении действия эпизода, — «Пушкин описывает творческий процесс, и это позволяет свободно мон­тировать его стихи».

Исходя из строки: «Иль думы долгие в душе моей пи­таю» — артист строит воспоминания поэта о прошлом. Идя ас­социативным путем, Яхонтов обращается к стихотворению «К вельможе».

«Очень сократив эти стихи, чтобы не уйти от основной те­мы, я заканчивал иронически:

Так, вихорь дел забыв для муз и неги праздной, В тени порфирных бань и мраморных палат, Вельможи римские встречали свой закат».

И снова возвращался к «Осени». Шли знаменитые строфы о поэтическом вдохновении:

И забываю мир — ив сладкой тишине Я сладко усыплен моим воображеньем, И пробуждается поэзия во мне...

После фразы «Минута — и стихи свободно потекут» Яхон­тов монтировал стихи, которые как будто сочинялись в эту знаменательную минуту.

Вдохновенный миг требовал и особых поэтических строк: «Я брал лирические стихи,— комментирует Яхонтов,— где струились его легкие и стремительные строчки, образуя как бы сноп солнечного света:

Не стану я жалеть о розах, Увядших с легкою весной; Мне мил и виноград на лозах, В кистях созревший под горой...

Эти строки из стихотворения «Виноград». Могли быть здесь использованы и другие, не менее вдохновенные. Но актер об­ращался именно к «Винограду», ибо виноградные плоды ассо­циативно связываются с осенью, в это время года они со­зревают. Мотив плодов продолжается в следующем стихе, идущем за «Виноградом», снова ассоциативно с ним связан­ным:

Вертоград моей сестры, Вертоград уединенный; Чистый ключ у ней с горы Не бежит запечатленный. У меня плоды блестят Наливные, золотые;., и т. д.

Сама драматургия сценария создавала условия для про­цесса вхождения актера в атмосферу тех или иных пережива­ний, поступков поэта. Возникали движения, мизансцены, отра­жавшие органику существования актера. В этом он видел изложение событий «действием, движением». Яхонтов исполь­зовал пантомиму, которая лаконично подчеркивала смысловую сторону события и «одним точным, тотчас же прочитываемым движением» говорила о том, что происходит. Рождался театр, где царило действие, процесс, происходящий здесь, сейчас.

Далее Яхонтов переносит поэта на прогулку: «И вот Пуш­кин, гуляя по деревенскому погосту, где все дышит покоем и тишиной, вспоминает городское кладбище». Органично здесь использованы стихи «Когда за городом задумчив я брожу...» Прогулка по кладбищу у яхонтовского героя сопровождается своего рода внутренними монологами в поэтической форме. Его слог обретает иронию и язвительность, когда речь заходит о «праздных урнах и мелких пирамидах безносых гениев, раст­репанных харит», когда возникает карикатурное отражение сановного Петербурга.

«Этими стихами,— объясняет монтажный ход Яхонтов,— я намекал на дальнейшую судьбу Пушкина, где свет сменяет­ся резкими тенями. Впоследствии поэт, говоря о высшем свете, скажет: «В сем омуте, где с вами я купаюсь, милые друзья...» («Евгений Онегин»),— строки полные отчаяния. Так проходит осень, приближается зима. Конец первой кар­тины».

Ассоциативные связи в работе Яхонтова — философского порядка. При этом они могут быть самого разнообразного ха­рактера— от житейски элементарных до символических. Но они всегда связаны с глубокой мыслью. В строении эпизода ас­социативные связи давали возможность артисту избегать дли­тельных описаний. Создавалась почва для передачи мысли молниеносно, озаренно.

Вторая картина «Пушкина» также строится на ассоциа­тивных связях между монтажными фрагментами. Ее своеоб­разным запевом становится стихотворение: «Зима. Что делать нам в деревне?»

Вопрос задан. И Яхонтов начинает на него отвечать.

Он рассказывает о том, что делает и чем живет Пушкин в Михайловском зимой. Рождается монтаж отрывков из пе­реписки с Бенкендорфом, у которого поэт просит разрешения на поездку за границу.

Он сочиняет «Бориса Годунова» и пишет другу П. А. Вя­земскому, готовому разделить все радости и печали с поэтом, и поздравляет его, как себя, с завершением трагедии «Борис Годунов». Сама собой напрашивается какая-нибудь сцена из трагедии. Ее необходимо вмонтировать в текст сценария. Но сцена не вообще, не любая, дабы проиллюстрировать сам факт существования написанного Пушкиным драматического произ­ведения, а определенная, работающая на основную тему и кон­фликт моноспектакля. И Яхонтов выбирает — именно сцену с юродивым. Он ее помещает между письмами к Бенкендорфу и к Пущину, «постепенно, шаг за шагом, развивая свою мысль» и драматический конфликт, подсказанный биографией поэта. В этой картине,— далее подчеркивает артист,— я упо­добляю Пушкина его юродивому: «Нет! Нет! Нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит».

Уподобление строилось на ассоциативной основе. Столкно­вение с царем обретало действенный характер и в другом мон­тажном сочетании двух текстов. Один — это совет царя Ни­колая I переделать «Бориса Годунова» в историческую повесть или роман наподобие Вальтера Скотта. Другой, как бы ответ Пушкина царю,— строки из известного стихотворения «Поэт и толпа»:

Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв.

Из приведенного примера очевидно и другое. Кроме ассо­циативных связей, монтажные «кадры» схватываются по прин­ципу противостояния, напоминая реплики в диалоге-поединке. В «Пушкине» Яхонтов создает монтаж-диалог или диалогиче­ский монтаж. С его помощью артист материализует в действии основной конфликт вещи, делает его зримым и конкретным. Описание и повествование уступает место драматическому действию. Мы начинаем слышать не только голос Пушкина, Но и его противников. Благопристойные по форме советы ранят поэта уничижительным подтекстом обтекаемых фраз.

В контексте яхонтовского монтажа, формирующего мысль о мучительной борьбе поэта с жандармской бюрократией за личную свободу и свободу творчества, приведенное четверости­шье выражало и горечь и протест против подавления воли личности художника. «Я считал,— пишет Яхонтов,— что здесь рель идет не об «искусстве для искусства», а о трагическом конфликте художника с окружающей его «светской чернью», и в первую очередь с царем. Вот почему я читал эти строки гневно, пламенно, протестующе, срывая с горла невидимую петлю (вскоре действительно затянувшуюся на декабристах) и потрясая кулаками. Пушкину душно в царской России, она его гнетет».

Мы видим, как Яхонтов, соединяя в монтажном диалоге разнохарактерные по форме и по содержанию куски, открывал в пушкинской поэзии новые смысловые соотношения, по-ново­му остро вскрывая ее социально-исторический подтекст.

В том, как монтировался и исполнялся на сцене текст, уга­дывалось, как и в предыдущих работах, стремление Яхонтова сохранить свое присутствие, личность исполнителя. Создавая поэтический образ Пушкина, Яхонтов остался верен принципу: «...не забывая о себе, как бы ухожу в иной образ на то время и в той степени, какая требуется для совершенного выражения играемого образа. Я прилагаю все силы, все свое умение, что­бы не уронить этот образ,— я его защищаю, люблю».

Художника, тяготеющего к спектаклю с четко поставленной сверхзадачей, всегда интересовало «слово оценочное». Уже сам выбор материала, его монтаж, отражал постоянное стремление артиста выразить свое определенное отношение, взгляд на изображаемое.

Трудно в небольшой главе рассказать о всех особенностях и достоинствах произведения Яхонтова «Пушкин». Анализируя эту работу, мы прежде всего ставили перед собой задачу об­наружить новую разновидность литературного монтажа тек­стов, своего рода сценическую монографию Тем более, что сам Яхонтов назвал «Пушкина» «второй дорогой», по которой он следовал на протяжении всего дальнейшего пути.