33

ражены социальные и демографические различия, определяющие характер стратификации современного российского общества?

Очевидно, что ответы на эти вопросы в значительной степени зависят от соответствия социальных ожиданий россиян их реальным жизненным приобретениям, т. е. от того, в каких сферах они добились желаемого. Как показало исследование, в наибольшей степени наши сограждане удовлетворены личными и семейными делами. Так, примерно 2/3 опрошенных испытывают моральное удовлетворение от честно прожитой жизни и семейного счастья, почти 3/4 отметили, что имеют надежных друзей, свыше половины воспитали хороших детей и еще треть считает, что сумеет сделать это в будущем. Меньше радует россиян характер их профессиональных занятий, но все же около 40% опрошенных считает, что они получили хорошее образование и/или имеют интересную работу. В то же время в вопросах, связанных с карьерой, социальным положением, общественным признанием пропорция между «хотелось бы» и «добился, чего хотел» оказалась отрицательной. Например, получить престижную работу хотели бы 40% наших респондентов, а реально получили ее в 2 раза меньше. По такой жизненной цели, как «стать богатым человеком», разрыв оказался еще больше и т. д. В то же время и по этим достижительным сферам в обществе сохраняется умеренный запас оптимизма, который характеризуется наличием заметной доли россиян, считающих, что они все же смогут добиться желаемого. Весьма малочисленной (5%) эта доля оказалась лишь по одному пункту – «иметь доступ к власти». Но к этой сфере успехов россияне как раз более всего равнодушны – хотят этого лишь 11% опрошенных, а 82% ответили, что в их жизненные планы это вообще не входит

(см. табл. 4).

34

Как выяснилось в ходе анализа результатов исследования, между жизненными успехами россиян, с одной стороны, и их поведенческими установками, ценностями и идеологическими ориентирами, с другой, прослеживается определенная связь: те, кто по своему отношению к собственности может быть отнесен к «традиционалистам», больше счастливы в личной жизни (семья и дети). Те же, чье понимание собственности основано на современных «достижительных» идеалах, чаще демонстрируют удовлетворение положением, которое они занимают в обществе (карьера, бизнес, материальное положение, качество образования). Однако в количественном отношении эти различия оказались довольно умеренными. Другое дело – мера социального оптимизма: здесь разрывы между «традиционалистами» и «модернистами» просто разительны. Так, среди первых удовлетворены своей карьерой примерно 6% опрошенных, а среди вторых – 10%. Но среди «традиционалистов», доля считающих, что они способны исправить положение 4%, а среди «модернистов» – 36%! Та же картина по такой позиции, как престижная работа: реально получили ее в первой группе 13%, а в другой – 23%, но надеются получить соответственно 2% и 19%. Среди консервативно настроенных россиян, не приемлющих принцип частной собственности, богатыми себя назвали 1% опрошенных, а среди тех, кто, напротив, на этот принцип уповает, – 2%. Но разрыв между представителями данных групп, полагающих, что еще сможет стать богатым, многократно больше – 2% и 27%.

Задавая нашим респондентам вопросы ассоциативного характера, мы имели возможность убедиться в том, что в целом собственность выступает в сознании россиян как позитивная ценность. Практически по всем использованным нами в качестве смысло-

вых индикаторов словам и терминам, отражающим различные аспекты обладания собственностью, в ходе исследования был зафиксирован значительный перевес положительных эмоциональных реакций над отрицательными. Наиболее отчетливо данная тенденция проявилась в восприятии понятий, которые обозначают присваи-

вающие действия. Так, слово «приобретать» вызвало положительные реакции примерно у 96% опрошенных, «зарабатывать» – у 97%, «иметь» – у 95%. Не столь однозначным, но также в целом благоприятным оказалось отношение к понятию «собственник»: из каждых 10 ответов 7 идут «в плюс» и 3 – «в минус». Слово «хозяин» воспринимается несколько лучше (свыше 73% положительных ответов), что несомненно, связано как с определенными семантическими нюансами русского языка, так и с особенностями менталитета: быть хозяином значит не просто обладать чем–то, но и уметь разумно и дельно распорядиться своей собственностью.

Психосемантические методы, раскрывающие отношение россиян к собственности на уровне «коллективного бессознательного», применяются в исследованиях, которые

35

проводятся Институтом, на протяжении вот уже более 10 лет. Это создает определенную базу для сопоставлений и выявления тенденций. Судя по имеющимся в нашем распоряжении данным, позитивная динамика в восприятии собственности объясняется в первую очередь тем, что в последние годы стали сглаживаться следы некоторых психологических травм, связанных с проводившейся в 90–е годы «шоковой терапией» и политикой форсированного выращивания частного капитала. В частности, термин «приватизация» ныне воспринимается заметно благожелательнее, чем еще 5 лет тому назад: в 2000 г. – около 25% положительных реакций против 75% отрицательных, а в 2005 г. соответственно 39% и 61% (отметим, что уровень симпатий к его антониму – понятию «национализация», напротив, снизился на 4–5%). Та же тенденция и со словом «предприниматель» – сегодня оно «нравится» почти 70% опрошенных, тогда как в 2000 г. таких ответов было чуть больше половины (54%). Кстати, при оценке социальной роли предпринимателей на первое место в последнее время стало выдвигаться то, что они дают людям рабочие места. В настоящее время доля сторонников такого подхода превысила 50%, и он получил некоторый перевес (пока в 5%) над традиционным для советской эпохи представлением о предпринимательстве как эксплуатации чужого труда.

Приблизительно на 10% чаще по сравнению с 2000 г. россияне стали высказываться в пользу такой сопутствующей рыночной экономике и полноценной частной собственности приметы повседневной жизни, как конкуренция, и на 9% выросла привлекательность «накопительства» (распределение положительных и отрицательных реакций, относящихся к глаголу «копить»).

Выявленная динамика вполне объяснима. С одной стороны, она отражает некоторую стабилизацию социально–политической и экономической ситуации за последние пять лет, когда индивидуальные усилия людей, направленные на повышение их благосостояния, стали давать определенные ощутимые результаты. «Зарабатывать», «копить», «приобретать», «получать проценты» вновь получило для рядового гражданина некий реальный смысл, и барометр массовых умонастроений немедленно качнулся к идеалу «стабильной жизни». Самым разительным проявлением этой перестройки массовой психологии, которое выявилось в ходе проведенного исследования, было резкое изменение отношения к риску: очень высокая в конце 90–х годов привлекательность этого понятия упала сразу на 32% (!), вследствие чего баланс оценок данной категории стал отрицательным (положительные ассоциации это понятие вызывает у 44% опрошенных, отрицательные – у 56%).

Обращает на себя внимание довольно ровное распределение ответов по основным социально–демографическим группам, что может рассматриваться как симптом относи-

36

тельно равномерного воздействия происходивших в последнее время перемен на различные слои населения. Следует, однако, отметить, что вся группа понятий, отображающих различные аспекты воздействия экономических механизмов на уровень жизни людей («приватизация», «конкуренция», «богатство»), воспринимается более молодыми, образованными, социально активными заметно лучше, чем людьми старшего возраста, а также менее образованными. Например, уровень положительных реакций на слово «конкуренция» в группе самых молодых респондентов (до 26 лет) примерно на 10% выше, чем в среднем по выборке. А среди тех, кто тем или иным способом повышает свои знания и квалификацию (учеба в техникуме, вузе, аспирантуре, изучение иностранных языков, компьютерные курсы, переподготовка по новой специальности и т. п.), перепад значений достигал и большей величины. Интересно, что наиболее «прорыночными» и «частнособственническими» при этом оказались настроения тех респондентов, которые дополнительно занимаются иностранными языками.

Как в России, так и в других странах психологическая приверженность идеологемам рыночного активизма значимым образом зависит от типа поселения: менее всего она присуща селу, в несколько большей степени – малому городу, еще больше – крупным городам. Зависимость эта в общем–то открыта не сегодня, и проведенный опрос только лишний раз ее подтвердил. Однако в этой связи надо отметить и один специфический момент, который ранее особо не фиксировался. Он состоит в том, что тенденция повышения симпатий к рыночной модели и соответствующим ей типам социального поведения не является монотонной, во всяком случае – в российском социуме. Своего пика эта тенденция достигает в областных центрах и сопоставимых с ними городах, а в сверхкрупных поселениях – мегаполисах, которые на сегодняшний день являются одновременно и основными локомотивами российской модернизации, и ее витриной, значения соответствующих индикаторов опять падают, хотя и не до того уровня, как на селе. Так, например, по понятию «богатство» индикатор симпатий в крупных городах поднимается до 80–81%, а в группе мегаполисах падает до 74%, т. е. ниже «средней по России» (75%). Одним из объяснений этому может, на наш взгляд, служить то, что в Москве и Санкт–Петербурге, возможно в качестве реакции на чрезмерную социальную дифференциацию и навязывание идеалов потребительства несколько снижена потребительская доминанта. Характерный штрих: слово «приобретать», симпатии к которому даже на селе достигли 94%, в мегаполисах вызвал положительную реакцию только у 88% опрошенных. Аналогично воспринимается в социокультурной среде современного российского мегаполиса и глагол «иметь»: если в среднем по выборке он вызвал свыше 95% положительных реакций, то в столицах в общей сложности только 87%.

37

Говоря о происходивших в последние годы сдвигах в ценностных ориентациях и социальных представлениях россиян, следует вместе с тем отметить, что в массовом сознании просматриваются и такие смысловые инварианты, на которые перемены последних лет практически не повлияли. Это, прежде всего, базовые, системообразующие категории социального мышления и миропонимания в целом. Так, в частности, никак не изменилось за последние годы ценностное восприятие времени. Прошлое по–прежнему видится россиянам в несколько лучшем свете, чем будущее, а это последнее – чем настоящее. Величина перепада между соответствующими показателями в целом по выборке достаточно стабильна: 6% в 2000 г. и 4–5% в 2005 г. Удерживается все это время на одинаковом уровне и баланс симпатий/антипатий в отношении такой важной социальной категории, как богатство – 3:1 в 2000 г. и примерно столько же в настоящее время. Практически не меняется характер варьирования такого рода показателей и по социально–демографическим группам. Это объясняется либо естественными причинами (старшие всегда и везде больше привержены прошлому, чем молодежь, а эта последняя оптимистичнее пожилых людей воспринимает будущее), либо социально–историческими факторами, действие которых прослеживается на протяжении десятилетий, а то и столетий (различие в мироощущении между городом и деревней) (см. рис. 15).

Рисунок 15

Соотношение положительных и отрицательных реакций на некоторые понятия, связанные с собственностью, в %

Положительное Отрицательное

Очень характерной чертой национального менталитета, наглядно проявившейся в полученных эмпирических данных, является то, что при всем в целом бла-

38

гоприятном отношении россиян к собственности и владению ею, собственность не воспринимается нашим населением как некий всеобщий принцип. Так, 83% населения признают «правильной» только такую собственность, которая заработана честным трудом. И лишь 17% считают допустимыми любые доходы, независимо от того, как они получены. Конечно, это усредненные цифры, за которыми может скрываться большой разброс по разным социально–демографическим группам. Однако, насколько велик этот разброс в действительности?

Результат, который дал дифференцированный анализ распределения противоположных друг другу ответов по основным социальным группам и специально построенным группировкам респондентов, оказался в некоторых отношениях достаточно неожиданным. Во всяком случае, он вряд ли безоговорочно укладывается в обычную стандартную схему конфликта между «продвинутой» частью общества и не адаптировавшимися к рыночной экономике традиционалистами. Конечно, вряд ли следует удивляться тому, что группа респондентов, которые по совокупности целого ряда ответов были отнесены к принципиальным противникам частной собственности, оказалась практически однородной в своем неприятии «любых» с точки зрения их происхождения доходов: здесь голоса распределились в пропорции 90–92% против 7–9%. Однако, как оказалось, и в категории лиц, которые по своему положению и социально–психологическим особенностям могут определяться как «модернисты», сторонники «трудовой концепции» доходов, также составили очень значительное большинство – около 77% (см. табл. 5).

Таблица 5

Легитимность собственности в зависимости от ее источников: распределение мнений среди «традиционалистов» и «модернистов», в %

В ряду дифференцирующих факторов, сильнее всего влияющих на распределение мнений по рассматриваемому вопросу, надо прежде всего отметить возраст. Если среди респондентов, переступивших через рубеж 50–летия, доля тех, для кого важен «справедливый» характер доходов, поднимается до 90–93%, то среди самых молодых она, напро-

39

тив, отклоняется от средних значений вниз на 20%. В дальнейшем, годам к 30, эти различия между поколениями заметно сглаживаются.

Культурно–исторические особенности национального менталитета очень ярко выявляются в ходе анализа мнений населения по поводу того, где пролегают границы допустимого. В наших предыдущих исследованиях неоднократно уже отмечалось, что в этом отношении Россия существенно отклоняется от нормативных моделей западной правовой культуры1. Но в чем и как конкретно проявляется это российское своеобразие, если взять повседневное понимание права, законности и правовых аспектов института собственности?

Как выяснилось в ходе проведенного исследования, за последнее время (по крайней мере, по сравнению с 2000 г.) бурно проявлявшаяся на протяжении 90–х годов деморализация общества приостановилась, и в массовом сознании наметились обратные этому процессы. Так, в частности, в 2000 г. покупку краденых вещей осуждали 64% опрошенных, а в 2005 г. – почти 81%, считали абсолютно недопустимым присваивать найденные вещи и деньги соответственно 34% и свыше 60%. В настоящее время эти показатели очень близко подошли к тем результатам, которые дали опросы, проводившиеся в странах Западной Европы и США (см. табл. 6).

Таблица 6

Отношение к некоторым поступкам среди граждан России (2000, 2005) и некоторых зарубежных стран (начало 90–х гг. ХХ в.), в%

Следует, однако, обратить внимание на то, что абсолютно неприемлемыми в глазах россиян выглядят посягательства на то, что «заработано трудом» или получено в обмен на произведенные трудом вещи и услуги. В тех же случаях, когда связь собственности и лежащего в ее основе труда размыта и ускользает от непосредственного восприятия, россияне не слишком склонны уважать ее формально–правовой статус. Так, допустим, невозвращение долга является в их глазах серьезным проступком

1 См., в частности: Изменяющаяся Россия в зеркале социологии. М., 2004, с. 133–144.

40

(противниками этого выступают свыше 90% респондентов), причем сопоставление декларативной поведенческой установки с реальным поведением обнаруживает значительное совпадение (отвечая на вопрос, отдают ли обычно респонденты долги вовремя или, по крайней мере, пытаются это сделать, только 8% признались в некоторой необязательности

– отдают, «когда появляется возможность»). Зато, к примеру, пользование нелицензионными кассетами или дисками – ситуация, в которой наносимый другим людям ущерб не выглядит прямым и очевидным – не кажется нашим согражданам особо предосудительным (осуждают такую практику только 40%, и столько же, хотя бы изредка, сами допускали такого рода действия).

Кроме того, отметим, что применительно к оценке допустимого в отношениях между гражданином и государством массовое правосознание продолжает оставаться двойственным. С одной стороны, проведенное исследование зафиксировало рост чувства ответственности перед государством. В частности, в 2000 г. уклонение от уплаты налогов осуждали 62% опрошенных, а в настоящее время – свыше 71%. Этот показатель также близок к западноевропейским. Однако, с другой стороны, – по–прежнему неудовлетворительно обстоят дела с отношением к такой социальной язве современной России, как взятка. По этой позиции показатели 2005 г. ниже, чем были раньше: твердо осуждают данное явление 58% опрошенных, тогда как в 2000 г. – 67%, а в 1990 г. – 70%, т. е. взятка постепенно превращается в легитимизированный в общественном сознании социальный институт.

Можно утверждать: если в современной России и есть тотальные социокультурные разрывы, то прежде всего – в сфере морали. И эти разрывы совершенно отчетливо накладываются на повседневно–практическое отношение к собственности.

Напомним в этой связи о некоторых выводах, которые были сделаны научным коллективом ИКСИ РАН на основе данных предшествующих социологических опросов. Прежде всего – о выявленной в ходе этих опросов обратной корреляции между успешностью адаптации к созданной реформами 90–х годов ХХ века новой социально– экономической реальности и такими характеристиками сознания и поведения, как уважение к закону и признание необходимости считаться с публично признанными этическими и нравственно–правовыми нормами: среди высокооплачиваемых, сделавших успешную карьеру, богатых россиян подобные характеристики распространены в значительно меньшей степени, чем среди менее состоятельных (особенно живущих в сельской местности).

В ходе проведенного исследовании были получены дополнительные данные, позволяющие характеризовать природу этих разрывов под новым углом зрения. Речь идет о статистической связи между группировкой респондентов по их мировоззрению в части отношения к собственности и различиями по степени приверженности выполнению тре-

41

бований закона и морали. Как оказалось, данная связь также проявляет черты своего рода «модернизационной инверсии». Это означает, что носители тех форм сознания и пове-

дения, которые в силу их наибольшего соответствия либерально–рыночным принципам принято считать и наиболее «современными», вопреки нормативным прогнозам, демонстрируют не максимум, а минимум социальной ответственности и менее других склонны поддерживать морально–правовые устои цивилизованного социального порядка. Так, если среди противников частной собственности и «традиционалистов» приобретение краденых вещей совершенно неприемлемо для 85–90% опрошенных, то среди «модернистов» этот показатель снижается до 77%. Осуждают уклонение от налогов соответственно 84–86% и менее 61%. Но самыми разительными (и, добавим, обескураживающими) являются цифры, характеризующие отношение к такому явлению, как взятка. «Консерваторы» подавляющим большинством голосов (72–77%) и в этом случае выразили свое неприятие. А вот «продвинутая» часть общества и здесь готова к радикальной либерализации: твердо осудили взятку только 44% отнесенных к данной группе респондентов, т. е. менее половины (!) от общего их числа.

Надо отметить, что эти различия имеют не только мировоззренческую, но и возрастную окраску. Указанные два аспекта тесно переплетаются, поскольку к традиционализму тяготеют в основном старшие возрастные категории, а «модернистские настроения» и рыночный активизм чаще встречаются среди молодежи.

Единственной позицией, фигурировавшей в разработанной для данного исследования социологической анкете, по которой были получены относительно ровные распределения мнений, это покупка краденого. Ее почти в равной степени и значительным большинством голосов осудили представители всех возрастных категорий. По иным же типам правонарушений и аморальных поступков результаты были совершенно иными. Так, дачу и получение взятки осуждают примерно 70% респондентов уже перешедших 50–летний рубеж и лишь половина не достигших 30 лет, присвоение краденых вещей – более 40% молодежи и 70–80% людей предпенсионного и пенсионного возраста. А, например, уклонение от уплаты налогов молодые не считают предосудительным примерно в 3 раза чаще, чем пожилые.

Понятно, что такого рода тенденции заставляют задуматься над вопросом о социальном качестве той части населения, которая обычно рассматривается в качестве опоры либеральных реформ. Равно как и о том, какие формы может принять в специфических условиях России тот социальный проект, носителем которого эта часть населения является. Следует отметить, что в последнее время разрыв между моральными установками старшего поколения и молодежи в некоторых отношениях несколько сгладился. Так, доля

42

респондентов, считающих неприемлемым присвоение найденных вещей или денег по сравнению с 2000 г. увеличилась приблизительно вдвое (с 20 до 41%), а осуждающих покупку краденых вещей в 1,5 раза (с 42 до 66–67%). В то же время по такой очень важной для современной России позиции, как дача/получение взятки, никакого сдвига к лучшему не произошло.

Очень многозначительным в плане характеристики социально–психологического «профиля» российского социума представляется тот факт, что «своя собственность» воспринимается российскими респондентами не просто лучше, но несоизмеримо лучше, чем «чужая». Уровень симпатий к последней не дотянул и до половины опрошенных, тогда как применительно к «своей собственности» он почти вплотную подошел к 94%. Разрыв – 44%! Причем даже в составе выделенной нами группы «модернистов», в наибольшей мере склонной к усвоению либеральной идеологии и западной модели развития, мнения разделились почти пополам (позитивно относятся к чужой собственности примерно 58% опро-

шенных, а негативно – 42%). Это, конечно, совсем не «западное» мышление, мотиви-

рованное уважением к «собственности вообще», независимо от того, кому она принадлежит и каковы ее источники (если, разумеется, они отвечают принципу формальной законности).

Соответствующая картина наблюдается во всех группах, выделяемых на основании объективных социально–демографических различий. Например, перепад значений рассматриваемого нами индикатора между самой старшей и самой младшей возрастными когортами составил по словосочетанию «чужая собственность» не более 10%, а по словосочетанию «своя собственность» всего 4%. Вряд ли следует удивляться тому, что люди с низким уровнем образования, а также сельские жители и те, кто проходил первичную социализацию в сельской местности, относятся к чужому добру несколько хуже остальных респондентов. Но у них примерно на столько же снижен и уровень положительных реакций на словосочетание «своя собственность» (по отношению к среднему по выборке значению рассматриваемого показателя). Так что перепад симпатий между «своим» и «чужим» получается примерно таким же, как и в остальных социально–демографических группах. Вместе с тем различия между группами с различной ментальной направленностью (противники частной собственности, «последовательные традиционалисты», «модернисты»), как это ни странно, оказались сравнительно незначительными.

Исходя из этого можно сделать вывод, что здесь мы имеем дело с некоторой характерологической особенностью национального мышления как такового. Но следует ли из этого, что неизбывная отличительная черта национального характера – это, как говорится в расхожей формуле, стремление «все отнять и поделить»?

43

Проведенное исследование в общем и целом не дает оснований для такой точки зрения. Об архетипах национального менталитета в этом его аспекте можно, в частности, судить по изучавшемуся в ходе проведенного исследования отношению россиян к пословицам, являющимся, как известно, концентрированным выражением культурно– исторического опыта народа. «На чужой каравай рот не разевай, а пораньше вставай, да свой затевай» – эта пословица, например, встретила сочувственное отношение около 96% опрошенных; «чужое добро не впрок» – согласие на уровне 92%. Примерно 85–86% опрошенных согласились даже с тем, что «лучше свое отдать, чем чужое взять» (впрочем, подобная щепетильность как раз наиболее характерна для менее модернизированной части общества; так, в самых старших возрастных когортах в его поддержку высказались свыше 90% опрошенных, тогда как среди молодежи, особенно городской, эта цифра пада-

ет до 72%).

Вопрос, таким образом, не в уравнительной психологии и «перераспределительных» инстинктах россиян, а в том, что действительно свое, а что и в самом деле чужое. Ответ на него отнюдь не так однозначен, как это может показаться; и в современной российской ситуации он отнюдь не всегда может быть сведен к формально–процедурному установлению права собственности.

Однако, как бы российское понимание собственности ни отличалось от западного или, допустим, исламского, оно также создает психологическую основу и для хозяйственной самостоятельности, и для ее признания со стороны окружающих. Как мы уже видели,

главный позитивный персонаж российского экономического мышления не столько «собственник», сколько «хозяин». И полномочия хозяина, который, как уже отмечалось выше, является не просто собственником в формально юридическом смысле, но еще и человеком, чье право на собственность как бы ратифицировано морально– этическим сознанием окружающих, у россиян в общем и целом не вызывает сомне-

ний. Не исключая и тех случаев, когда реализация этих полномочий заключает в себе момент произвола: «мое добро: хочу с кашей ем, хочу свинью кормлю» – даже эта грубоватая формула в целом также принимается общественным мнением (с ней солидаризировалось около 62% опрошенных), хотя и не таким подавляющим большинством, как эмоционально более нейтральные суждения–афоризмы типа тех, которые были приведены выше.

Но собственность должна быть легитимной, а легитимность, в соответствии с

российскими представлениями, создается прежде всего тем, что можно назвать продуктивным усилием («заработал», «заслужил», «добился» и т. п.).

Глубинные ценностно–смысловые диспозиции, определяющие представления населения об отношениях собственности, изучались в ходе проведенного исследования и на

44

основе анализа ответов на вопросы, ставящие наших респондентов в ситуацию выбора между двумя альтернативами. Всего таких парных альтернатив было предложено 6. Все они представлены ниже, при этом показан также «вес» той или иной альтернативы в массовом сознании (в процентах от общего числа полученных ответов).

Ценностный выбор россиян, в % по каждому из альтернативных суждений

1 49,0 – Упорный труд не является причиной успеха – это в большей степени результат ве-

зения и личных связей.

51,0 – Если упорно трудиться, то в долговременной перспективе это, как правило, оборачивается улучшением жизни.

2

47,0 – Предприниматели наживаются на чужом труде.

53,0 – Предприниматели дают людям рабочие места.

3 26,0 – Россия должна жить по тем же правилам, что и современные западные страны.

74,0 – Россия – особая цивилизация, в ней никогда не привьется западный образ жизни. 4

17,0 – Можно иметь любые доходы, независимо от того, как они получены. 83,0 – Человек должен иметь те доходы, которые заработал честным трудом.

5 34,0 – Уверен, что смогу обеспечить себя и свою семью сам, и потому не нуждаюсь в ма-

териальной помощи со стороны государства.

66,0 – Без материальной поддержки со стороны государства мне и моей семье выжить сложно.

6 72,0 – Только обладание собственностью делает человека по–настоящему свободным.

28,0 – По–настоящему свободен лишь тот, кто не имеет никакой собственности, собственность лишь закабаляет человека.

Как видно из приведенных выше данных, социальное мышление россиян тесно увязывает концепт собственности с понятием свободы: 71,5% опрошенных считают,

что собственность является важнейшим условием свободы, в то время как сторонников противоположной точки зрения оказалось только 28,5%. По типам поселений распределение ответов на этот вопрос имеет характерную конфигурацию «пузыря» – минимум в сельской местности (64%), затем, в районных и областных центрах, заметное «вспухание» (здесь интересующая нас цифра возрастает примерно на 14%) и новое снижение до 71% в мегаполисах. Склонность связывать собственность со свободой имеет положительную корреляцию с уровнем образования, причем особенно – с образованием не самого респондента, а его родителей: у потомственной интеллигенции соответствующие показатели заметно выше средних. Сильным дифференцирующим фактором является также возраст: среди молодежи до 30 лет доля рассматривающих собственность как важнейшее условия

45

свободы наивысшая, в то время как в самой старшей возрастной когорте сторонников такой точки зрения остается лишь около 60%.

Интенсивность смысловой связи между собственностью и свободой очень важна потому, что, как показывают результаты целого ряда опросов, проводившихся научным коллективом ИКСИ РАН в режиме мониторинга на протяжении по крайней мере десятилетия, свобода является для россиян главной и безусловной ценностью. Казалось бы, в этом пункте российское общество довольно близко подходит к западной модели. Однако, пережив на рубеже 80-х и 90-х годов ХХ века очень сильное увлечение Западом, большинство наших сограждан пришли к заключению, что Россия представляет собой особую цивилизацию, ей следует развиваться по–своему, и западный образ жизни ей не подходит. Такая точка зрения начинает превалировать в ответах наших респондентов примерно с 1995–1996 гг. И проведенное исследование в целом подтвердило данную тенденцию: голоса западников и сторонников самобытного пути развития распределились в нашей выборке в пропорции 1:3. Как и раньше, ориентация на западную модель развития более популярна среди тех, кто имеет образование выше среднего и среди молодежи до 25 лет. Однако и в этих группах она не дает половины опрошенных. Наиболее привлекательна западная модель развития для младшей возрастной группы: здесь уровень симпатий к ней достигает 42%. Однако уже после 26 лет наступает перелом, а в старших возрастных группах (после 50 лет) количество «западников» составляет всего 17–18%.

Один из важнейших факторов, влияющих как на предпочтения россиян в выборе оптимальной модели развития страны, так и их отношение к собственности – их собственный уровень жизни, вне которого невозможно понять их поведенческие практики по отношению к собственности, во многом определяющие и их «теоретические» отношения к ней.

5.УРОВЕНЬ ЖИЗНИ РОССИЯН И ИХ ОТНОШЕНИЕ

КСОБСТВЕННОСТИ

Поведенческие практики в сфере собственности и механизмы адаптации россиян к условиям рыночной экономики нельзя рассматривать в отрыве от реального уровня жизни населения. Поведение в сфере собственности определяется, естественно, не только определенными установками и мировоззрением, не только «теоретическим» отношением к собственности, но и теми реальными возможностями, которые существуют у человека. Именно реальный уровень жизни оказывает непосредственное влияние на широту открывающихся возможностей, и, как уже неоднократно отмечалось в предыдущих разделах, ощутимо влияет на само отношение наших сограждан к частной собственности.

46

Каков же уровень жизни в современной России? Для ответа на этот вопрос нужно рассмотреть несколько характеристик, позволяющих составить общую картину жизни россиян.

Первое, к чему стоит обратиться, – это показатель дохода. Ежемесячный уровень дохода на одного члена семьи составлял в России в момент опроса, по самооценкам респондентов, в среднем 3532 рубля. При этом почти треть населения имела среднемесячный доход ниже 2000 рублей на человека, и почти столько же имели доходы от 2000 до 3000 рублей – наиболее типичный для россиян уровень душевых доходов (см. рис. 16).

Рисунок 16

Среднемесячный доход на одного члена семьи, в %

Надо отметить, однако, что эта общая картина скрывает очень серьезную региональную дифференциацию. Как и стоило ожидать, более высокими уровнями дохода отличаются Москва и Санкт–Петербург, где душевые среднемесячные доходы свыше 9000 рублей имеет примерно каждый пятый, в то время как, например, в Северо–Западном регионе уровень доходов «верхних 20%» находится в диапазоне от 3000 до 6000 рублей. Однако, учитывая разницу в стоимости жизни в разных регионах, реальные различия в доходах могут быть как больше, так и меньше, чем вытекает из их абсолютных значений, поэтому правильнее брать за точку отсчета средний для каждого региона уровень доходов. При таком подходе региональная картина уровня доходов россиян также различается достаточно сильно – при среднем показателе тех, кто имеет менее половины средних для их регионов доходов, в 14%, по регионам разрыв в этом показателе был более чем двукратным (9% в Москве при 20% на Урале). Так же велики были перепады и в доле высокообеспеченных, имеющих доходы, более чем вдвое превышающие средние для их регионов. При среднем показателе для России в 10% по разным регионам доля высокообеспеченных составляла от 5–6% в Северо–Западном, Волго–Вятском, Центральном регионах до 16–17% на Урале и в Северном регионе.

47

Кроме регионов проживания, на уровень доходов респондентов весьма значимое влияние оказывал и их возраст – судя по данным исследования, максимальные средние доходы приходятся на наиболее молодые группы населения – до 30 лет (см. рис. 17).

Рисунок 17

Средние ежемесячные доходы в расчете на одного члена семьи в различных возрастных группах, в руб.

До 25 лет 4292 26-30 лет 4426 31-40 лет 3780 41-50 лет 3628 51-60 лет 3488

Старше 60 лет 2545

Нужно учитывать, впрочем, что различия в доходах определяются отнюдь не только, и даже не столько тем, что россияне пожилого возраста получают меньшую зарплату. Во-первых, среди россиян старше 60 лет, естественно, подавляющее большинство – пенсионеры, доход которых зависит от выплачиваемых им государством пенсий и пособий. Во-вторых, при равном уровне образования россияне более старших возрастов могут получать даже более высокие доходы, чем молодежь. Так, среди россиян 25–30 лет, имеющих высшее образование, всего 57% имеют душевой доход выше 3000 рублей, а среди россиян с высшим образованием в возрасте 51–60 лет эта доля составляет 65%. Другое дело, что уровень образования у старшего поколения в целом ниже, и, кроме того, чем старше население, тем меньшая его доля обладает необходимыми для работы на перспективных и доходных позициях навыками – умением работать на компьютере и знанием иностранных языков.

Среди основных источников дохода россияне называют, в первую очередь, зарплату по основному месту работы (74%), пенсии, пособия, стипендии (40%), подсобное хозяйство (25%) – последний источник является наиболее характерным для села. Далее следуют разовые приработки (14%) и совместительство (11%). Любопытно, что и совместительство, и разовые приработки наиболее характерны для россиян с высшим образованием, и в немного меньшей степени – для тех, кто имеет среднее специальное образование. Наиболее интенсивно эти источники дохода используют люди в возрасте 26–40 лет с доходом выше среднего уровня – те, доход которых превышает 6000 рублей в месяц на человека.

48

О чем могут свидетельствовать такие данные? Видимо, и заработки от случая к случаю, и в еще большей степени совместительство, стали одной из эффективных адаптационных стратегий наиболее успешных россиян. Именно те, кто и по возрасту, и по образованию входят в категорию наиболее востребованных на рынке труда специалистов, наиболее интенсивно используют такой способ получения дохода. Косвенно эта тенденция, впрочем, свидетельствует еще об одном немаловажном факте – востребованности на рынке труда рабочей силы определенного качества и, возможно, даже реальном дефиците работников нужного типа. В подтверждение вышесказанного можно привести еще и следующие цифры: улучшение своего материального положения за последний год зафиксировали 28% тех, кто получает доходы от совместительства (ухудшение – 16%), а по России в целом эти доли составили, соответственно, 17% и 26%, то есть картина была прямо обратной.

Важно обратить внимание и на тот факт, что доходы от собственности, сдачи в аренду имущества, проценты по вкладам получают всего 2% респондентов. И это при том, что сбережения, достаточные для того, чтобы семья могла прожить на них не менее года, имеют 5% населения – а ведь это достаточно крупная сумма денег, которая может приносить хороший доход, но не используется в этих целях, а «отлеживается» «в чулке». Аналогично, около 4% населения имеет второе жилье, но оно в большинстве случаев не приносит дополнительного дохода его владельцам. Очевидно, что большинство потенциаль-

ных рентополучателей не умеют или не хотят использовать экономически рациональным образом принадлежащую им собственность, и отношение к располагаемой собственности как потенциальному источнику доходов в России в массовом масштабе пока еще не сформировалось.

Если от доходов и их источников перейти к наличию недвижимости и дорогостоящего движимого имущества, то надо отметить, что сейчас более чем три четверти россиян считают, что они имеют в собственности квартиру или дом, более четверти – дачу или участок с домом. Половина населения имеет четыре и более видов предметов длительного пользования, купленных за последние семь лет. Наиболее типичное же количество видов предметов длительного пользования, находящихся сегодня в собственности средней российской семьи, равно 8, что, конечно, очень немного.

Интересно отметить в этой связи, что существует четкая связь между особенностями мировоззрения людей, связанными с их декларируемым отношением к частной собственности и количеством той собственности, которой они располагают (см. рис. 18).

49

Рисунок 18

Общее количество предметов длительного пользования, находящегося

всобственности представителей различных мировоззренческих групп,

атакже приобретенных ими за последние 7 лет, в %

Очень важно при этом, что даже в группах с одинаковым доходом, но разным от-

ношением к частной собственности наличие новых предметов длительного пользования различается. Так, среди тех, кто имеет среднедушевые ежемесячные доходы от 2000 до

3000 рублей, т. е. наиболее типичные для сегодняшней России, среди модернистов 71%

имеет 8 и более предметов домашнего имущества, причем 63% имеют не менее 4 предме-

тов длительного пользования, приобретенных за последние 7 лет1. В то же время среди традиционалистов, не говоря уж о противниках частной собственности, имеющих те же самые доходы от 2000 до 3000 рублей, только 37% имеют 8 и более видов предметов дли-

тельного пользования и лишь 25% – приобрели не менее 4 видов предметов длительного пользования за последние 7 лет. Показатели промежуточной группы, как всегда, соответ-

ствуют средним по России.

1 Показатели «8 находящихся в собственности семьи видов предметов длительного пользования», в т. ч. «4 – купленных за последние 7 лет», были избраны в качестве «грани» для расчетов, т. к. именно они, как упоминалось выше, были наиболее типичны для общероссийской ситуации.

50

Таким образом, модернисты в большей степени, чем остальные группы, разли-

чающиеся их отношением к собственности, склонны вкладывать имеющиеся сред-

ства в нечто «вещественное», в первую очередь – в предметы длительного пользова-

ния, более доступные при таких доходах, чем, например, жилье.

Однако вернемся к рассмотрению уровня жизни россиян в целом. Выше уже отме-

чалось, что лишь 5% россиян имеют сбережения, достаточные для того, чтобы прожить на них не менее года. Еще 19% имеют только небольшие сбережения, куда входят и так на-

зываемые «гробовые» пенсионеров. Такое положение дел свидетельствует о том, что при любом серьезном потрясении не менее трех четвертей россиян могут оказаться в очень плачевном состоянии. У населения России сейчас практически нет необходимого «запаса прочности», экономических ресурсов, которые могли бы подстраховать их при неудачном стечении обстоятельств вне зависимости от того, будут ли связаны эти обстоятельства с их личными проблемами или с очередным экономическим кризисом макроэкономическо-

го характера.

Более того, если посмотреть, кому принадлежат эти сбережения, особенно – позво-

ляющие жить на них не менее года, то становится ясно, что они вообще практически не выполняют функцию страхующего ресурса, так как принадлежат они тем, кто и так зани-

мает стабильное и прочное положение в обществе и в большей степени застрахован от резкого спада уровня жизни даже в случае каких–либо радикальных изменений в их судь-

бе. Достаточно сказать в этой связи, что сбережения, на которые можно жить не менее го-

да, ощутимо представлены лишь в высокодоходной группе, где их имеют 16%. Несколько лучше обстоят дела с мелкими сбережениями, которые среди тех, чьи доходы равны или чуть выше средних для их регионов, имеют 23%. Однако, во-первых, даже среди высоко-

обеспеченных россиян небольшие сбережения имеют всего 33%, т. е. половина даже этой группы не имеет никаких сбережений, а во-вторых, размер мелких сбережений в ряде случаев вообще не позволяет рассматривать их как страховой ресурс.

Отсутствие у россиян «запаса прочности» подтверждается и тем, что часть населе-

ния не только не имеет сбережений, но при этом имеет задолженности различного харак-

тера и объема (доля населения, имеющего те или иные виды долговых обязательств, со-

ставляет, по результатам исследования, 32% всех опрошенных). Таким образом, у подав-

ляющего большинства населения не только нет страхового ресурса в виде сбереже-

ний, но их ситуация еще дополнительно отягощается уже имеющимися у них долга-

ми (см. табл. 7).

51

Таблица 7

Наличие различных видов долгов у россиян весной 2005 г., в %

(допускалось несколько ответов)

Нужно отметить, что разные типы задолженностей наблюдаются в разных категориях населения – если накопившиеся мелкие долги или долги по квартплате более характерны для представителей слоев с низким доходом и встречаются как у молодежи, так и у пенсионеров, то невыплаченные полностью кредиты в банках встречаются во всех группах, но более, чем другие виды долгов, характерны для высокодоходных групп россиян (по отношению к среднему по их региону доходу). Кредиты у таких категорий населения не вызывают опасений, и даже наоборот, свидетельствуют о некотором распространении среди части российского населения новых экономических практик, характерных для развитых стран. Но вот наличие невыплаченных кредитов, в том числе и взятых в банках, у населения с низкими доходами и недостатком свободных денег, является в условиях нестабильной российской жизни серьезным поводом для беспокойства.

Оценивая уровень жизни россиян в связи с их отношением к собственности, стоит коснуться и вопроса использования ими платных услуг, так как этот параметр отражает как качество жизни населения в целом, так и поведенческие особенности его различных групп.

В среднем, 41% россиян не использовали за последние три года никаких платных услуг ни для себя, ни для детей, в то время как в 2003 году только чуть более четверти россиян не пользовались никакими платными услугами, т. е. за последние два года доля населения, использующего платные медицинские, образовательные и рекреационные услуги сократилась в полтора раза (см. рис. 19). Причем произошло снижение потребления всех вышеперечисленных услуг как для взрослых, так и для детей, в том числе и использование самого распространенного типа подобных услуг – платной медицины. Так как доступность такого рода платных услуг является качественным индикатором уровня жизни, такая динамика свидетельствует об ухудшении качества жизни населения.

52

Рисунок 19

Использование россиянами платных услуг за последние 3 года и динамика соответствующего показателя за 2003–2005 гг., в %

Какие факторы способствуют сохранению использования платных услуг на стабильном уровне? Как показало исследование, дело здесь не только в уровне дохода. Доля тех, кто не использовал перечисленные выше услуги, явно ниже среди молодого населения по сравнению с пожилым. Выше уровень использования платных услуг и при более высоком уровне образования (даже при одинаковом доходе). Однако такие факторы, как более молодой возраст и сравнительно высокий уровень образования, могут лишь затормозить, но не снивелировать полностью действие негативной тенденции сокращения использования платных услуг россиянами.

С чем же связана такая негативная динамика, ведь последние годы реальные доходы населения, как нас убеждает статистика, постоянно росли? Более того, как показали и данные исследования, по мере снижения уровня потребления платных услуг происходил постепенный рост имущества, имеющегося у населения. Объяснение этого парадокса заключается в том, что при появлении новых возможностей, связанных с потребительским кредитованием (например, покупки бытовой техники и компьютеров в кредит), россияне начинают экономить на себе с целью приобретения новых, ранее недоступных предметов

53

длительного пользования. Так как денежные ресурсы ограничены, приходится сокращать вложения в человеческий капитал (свой и своих детей – использование платных медицинских услуг, поездки в санатории, повышение уровня образования и квалификации) для того, чтобы воспользоваться заманчивыми предложениями о покупке дорогих предметов длительного пользования в кредит.

Таким образом, относительное улучшение положения части россиян в послед-

ние годы, проявляющееся в росте их имущественного потенциала, привело к тому, что качество их жизни при этом, наоборот, ухудшилось. Это, разумеется, не означает,

что развитие потребительского кредитования «плохо» или «нецелесообразно». Однако, развитие форм потребительского кредитования, предполагающих возможность покупки в кредит приглянувшегося телевизора или мобильного телефона прямо в магазине, рядом с полкой, где стоит понравившаяся вещь, должно, по крайней мере, сопровождаться развитием аналогичных (в смысле доступности и простоты оформления) форм кредитования на образовательные, медицинские, рекреационные цели. Когда же потребительское кре-

дитование развивается однобоко, и простота получения кредита на покупку товаров сопровождается сбором кучи справок, подписями поручителей и т. д. для получения образовательного кредита или кредита на неотложные нужды, то результатом оказывается не рост благосостояния населения, а деформация структуры его потребления. Деформация, очень опасная по своим социальным последствиям, т. к. она сразу «бьет» по качеству человеческого капитала страны.

Очень интересны при этом особенности поведения в такой ситуации группы модернистов. С одной стороны, ориентация на приобретение вещей в кредит в наибольшей степени характерна именно для них. Видимо, сказывается то, что они вообще в большей степени ценят частную собственность, чем остальные группы, – а, как уже отмечалось в 1 разделе данного доклада, собственность для россиян это, прежде всего, нечто вещественное. Во всяком случае, в группах с одинаковым уровнем дохода кредиты используются ими в полтора раза чаще, чем представителями, например, традиционалистов. С другой стороны, у них это не вызывает, даже при том же уровне дохода, что и у представителей других мировоззренческих групп, резкого сокращения вложений в свой человеческий капитал. Видимо, экономия происходит преимущественно за счет каких–то других статей текущего потребления, но при наиболее типичном для россиян среднедушевом доходе от 2000 до 3000 рублей 29% модернистов (при 11% традиционалистов) использовали потребительское кредитование и, одновременно, 68% их использовали какие–либо платные услуги при аналогичном показателе в 40% у традиционалистов. Те же тенденции отчетливо

54

просматриваются и при анализе картины использования платных услуг и кредитования, и при учете региональной специфики доходов.

Если же учесть, что модернисты в среднем имеют еще и несколько более высокий уровень жизни, то уже не покажется удивительным, что среди них свыше 60% пользуются услугами, связанными с сохранением и наращиванием своего человеческого капитала, и только 31% – среди противников частной собственности. При этом 36% модернистов использовали не менее 2 видов такого рода услуг, в то время как среди традиционалистов этот показатель составляет 14%, традиционалистов – 16%, в промежуточной группе – 25%. Таким образом, модернисты демонстрируют активную заботу о развитии своего человеческого капитала, позволяющую им и в будущем более успешно конкурировать на рынке труда, закрепляя свои нынешние преимущества в уровне жизни в целом и наличии различных видов собственности в частности (см. рис. 20).

Рисунок 20

Использование медицинских, образовательных и рекреационных платных услуг за последние три года в различных группах населения, в % от численности группы

«Системность» потребления россиян, сложность его структуры, частичное несовпадение реального уровня и качества жизни с уровнем дохода из–за различной эффективности используемых поведенческих практик подтолкнули нас к тому, чтобы попытаться выделить среди россиян основные слои или страты, различающиеся не просто уровнем их дохода, но уровнем и качеством их жизни в целом. Для этого мы использовали специальный индекс уровня жизни, разработанный учеными ИКСИ РАН в ходе проводившегося в 2003 г. исследования «Богатые и бедные в современной России»1. Этот индекс учитывает особенности жизненных шансов россиян во всех сферах потребления, в том числе имущественную обеспеченность, наличие недвижимости, которой можно пользоваться в повседневной жизни, но которую можно и продать, использовав как дополнительный экономический ресурс, качество жилищных условий, наличие сбережений, в том числе – в форме

1 Подробное описание методики расчета этого индекса см.: Социологические исследования, 2004, № 6.

55

таких инвестиций, которые можно быстро перевести в денежную форму, возможность использования платных социальных услуг и досуговые возможности, связанные с дополнительными расходами.

Как показало исследование, население России сейчас достаточно четко распределяется на 10 страт, уровень и качество жизни которых принципиально различно. В целом картина распределения россиян по этим стратам и динамики их численности за последние 2 года выглядит следующим образом (см. рис. 21):

Рисунок 21

Численность различных страт российского общества в 2003 и 2005 гг., в %

Как видно из рисунка 21, модель стратификации российского общества за два

года практически не изменилась. Это свидетельствует о том, что она уже сформи-

ровалась и приняла достаточно устойчивые формы. В рамках этой модели нижние две

страты (1 и 2) – это люди, находящиеся по их реальному уровню жизни за чертой бедно-

56

сти безотносительно к уровню их доходов, хотя и доходы эти более чем скромны – сред-

недушевой ежемесячный доход составляет у их представителей 2416 рублей. 3 страта но-

сит промежуточный характер и объединяет россиян, балансирующих на грани бедности, и

то сползающих за эту грань, то чуть поднимающихся над ней (не случайно их средний до-

ход лишь немногим больше, чем у двух первых страт – 2658 рублей). 4 страта, представи-

тели которой, по их самооценке, имеют среднемесячные душевые доходы 3142 рубля (что выше уровня медианы, составляющего 2800 рублей, но ниже среднеарифметического уровня доходов, находящегося на уровне 3524 рубля), соответствует уровню малообеспе-

ченности. 9–10 страты объединяют тех, кто, с точки зрения подавляющего большинства россиян, может считаться богатым (хотя доходы их, впрочем, явно заниженные, составля-

ли всего 8580 рублей в месяц на человека – но и это все равно втрое выше медианы и в два

споловиной раза – среднеарифметического уровня доходов по стране в целом). Страты же

с5 по 8 – это средние слои, благосостояние которых имеет значимые различия между со-

бой, а доходы колеблются от 3722 рублей в месяц в 5 страте до 5440 рублей в 8 страте.

Таким образом, почти треть россиян находится сейчас либо за чертой бедно-

сти, либо на этой черте, и при малейшем ухудшении макроэкономической ситуации окончательно сползет за эту черту. Чуть более четверти россиян находится в со-

стоянии малообеспеченности, треть – может с некоторой долей условности счи-

таться российским аналогом среднего класса, и верхние пять процентов, которых сами россияне считают богатыми, является устойчивым верхним средним классом.

Чтобы понять, почему мы именно так расцениваем эти социальные слои, посмотрим, в

чем заключаются характерные особенности жизни каждого из них, и как это соотносится с отношением представителей соответствующей страты к собственности.

6. КАЧЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЖИЗНИ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РАЗЛИЧНЫХ СЛОЕВ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА

Одной из наиболее характерных особенностей, отличающих жизнь сравнительно благополучных слоев российского общества от его многочисленных «низов», выступает использование платных услуг. Чем выше страта, тем большая доля ее представителей ис-

пользует платные услуги и тем менее эластично использование платных услуг с точки зрения его динамики даже при появлении тех соблазнов, которые несет с собой развитие потребительского кредитования.

57

Рисунок 22

Использование платных услуг представителями различных страт и его динамика за 2003–2005 гг., в % от численности страты