Плановые языки и интерлингвистика:

1879—1918 Гг. Возникновение категории плановых языков

Волапюк (1879)

§ 51. С появлением волапюка в мировой лингвистической ситуации возникает принципиально новый тип языковых коллективов: сообщество людей, пользующихся не стихийно возникшим, а сознательно сконструированным языком, притом в особой роли вспомогательного средства общения, протекающего над границами естественных языков. Волапюку было суждено первому переступить порог, отделяющий проект языка от его социальной реализации. Превращение проекта в социально функционирующий язык предполагает качественный скачок, закономерности которого, важные с точки зрения общей теории языка, еще не до конца выяснены наукой. По этой причине история таких плановых языков, как волапюк и эсперанто, представляет большой интерес для интерлингвистики.

Автором волапюка был Иоганн Мартин Шлейер (J. M. Schleyer, 1831—1912), католический священник из Констанца (Германия). Современники отзывались о Шлейере как о полиглоте, знавшем десятки языков, и признанном поэте, который «ввел в немецкую поэзию особый стиль», заслуживший похвалу тогдашних историков литературы [107, с. 8]. В 1878 г. Шлейер разработал «всемирный алфавит», предназначенный для точной передачи звуков различных языков. Предложение было встречено с интересом, и это навело Шлейера на мысль разработать значительно более радикал проект — всемирный язык. Сохранился рассказ о том, что первоначальная схема волапюка была составлена Шлейером на протяжении бессонной ночи 31 марта 1879 г. Эту дату считают днем рождения волапюка [10, с. 117]. В том же году издаваемый Шлейером журнал «Арфа Сиона», посвященный католической поэзии, начинает публиковать заметки о новом языке; они были встречены благожелательными откликами в печати. В 1880 г. выходит в свет первый учебник [на титульном листе которого стоял, по выражению Э. К. Дрезена, «горделивый девиз»: «Единому человечеству — единый язык». Количество интересующихся новым языком возрастало так быстро, что уже в 1881 г. Шлейер начинает выпускать первую газету на волапюке «Volapükabled» («Волапюкский листок»), оказавшуюся самым длительным периодическим изданием на этом языке (она издавалась до 1908 г.)

11 мая 1882 г. в небольшом вюртембергском селении Альбервейлер создается первое волапюкское общество. 12 сентября того же года в Вюртемберге созывается съезд окрестных сторонников волапюка, на котором присутствуют около 70 человек. Сведения об изобретенном в Германии языке попадают в другие страны с германоязычным населением (Австро-Венгрия) или с широко распространенным знанием немецкого языка (Швеция и др.). С 1882 г. волапюк начинает распространяться и в России, первоначально через живших здесь немцев. Можно отметить, таким образом, любопытное явление: естественный язык (немецкий.) является своего рода посредником при первоначальном распространении волапюка.

25 - 28 августа 1884 г. в немецком городе Фридрихсгафене проходил первый международный конгресс волапюкистов, на котором все выступавшие говорили еще на немецком языке.

После конгресса пропаганда в пользу волапюка активизируется. Шлейер предпринимает ряд поездок по Германии с докладами о своем языке. Волапюкские группы и общества появляются во все большем числе стран Европы и Америки, издаются учебники, растет волапюкская периодика, открываются курсы, возникает сеть квалифицированных преподаватей волапюка. Языком начинают интересоваться деловые и коммерческие круги. Ряд крупных ученых (геолог А. Кирхгоф, лингвист Макс Мюллер и др.) выражают волапюку свое одобрение и поддержку.

§ 52. Для последующих судеб волапюкского движения большое значение имело начавшееся около 1885 г. распространение волапюка во Франции - стране с наиболее давними традициями лингвопроектирования и еще более давним опытом использования французского языка как международного. Выдающуюся и в известном смысле роковую роль в истории волапюка сыграл виднейший французский волапюкист, голландец по происхождению, Огюст Керкгофс (Aug. Kerckhoffs, 1835-1903) - профессор немецкого языка в парижской Высшей коммерческой школе. Керкгофс был известен и как крупный теоретик военной криптографии (тайнописи). Его труды в этой области сохраняют научное значение до настоящего времени.

В 1885 г. Керкгофс выпускает «Полный курс волапюка» [108], многократно переиздававшийся и переведенный с французского языка на шведский, английский, нидерландский, венгерский и даже немецкий, несмотря на наличие на этом языке работ самого Шлейера. Написанная Кергофсом «Сокращенная грамматика волапюка» была переведена на итальянский, испанский, русский и английский языки. География указанных переводов соответствует распространенности тех воззрений на волапюк, которые высказывались Керкгофсом и его сторонниками (см. ниже). в 1886г. Кергофс основал «Французскую ассоциацию распространения волапюка» и приступил к изданию одного из ведущих волапюкских журналов «Le Volapük» (1886-1889).

В скором времени Кергофс становится главой того направления в валапюкском движении, которое по ряду существенных пунктов противопоставило себя направлению, непосредственно возглавлявшемуся Шлейером. Для того чтобы понять сущность разделявших их разногласий, необходимо ознакомиться с основными особенностями волапюка.

§53. Мы уже говорили о том, что к моменту публикации волапюка в лингвопроектировании все более явственно обозначался отход от принципов старой априорно-логической школы. Среди наиболее дальновидных теоретиков всеобщего языка укреплялось убеждение, что такой язык должен быть эмпирическим (удобным в общении) и апостериорным (образованным по образцу и из материала естественных языков). Казалось бы, волапюк – первый язык, получивший реализацию в общении, - должен был соответствовать обоим названным принципам. В действительности дело обстояло не так.

Рассчитывая на общечеловеческое распространение своего языка («Единому человечеству – единый язык»), Шлейер постарался снабдить его средствами передачи звуковых и смысловых оттенков самых разнообразных языков. Помимо 28 букв основного алфавита существовали 10 дополнительных для точной транскрипции собственных имен; поэтому последние всегда могли писаться фонетически (например, Jleyer = Шлейер). По примеру немецкого языка в основной алфавит были введены буквы ä (открытоеэ),ö (огубленноеэ), ü(огубленноеи) наряду с «чистыми» гласнымиa, o, u, e, i. Буквы во всех позициях читаются одинаково:с(ч),j (ш), х (кс), у (й), z (ц) и т.п. Ударение падает на последний слог слова.

Грамматика волапюка строилась как чрезвычайно разветвленная система форм – в подражание древним языкам (латинскому, древнегреческому и санскриту), которые, по распространенному тогда мнению, считались более совершенными, чем новые языки с их немногочисленными морфологическими формами.

В волапюке существительные имеют два числа и четыре падежа (им. п. е. ч. – dom «дом», род. п. –doma, дат. п. – dome, вин. п. – domi; мн. ч. – doms, domas, domes, domis), глаголы - шесть времен, четыре наклонения, два вида и два залога, причем во всех этих формах глаголы спрягаются по лицам и числам. Прибавляя к глагольному корню в качестве окончания личное местоимение (ob «я», ol «ты», om «он», of «она», мн. ч. – obs, ols, oms, ofs), получаем личные глагольные формы (löfob «люблю», löfol «любишь» и т.п.), которые с помощью префиксов и суффиксов изменяются по временам, наклонениям, и т.п. (elöfob «я любил», löfob-la «я любил бы», pelöfob-la «я был бы любим» и пр.).

Ряд форм вообще не имеет аналога в основных европейских языках: так, существительные могли изменяться по степеням сравнения (fam «слава» - famum «бóльшая слава»), инфинитивы – по лицам, числам и падежам, причастия – по лицам и пр. Если к этому прибавить что специальными показателями различались части речи, а также отдельные понятийные классы (например, названия животных, болезней, стран, и т.п.), то волапюк предстанет в качестве типичного логического языка с элементами понятийной классификации и синтетическим грамматическим строем.

Вместе с тем в волапюке не проводился и принцип апостериори. Словарный фонд заимствован Шлейером из естественных языков. В первую очередь английского, затем немецкого, французского, латинского и некоторых других. Однако заимствованные слова подвергались такой существенной переделке, что в большинстве случаев становились неузнаваемы. Грамматическая и словообразовательная структура волапюка требует, чтобы корни начинались и оканчивались на согласный: это, по мысли Шлейера, обеспечивает легкость их соединения с префиксами, имеющими в конце гласный. Для выполнения этого требования приходилось отсекать гласные в начале и в конце заимствуемых корней, так латинское academia превратилось в kadem. Свистящие и шипящие устранились в конце корня, чтобы был ясно различим показатель мн. ч. –s. Звук r в большинстве случаев опускался или заменялся на l «ввиду трудности его произношения для китайцев, стариков и детей», стечения согласных упрощались, многосложные слова сокращались в односложные или двусложные и т.п. В результате такой «волапюкизации» теряли опознаваемость даже хорошо известные во всем мире слова интернациональной лексики; в словах-обрывках типа dol, num, pop невозможно было распознать первоначальные dolor «боль», numerus «число», populus «народ», взятые из латинского языка; словокомплиментпревратилось в plim,диплом– в plom,республика– в blik. Само название языка volapük представляет собой сочетание деформированных английских слов world (> vol) «мир» и speak «говорить» (> pük «язык»), т.е. «всемирный язык».

Систематическая деформация заимствованных слов не позволяет считать волапюк апостериорным языком, хотя его словарный состав и почерпнут из естественных языков. Волапюкские слова после всех указанных превращений теряют связь со своими естественными образцами, отрываются от них и приобретают качество априорности. Таким образом, волапюк предстает как язык апостериорно-априорной структуры – апостериорной по своим источникам, но априорной по своему конечному состоянию; за языками этого типа утвердился термин «смешанные языки» или «языки-микст».

§ 54. Итак, характерными особенностями волапюка являются: в функциональном отношении логицизм (приоритет функции мышления перед функцией общения), в словарном составе — фактический априоризм, в грамматике — синтетизм. Ни по одному из этих признаков волапюк нельзя от нести к числу проектов, отражавших передовые концепции лингвопроектирования ХIХ в. В теоретическом отношении он значительно уступает ряду предшествовавших проектов, например последовательно апостериорному «универсаль-глоту» Пирро, который тем не менее остался нереализованным в общении. Чем же объясняется успех волапюка?

Волапюк не получил бы столь стремительного распространения, если бы это не отвечало оформившейся к тому времени общественной потребности в удобном средстве международного общения. Конец ХIХ в. — время, когда французский язык, бывший некогда единственным признанным международным языком, испытывал все более нарастающую конкуренцию английского, затем немецкого и других языков (§18). Это означает, что уже в эту эпоху закладываются основания «клуба мировых языков» наличие которого составляет характерную особенность мировой лингвистической ситуации середины ХХ в. (§ 20). Таким образом, в период создания волапюка на горизонте явственно обрисовываются очертания грядущего много на уровне уже не только национальных, но и международных языков. Волапюк явился закономерным порождением усложнившейся мировой лингвистической ситуации, хотя в конечном счете и не разрешил. Проблемы международного многоязычия. Однако почему именно волапюк, а не иной, более совершенный проект был стихийно избран в качестве, как казалось тогда, оптимального способа преодоления многоязычия?

Это явилось следствием разрыва, «ножниц» между объективной общественной потребностью в преодолении многоязычия и субъективным общественным идеалом всёобщего языка. Волапюк вошел в мир под девизом «богатства» - богатства передаваемых звуков, богатства грамматических форм, богатства значений. По подсчетам одного из первых дипломированных преподавателей волапюка К. Ленца, от одной глагольной основы можно было образовать 505 440 отдельных форм. Однако это богатство форм, служившее предметом гордости Шлейера и его первых последователей, гордости за счет практического удобства языка. В волапюке отразилась давняя, восходящая еще к Декарту традиция логического лингвопроектирования, для которой характерна бы склонность пренебрегать практическими потребностями общения ради абстрактно понимаемого теоретического совершенства языка. И если отдельные представители лингвопроктирования, такие как Раск, Ренувье или Пирро, уже видели всю порочность этой концепции, то лингвопроектирование в целом, а тем более та общественная среда, которая послужила «субстратом» движения за международный язык, оставались еще на уровне прежних представлений об идеальном всеобщем языке, своим богатством превосходящем естественные языки.

Недостатки волапюка выявились поэтому не раньше, чем начал распространяться, и чем больше было это распространение, тем яснее становилась его коммуникативная непригодность. Проблема реформирования волапюка вставала со всей своей неизбежностью.

§ 55. Именно эти настроения отразило то крыло волапюкского движения, которое возглавлялось Керкгофсом. Уже с самых первых печатных выступлений Керкгофс определяет волапюк не как «единый язык единого человечества», а как язык вспомогательный, «коммерческий»³¹. Это предполагает в нем стремление не к максимальному богатству форм и значений, а к наибольшей практической целесообразности. По мнению Керкгофса, «совершенство международного языка должно состоять не в многообразии форм, а в их простоте; всякий грамматический нюанс, который не выражается одновременно в четырех основных языках Европы — французском, английском, немецком и русском, должен строго удаляться из международного языка как бесполезный и излишний»³². Эти общие положения ведут Керкгофса к необходимости ограниченной реформы волапюка: В волапюке нет ничего, что подлежало бы изменению; чтобы сделать его совершенным, достаточно устранить из него все лишнее»³³.

В своем Полном курсе волапюка» [108] Керкгофс и подвергает язык переработке в указанном направлении. Он отказывается от универсального алфавита и принимает национальное написание собственных имен (например, Schleyer вместо Jleyer), допускает предложные обороты наряду с синтетическими формами родительного и дательного падежей (doma=de dom, dome=al dom) устраняет артикли, упрощает глагольную систему, вводит в синтаксисе твердый порядок слов (всегда в направлении от главного слова к зависимому) и упорядочивает словообразование. Эти реформы, как видно, отвечают основным принципам эмпирического направления; конфликт Шлейера и Керкгофса отражает таким образом фундаментальное различие между логическим и эмпирическим подходами к построению искусственного языка.

Следует отметить, что Керкгофс не покушается на исправление другой весьма уязвимой особенности волапюка, а именно его склонности к априоризму, благодаря которой волапюк оказался почти полностью лишенным интернациональных элементов в лексике и грамматике. Таким образом, концепцию Керкгофса можно определить в целом как эмпирический априоризм (в противоположность логическому априоризму Шлейера).

Отходя от взглядов Шлейера по лингвистическим вопросам, Керкгофс проявляет иной подход к проблемам волапюкского движения, проблемам уже не лингвистического, а социального характера. Шлейер относился к волапюку как к своему изобретению и полагал, что имеет на него авторское право. Он был далек от мысли, что социальное использование языка предполагает передачу «прав» на него его новому коллективному владельцу. Шлейер стремился по своему усмотрению признавать или не признавать языковые новшества, предлагавшиеся отдельными волапюкистами или волапюкскими обществами, хотя именно органические дефекты самого волапюка делали эти новшества неизбежными и тем самым объективно лишали Шлейер а возможности противодействовать им. Столь же показательно стремление Шлейера строить волапюкское движение на основе строгой пирамидальной иерархии, во главе которой должен был стоять он сам. «Типичнейший клирик католической централистской церкви», Шлейер «создал институт назначаемых им руководителей волапюкизма во всех странах и даже в отдельных провинциях и городах. Культурное, общечеловеческое начинание благодаря узкому духу полуиезуита Шлейера в ХIХ в. ставилось на положение какого-то сумбурного рыцарствующего ордена» [10, с. 120—121]. Организация волапюкского движения на основах своего рода феодальной иерархии не могла не казаться анахронизмом в эпоху, когда в большинстве стран Европы (и даже в Германии по конституции 1871 г.) утвердились парламентские режимы. Архаичностью социальных воззрений Шлейера объясняется острота конфликтов, потрясших вскоре волапюкское движение в результате попытки части волапюкистов поставить во главе его коллегиальный орган — академию языка, т. е. тоже своего рода волапюкский парламент [с, 103, 104, 108].

§ 56. С 6 по 9 августа 188? г. в Мюнхене проходил II международный конгресс волапюкистов, собравший более 200 участников. Большинство докладов по-прежнему делается на немецком языке, что само по себе доказывает коммуникативные несовершенства волапюка. Важнейшим достижением конгресса было учреждение «Всеобщей ассоциации волапюкистов» (Volapükaklub valemik) и «Международной академии всемирного языка» (Kadem bevünetik volapüka), директором которой был избран Керкгофс. Конгресс поручил академии решить вопрос о необходимых реформах языка.

Двойной конфликт — по лингвистическим и социальным вопросам — между обоими направлениями в волапюкском движении резко нарастал. 1 января 1888 г. Шлейер обратился ко всем волапюкистам с циркуляром, в котором заявлял о своем исключительном «праве собственности» на изобретенный им язык и «праве свободно распоряжаться» его дальнейшей судьбой. Он претендовал даже на заведомо нереальный контроль «над всеми решениями волапюкских обществ и собраний, проводимыми в них выборами, всей волапюкской литературой». Этот циркуляр спровоцировал раскол среди волапюкистов по проблемам организации волапюкского движения. Одновременно обострился конфликт Шлейера с академией. Шлейер оспорил ее право вводить изменения в конструкцию волапюка, но академия в лице ее директора исходила из того, что волапюк есть достояние публики, во всяком случае волапюкской, и что для дальнейшего распространения в мире он должен подвергнуться ряду улучшений в грамматике и словарном составе. Еще один удар по концепции Шлейера был нанесен докладами комитета Американского философского общества, в которых волапюк был подвергнут критике с позиций апостериоризма (1887—1888). Комитет отверг во на том основании, что этот язык произвольно отклонился от образца крупнейших индоевропейских языков, послуживших его источником (подробнее см. § 108).

В условиях глубокого раскола в волапюкском движении и при непрекращающейся полемике между последователями Шлейера и Керкгофса в Париже состоялся III международный конгресс волапюкистов (19 – 21 августа 1889 г.). Он был приурочен к Всемирной выставке, открывшейся в Париже в мае 1889 г. в ознаменование столетия Великой французской революции³⁴. Конгресс, не признанный и игнорируемый Шлейером, был созван по инициативе волапюкской академии. Он явился подлинным триумфом Керкгофса и возглавляемого им эмпирического крыла в волапюкском движении. В конгрессе участвовали представители 13 стран, в том числе Турции и Китая. Впервые языком конгресса был волапюк, на котором велись все прения и доклады. «Это был колоссальный по тому времени эксперимент. В лице волапюка выдержал практический экзамен принцип возможности искусственного языка. Но сам волапюк лишний раз подчеркнул свои недостатки перед этим интернациональным, заинтересованным в нем и пользующимся им собранием» [10, с. 122]. Конгресс выработал и одобрил устав академии, созданной предыдущим конгрессом в Мюнхене, и поручил ей составить простую нормативную грамматику, из которой должны быть исключены все лишние правила».

1889 год был годом кульминации волапюкского движения. За десять лет существования языка усилиями его сторонников бала создана учебная, пропагандная и художественная волапюкская литература, насчитывавшая к указанному году более 400 названий. Единовременно издавалось 26 волапюкских журналов. Существовало 283 общества. Курсы языка в разных странах окончили 210 тысяч человек. В 696 населённых пунктах 39 стран мира имелось 2015 дипломированных волапюкистов, получивших право преподавания языка³⁵. В списке этих стран по численности волапюкистов лидируют Германия, Франция, Австро-Венгрия, Италия, Нидерланды, Россия, США — страны Европы и Северной Америки. Однако в этом списке представлены также страны Латинской Америки (Бразилия, Мексика, Аргентина, Куба, Чили), Азии (Турция, Китай, Япония, Вьетнам), Африки (Египет, Алжир, Мадагаскар), Австралии и Океании (Гавайские острова). Если в 1629—1879 гг. идея международного искусственного языка находила сторонников лишь в наиболее развитых странах Западной Европы, то волапюку принадлежит историческая заслуга — распространение этой идеи по всем континентам земного шара. В этом смысле волапюку действительно суждено было сыграть роль всемирного масштаба, несмотря на то, что сам он так и не превратился во всемирный язык.

Следует сказать, что широта географического охвата, характеризующая волапюкское движение, не сопровождалась столь же широким охватом различных общественных классов и прослоек. «Волапюк распространялся, находил реальную поддержку и практическое применение исключительно в кругах средней и мелкой буржуазии и интеллигенции» [10, с.123]. Действительно, среди дипломированных волапюкистов были преподаватели, врачи, инженеры, коммерсанты, священники, но не было ни одного рабочего. Такое положение в международном движении за плановый язык будет сохраняться еще длительное время - вплоть до завершения первой мировой войны и Великой Октябрьской революции.

§57. Начиная с 1889 г. волапюкское движение, раздираемое внутренними противоречиями, из которых главным продолжает оставаться конфликт между направлениями Шлейера и Керкгофса, вступает в полосу резкого упадка. Академия под руководством Керкгофса продолжала работать на исправлением недостатков волапюка, но никакими частичными реформами невозможно было устранить его коренного дефекта - оторванности от международной лексики, составляющей органическую базу планового языка. Убедившись в бесплодности всех предпринятых усилий, 20 июля 1891 г. Керкгофс слагает с себя полномочия директора академии.

Волапюкское движение быстро идет к своему концу. Общества закрываются одно за другим, резко сокращается число волапюкских публикаций, прекращается издание большиннства журналов. В декабре 1892 г. академия избирает нового директора, которым стал признанный руководитель во волалюкского движения в России петербургский инженер В. К. Розенбергер. Под его началом академия приступила к выработке совершенно нового планового языка, построенного на последовательно апостериорном принципе и не имевшего ничего общего с волапюком (см. § 85). Задолго до того, как академия переменила курс, Шлейер окончательно порвал с ней и в 1890 г. образовал параллельную академию, послушную его воле. «Он же ввел новую мировую иерархию волапюкистов, где были и сенаторы, и правители материков и отдельных стран и городов, и, наконец, мельчайших волапюкских организаций» [10, с. 122]. Драматический закат волапюка стал по произволу его создателя все более окрашиваться в фарсовые тона.

В 1910 г. прекращается последний волапюкский журнал³⁶; в год смерти Шлейера (1912) распадается последнее общество. Небольшая направленная против эсперанто брошюра анонимно изданная в 1916 г. одним из упорствующих волапюкистов - Г. Гессе³⁷, явилась последним образцом волапюкской литературы.

Этими хронологическими рамками и исчерпывается существование волапюка как социально используемого языка. Из неполных сорока лет, на протяжении которых действовало волапюкское движение (1879—1916), все основные его достижения падают на первое десятилетие. Это означает, что волапюк не выработал механизма передачи языка во времени: он остался языком одного поколения и вместе с этим поколением сошел со сцены.

§ 58. Как можно видеть, волапюк прошел три стадии развития: после создания и до принятия коллективом носителей волапюк может считаться потенциальнымязыком, поскольку он еще не имел коммуникативной реализации; в период социального использования волапюк представлял собойреальный, или живой, язык; наконец, будучи оставлен коллективом своих приверженцев, волапюк превратился вмертвыйязык (подобно мертвым естественным языкам). Попытки оживить волапюкское движение, предпринимавшиеся в 30-х годах и позднее, успеха не имели.

Достижения волапюка за время его существования в качестве коммуникативно применяемой системы весьма значительны. В разное время в 23 странах всех континентов издавалось 124 газеты. Количество непериодических изданий составляет 913 наименований, из них грамматик и учебников - 271, словарей - 82, общих работ о волапюке на национальных языках - 239. Число книг и брошюр, написанных исключительно на волапюке, равно 293 (среди них произведения художественной литературы, как переводной, так и оригинальной)³⁸. Таким образом, посвященная волапюку печатная продукция намного перекрывает совокупное число изданий по всем предшествовавшим волапюку проектам искусственных языков.

Еще более существенны результаты широкого практического опробования основных положений, составивших концепцию Шлейера. Общественное использование волапюка выявило неприемлемость той «инверсии функций», которая была характерна для логических систем искусственного языка, и в частности волапюка в шлейеровской интерпретации: для социально используемого языка первичной, безусловно, является функция общения, а не функция мышления, так что коммуникативное удобство искусственного языка предпочтительнее богатства его форм и значений. Сдвиг в сторону эмпиризма наметившийся в предыдущую эпоху в работах отдельных теоретиков искусственного языка, теперь распространился на ту социальную среду, которая приняла искусственный язык в качестве вспомогательного средства общения. Волапюк, родившийся как логический язык, был в самом процессе функционирования перестроен практикующими волапюкистами в язык эмпирического типа. Теоретическим обоснованием этой перестройки интерлингвистика обязана Керкгофсу. С тех пор эмпирическая концепция сохраняет свое ведущее положение вплоть до настоящего времени.

§ 59. Несмотря на свой быстрый закат волапюк открыл новый этап в истории лингвопроектирования. Здесь впервые появились предпосылки для исследования общественной практики создаваемых языков, так что теория искусственного языка получила возможность опытной проверки выдвигаемых ею тезисов. Возникло то объединение теории и практики, которое материалистической диалектикой признается критерием действительного научного знания.

Только на этом этапе и создается интерлингвистика в ее собственном понимании: прежняя теория лингвопроектирования предписывающаяформы будущего языка, пополниласьописывающейтеорией, предназначенной для изучения общественной практики существующих плановых языков. При этом изменилось и соотношение лингвопроектирования с языкознанием: с появлением социально используемых плановых языков изучение их было поставлено в ту же плоскость, что и изучение естественных языков. В обоих случаях исследовались объективные лингвистические явления, данные в общественной практике. Теория международных искусственных языков тала на путь превращения в раздел языкознания, что позднее выразилось, в частности, в появлении термина «интерлингвитика» (см. § 105).

Опыт волапюка создал необходимую основу для новых концепций лингвопроектирования, которые разделились по степени сохранения или преодоления волапюкского наследия. Так возникли основные школы современной интерлингвистики, рассматриваемые ниже: автономистская, натуралистическая и переходная между ними.

Обилие разработанных этими школами проектов с особой остротой поставило проблему выбора между ними. При этом выявилась интересная закономерность: те интерлингвистические организации, которые ставили перед собой задачу выбора одного из соперничающих проектов, например, «Делегация для принятия международного вспомогательного языка» (§70), в конце концов приходили к построению собственныхпроектов международного языка, и проблема выбора оставалась не только не разрешенной, но и еще более усложнялась.

Это происходило отчасти потому, что интерлингвистика не располагала надежным критерием оценки искусственных языков, главным образом из-за пренебрежения социолингвистической стороной вопроса. Плановые языки сравнивались только как системы знаков, обладающие тем или иным преимуществом друг перед другом. Однако плановый язык, получивший социальное применение, перестает быть только системой знаков, он становится компонентом значительно более сложной и устойчивой системы «язык+общество». С началом движения за плановый язык сложилась своеобразная ситуация, когда из конкурирующих проектов только один получал действительно широкое распространение; остальные проекты оказывались на периферии движения и в лучшем случае могли быть представлены небольшими коллективами сторонников. С 1879 г. до начала 90-х годов ХIХ в. основная масса сторонников международного языка группировалась вокруг волапюка; с конца ХIХ в. и по настоящее время действительно широкое распространение имеет лишь эсперанто. Таким образом, все предложенные лингвопроекты стихийным образом распределились по типу социальной организации, которую они представляют. Можно выделить три группы: языки широкого распространения (волапюк, эсперанто), языки ограниченного распространения (идиом-неутраль, латино-сине-флексионе, идо, окциденталь, новиаль, интерлингва-ИАЛА), языки, лишенные социального применения (все прочие лингвопроекты). Описательная интерлингвистика, ориентированная на языки первых двух групп, могла возникнуть лишь после накопления большого фактического материала, относящегося к социально используемым языкам.

Первые десятилетия, прошедшие после публикации волапюка и эсперанто (период с 1879 по 1907 г.), характеризуются интенсивным развитием прежней теории лингвопроектирования при известном отставании теории функционирования планового языка. Это объясняется рядом факторов. Социальное применение волапюка вообще не получило адекватного интерлингвистического отражения: период жизни этого языка оказался слишком коротким для формулирования соответствующей теории.

Эсперанто на первых порах тоже не получил описания, которое отразило бы этот язык в его реальном функционировании. Потребовалось ровно два десятилетия (1887—1907) для того, чтобы на одном из кризисных поворотов своей истории эсперанто выявил свою стабильность (отсутствовавшую у волапюка) и тем самым стимулировал разработку теории социально практикуемого планового языка.