2. Бертильон — писарь полицейской картотеки

Альфонс Бертильон

Альфонс Бертильон был молодым человеком с бледным, худым, печально холодным лицом, замедленными движениями и невыразительным голосом. Он страдал несварением желудка, носовыми кровотечениями, ужасными приступами мигрени и был столь замкнутым человеком, что производил отталкивающее впечатление. Его замкнутость сочеталась с недоверчивостью, сарказмом, злобностью, назойливой педантичностью и полным отсутствием чувства прекрасного.

Когда весной 1879 года одному посетителю префектуры сказали, что Бертильон — сын уважаемого врача, статистика и вице-президента Антропологического общества Парижа доктора Луи Адольфа Бертильона, а также внук естествоиспытателя и математика Ахилла Гайара, тот разразился неудержимым смехом.

И в самом деле, трудно было представить, как могло случиться, что сын и внук таких незаурядных людей был трижды исключен из лучших школ Франции за неуспеваемость и странное поведение, через несколько недель уволен из банка, куда был взят учеником. Позднее Бертильон безуспешно подвизался в качестве домашнего учителя в Англии и только благодаря связям отца получил место писаря в полицейской префектуре.

Рабочее место Бертильона находилось в углу одного из больших залов, в которых громоздились картотеки на уголовников Франции. Летом здесь было невыносимо жарко, а зимой — так холодно, что коченели ноги и приходилось писать в перчатках. Здесь, несколько в стороне от других, Бертильон заполнял карточки.

Холодной весной 1879 года он сидел в своем углу и замерзшими пальцами вносил в карточки описания личности преступников. В них то и дело повторялось: "высокого", "низкого", "среднего" роста, "лицо обычное", "никаких особых примет". Все эти описания подходили к тысячам людей. На карточках были приклеены фотографии, выполненные "фотографами-художниками". Поэтому фотографии были скорее "художественными" и часто "искаженными", так как арестованные противились фотографированию.

Весь материал, проходивший через руки Бертильона, служил наглядным примером кризиса, в котором находилась Сюртэ. Со времен триумфа Видока и создания его методов изменились и мир и общество, а вместе с ними — и сущность преступности. Но эти изменения еще не коснулись сознания общественности. До 1879 года лишь единицы предпринимали попытки осветить социологические, биологические и психологические истоки преступного мира. К ним относится бельгийский математик и статистик Адольф Кетле, который пытался подсчитать количество уголовных преступлений за последние десятилетия и высчитать процент уголовных элементов в человеческом обществе. С другой стороны, итальянский психиатр Чезаре Ломброзо провел изучение физиологии и психологии преступников. В тюрьмах и в психиатрических больницах Павиа он производил измерения черепов преступников и в результате пришел к выводу, что каждый преступник имеет определенные аномалии в строении черепа, которые делают его в большей, чем других людей, степени похожим на животное. Преступник, утверждал он, атавистическое явление, так сказать, рецидив человеческой истории; преступником рождаются. Вышедшая в свет в 1876 году книга Ломброзо "L'uomo delinquente" нашла определенное признание за пределами Италии и привлекла внимание ученых к личности преступника. В остальном же преступность по-прежнему оставалась неисследованной областью, воспринималась просто как факт, с которым нужно бороться. Однако нельзя не отметить, что в 1879 году все выглядело иначе, нежели в начале века. Следует также подчеркнуть, что с ростом населения и дальнейшим развитием промышленного производства увеличивалось и число преступлений.

Феноменальная память на лица преступников, которой обладал Видок, была единственной в своем роде. Но теперь не хватило бы и ста Видоков, чтобы запомнить лица бесчисленного множества преступников всех рангов, всплывших на поверхность болота преступлений в 80-х годах XIX столетия. С ростом общего уровня развития и образования вырос и уровень развития преступников. Провокаторам в тюрьмах редко удавалось перехитрить и что-либо выведать у заключенных, изменивших имена и внешность для сокрытия прежних судимостей. Преступники все реже попадались на крючки инспекторов, которые приветствовали их как старых знакомых. Что же касалось премий, установленных за идентификацию заключенных, то это все чаще приводило к тому, что жадные до денег инспектора и арестанты заключали сделки: арестант выдавал себя за разыскиваемого преступника и получал свою долю премии от инспектора. Все это вело к судебным ошибкам и тяжелым последствиям.

Картотека, служившая Видоку лишь опорой для памяти, стала теперь главным средством идентификации преступников. Но она переросла по своим размерам все границы и практически потеряла из-за этого смысл. Классификация по именам стала бессмысленной, так как воры, взломщики, фальсификаторы, мошенники и убийцы меняли свои имена. Классификация по возрасту, способу совершения преступления не оправдывала себя, потому что не удалось создать удобные для пользования разделы. Фотографии тоже мало помогали в работе: при наличии 80000 фотографий было нелегко сличить вновь арестованных с фотографиями ранее судимых. В отдельных важных случаях инспектора и писари целыми днями рылись в этих фотографиях, чтобы разыскать одного-единственного преступника, имевшего ранее судимость.

В это время и сложились первые впечатления Альфонса Бертильона о работе полиции и Сюртэ.