Глава 7 Рапунцель и система самосохранения

В первой главе мы показали, как проявляется у пациентов система самосохранения с фигурой Защитника/Преследователя и его уязвимого протеже— носителя личностного духа. В этой главе мы проиллюстрируем мифологическое изображение системы самосохранения, воспользовавшись для этого сказкой о Рапунцель, заключенной в замке старой колдуньи.

Мы рассмотрим образ Рапунцель в ее башне как метафору внутренних условий таких пациентов — условий расщепления и отгораживания от мира. В нашей истории стены замка заключают не только невинную Рапунцель, двенадцатилетнюю девочку, но также и попечительницу-ведьму — безобразную колдунью, известную как "фрау Готель". Этот замок или внутреннее уединенное убежище, "святая святых", представляет собой кокон, в котором невинной Рапунцель суждено расти, подобно гидропонному растению, на попечении колдуньи, которая приходит каждый день и кормит ее иллюзиями. У Рапунцель вырастают очень длинные волосы, она поет каждый день, подобно канарейке, не ведающей о своем пленении в клетке. Она счастлива невинным счастьем в "воздушном замке" своего воображения до тех пор, пока в один прекрасный день не появляется прекрасный Принц, привлеченный ее пением. Принц, представляющий внешний мир в его "инаковости", страстно стремится к прекрасной Рапунцель и к ее идиллическому миру внутри замка. Он проникает внутрь кокона Рапунцель, и когда его появление во внутреннем мире становится очевидным, следует яростная реакция со стороны волшебницы, которая разрушает почти всё в нашей истории. Прекрасные волосы Рапунцель отрезаны, сама она изгнана в необитаемое место и разлучена со своим возлюбленным, а Принц впадает в отчаяние и слепнет. Наша сказка могла бы закончиться трагедией, если бы не два важных момента: во-первых, Рапунцель беременна и рожает близнецов, во-вторых, голос Рапунцель снова приводит слепого Принца к ней, и на этот раз ее горе исцеляет его слепоту и саму Рапунцель. В этой истории дается иллюстрация того, как работа горя исцеляет разрыв между воображением и реальностью. В ней содержится важный ключ к пониманию роли горя в проработке травмы и травматической защиты.

Пациенты типа Рапунцель

Пациентами, для которых эта сказка была бы символическим описанием процесса их терапии, обычно являются люди, детство которых украдено травмой. Они вынуждены были повзрослеть слишком быстро, слишком рано стать самодостаточными. Ведь иметь детство означает иметь поддерживающее окружение, в котором ребенок может положиться на опекающих его родителей (см. Modell, 1976). При наличии поддерживающего (facilitating) окружения отпадает необходимость в том способе самосохранения, какой мы видим в случае травмы. По идее, ребенок не должен "брать себя в руки" — есть кто-то еще, кто выполняет эту задачу. Д.В. Винникотт показал, что в том случае, когда для ребенка создано "достаточно хорошее" поддерживающее окружение, рост личности происходит в "переходных отношениях" с выработанными в воображении "другими" в игре и творческом самовыражении. Многие из наших пациентов слишком рано лишаются возможности проработки в воображении внешней реальности. Игры заканчиваются, ребенку остается только защитное фантазирование, и во владение внутренним миром вступает неусыпная система самосохранения.

Однако с разрывом реальности и воображения не исчезает потребность в переходных отношениях. Просто эта потребность отступает во внутренний мир и продолжает свое существование на внутреннем уровне как иллюзия. Реальный "другой", отвергнувший ребенка во внешних отношениях, теперь замещен магическим, любящим всех без исключения, галлюцинаторным опекающим "я", которое вступает во внутренний диалог с умерщвленным эго. Внешняя связь между "я" и объектом превращается во внутреннее "мы", и ребенок становится поглощенным внутренней реальностью — мечтательным и изолированным, полным тайных меланхолических страстных желаний и отчаяния. Оставаясь зеленой на изысканной диете иллюзий, пациентка типа Рапунцель внешне может выглядеть благополучно, но она не в состоянии жить творческой жизнью во внешнем мире, она начинает утрачивать способность укорениться где-либо в реальности. Взамен реальной самооценки, которую дают достижения во внешнем мире, эго питается суррогатом фантазий всемогущества и чувством внутреннего превосходства, развиваемых с тем, чтобы рационализировать ничегонеделание. Этих внешне упрямых и несговорчивых пациентов все в большей и большей степени тревожат чувства деперсонализации, собственной искусственности, "пребывания за зеркальным стеклом", панические состояния спутанности, связанные с нарушениями чувства реальности, а также различные формы соматиза-ции. Используя диагностическую терминологию, этих пациентов следовало бы назвать "шизоидами", (однако, как заметил Фэйрберн и не только он, каждый живой человек является в той или иной степенью "шизоидом").

Эти пациенты представляют собой особый вызов для терапевта и открывают особые перспективы. На собственном опыте я убедился, что терапевта обычно весьма трогает их храбрость и их энергичная личностная собранность (integrity), даже тогда, когда становится понятно, что эта энергичность (волшебница в сказке о Рапунцель), стоящая на страже ядра их индивидуальности (selfhood), на самом деле является основным источником их проблем. Развитые отношения этих пациентов с внутренним миром также привлекают к ним внимание терапевта. Внутренний мир не является для них эпифеноменом — просто вместилищем вытесненного материала — он представляет собой сокровище отрытого клада с хрупким содержимым, нуминозность которого наделяет его высшей ценностью. Это те люди, которые принимают свои сны всерьез, они ведут дневники своих размышлений и переживаний, очень много и жадно читают. Они, кроме всего прочего, ценят скрытое, тайное, прекрасные грани жизни, которые с такой легкостью утрачиваются "хорошо адаптированными" людьми,— так Принц, захваченный пением Рапунцель, отваживается на проникновение в ее неприступную башню.

Я полагаю, что Юнга можно уверенно отнести как раз к таким людям. В прологе к своей автобиографии Юнг пишет:

По существу, упоминания заслуживают только те события моей жизни, в связи с которыми в этот преходящий мир прорывалось дыхание мира вечного. Вот почему я говорю главным образом о своих внутренних переживаниях; к их числу я отношу сны и видения. Они составляют "сырье" моей научной работы. Именно из этой огненной лавы выкристаллизовался камень, который мне надлежало обработать.

Все остальные воспоминания — о путешествиях, о людях, о моем окружении — бледнеют рядом с этими событиями внутренней жизни... Внешние обстоятельства не заменяют внутреннего опыта. Моя жизнь бедна внешними событиями. Я могу понять себя только в свете событий внутренней жизни.

(Jung, 1963. 5)

* Юнг К.Г. Дух и жизнь М.: Практика, 1996, с. 10—11.

В этом контексте имеет смысл упомянуть, что в конце жизни Юнг уделил много времени работам по алхимии, запершись в своей башне в Боллингене, на берегу Цюрихского озера. Именно жизнь в башне была суждена Рапунцель в начале нашей сказки. Мы рассмотрим эту историю поэтапно, на каждом этапе приводя клинический и теоретический комментарий.