2.5 Болышевистская реставрация сакральной географии

Парадоксально, но возврат к москвоцентричной модели происхо­дит вместе с Революцией. Казалось бы, большевики, выросшие на западных авторитетах, должны были бы еще далее пойти по петербур­гскому пути русофобских по сути лженародных Романовых. Но на практике поднятые из народных глубин пласты новой элиты, напро­тив, принесли с собой спящие силы русской национальной географии. Когда рухнули надежды на скорую победу Революции в Европе, стро­ительство "социализма в одной стране" разбудило древние стихии рус­ской души. Не просто столица была перенесена в Москву, но была на новом уровне возрождена бессознательная структурализация психо­логического пространства. Как во времена Московских царей, в новой большевистской России роль политического, духовного, психологи­ческого, социального центра сконцентрировалась в одном древнем по­люсе. Третий Рим стал столицей Третьего Интернационала, а идея всеобщего спасения через истинную Веру, сохранившуюся нетрону­той только в пределах Святой Руси, была заменена на миссию постро­ения коммунизма во всем мире, отправляясь от уникального истори­ческого опыта русского социалистического государства.

По видимости еще более рационалистическое и "прогрессистское" коммунистическое правление на самом деле пробудило спавшие архе­типы. На уровне коллективного бессознательного Советская Россия гораздо более напоминала древний Русский Круг с центром в Москве, нежели восточный полуколониальный придаток Европы, как это было во времена Романовых. Ненависть Московской Руса к латинской ере­си, папежству, категорическое неприятие религиозной, культурной и цивилизационной апостасии Запада отобразилось в отвержении рус­скими коммунистами капиталистического мира, буржуазной системы ценностей. Снова, как в древние времена, гигантское колесо с центром в Москве стало восприниматься как оплот гармонии и порядка, как избранный ковчег, окруженный силами мрака, хаоса, зла.

Миф большевицкой Революции, социалистического Отечества и нового коммунистического порядка идеально наложился на древние пласты коллективного бессознательного. Советская Москва, Красная Москва в этом контексте было символом, важнейшим, центральным элементом сильного, действенного, активного мифа.

2.6 Антимосковский характер реформ

В настоящее время мы переживаем серьезнейший кризис. Снова ломке подвергаются глубинные архетипы национальной психологии. И как всегда в переломные моменты истории, из бездн коллективного бессознательного поднимаются картины сакральной географии, древ­ние фигуры, предопределяющие структуру нашего национального и культурного типа.

В этих условиях Москва не может рассматриваться только как административный центр, как столица в прозаическом, утилитарно-техническом смысле. Ее роль, ее значение, ее символическое содер­жание выходит далеко за рамки прагматики.

Русь снова стоит перед выбором. Какую сакрально-географическую модель избрать? Какой исторический период взять за отправную точ­ку? Какой ориентации придерживаться? К какой модели стремиться?

В начале реформ выбор казался однозначным. Москвоцентризм выглядел как откровенное зло. И социалистические, и национальные тенденции были заклеймлены как "красно-коричневые", как силы ре­акции" и т.д. Доминирующей идеологией стало "западничество", и весь спор велся лишь о том, с какой скоростью встраивать страну в либерально-демократический мир.

При этом реформаторы делились на откровенных радикальных ру­софобов, открыто признававшихся в ненависти ко всему русскому — истории, государственности, культуре — и предлагавших отбросить все ради некритического копирования универсальных, усреднение за­падных образцов, и на умеренных западников, позитивно оценивав­ших романовский период и терпимо относившихся к идее "просвещен­ной монархии". В принципе, обе разновидности реформаторов дей­ствовали в рамках одной и той же парадигмы пространства, в равной степени отвергавшей москвоцентризм.

Иными словами, на уровне сакральной географии и психологии глубин можно сказать, что перестройка и первый этап либеральных реформ носили откровенно антимосковский характер.