27. Философско-историческая проблематика поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича...» Лермонтова. Жанровое своеобразие.

Фольклорное начало выдержано во всем тексте “Песни…” – в строе народной речи, в стилистике, лексике, синтаксисе, стихе. Стих “Песни…” – безрифменный, четырехударный с дактилическим окончаниями (“Лишь один из них, из опричников. Удалой боец, буйный молодец…”). К особенностям фольклорной традиции относятся также перехваты и подхваты, скрепляющие стих (повторы конца строки в начале следующей). Как и в народных песнях, у Лермонтова широко используются анафоры. Народный характер стиха поддерживается и тем, что Лермонтов под одним ударением объединяет два слова: царю грозному, думу черную, упал замертво, как возговорил, вольной волею и др.    В стилистике народной песни употребительны отрицательные сравнения, зачины (“Не сияет на небе солнце красное. Не любуются им тучки синие…”, “Не встречает его молодая жена, Не накрыт дубовый стол белой скатертью”), синонимические или тавтологические повторы с парными глаголами, прилагательными, наречиями или существительными (“И гуляют-шумят ветры буйные”, “Не шутку шутить, не людей смешить”, “Прогневался гневом, топнул о землю”, “Отвечай мне по правде, по совести”, “наточить-навострить”, “одеть-нарядить”, “смертью лютою, позорною”, “Торговать безданно, беспошлинно” и др.). К стилистике и тропике русского эпического фольклора Лермонтов обращается и в тех случаях, когда вводит постоянные эпитеты (конь – добрый, сабля – вострая, воля – вольная, смерть – лютая), уменьшительные и ласкательные слова (голубушка, сторонушка, детинушка), краткие (стар человек) и полные (топором навостренныим, У ворот стоят у тесовыих) народно-речевые формы прилагательных, некоторые формы деепричастий (играючи, пируючи), глаголы с двойными приставками (призадумалась, поистратилась), также “высокие” формы сочетания глагола с приставкой (возговорил) и специфически народную лексику (супротив, нониче, промеж и др.).    Эпический характер “Песни…” подчеркнут и тем, что ее поют гусляры – сказители-песельники. Они одновременно слагают и исполняют ее. Стало быть, события в песне освещаются не от лица автора, а от эпических народных поэтов. Гусляры начинают “Песню…”, заканчивают непосредственным обращением к слушателям каждую главу и завершают эпическое повествование. Это связано с тем, что авторский голос не допускается в “Песню…”, чтобы не нарушить духовное единство изображаемого мира, которое несут с собой гусляры.    При этом речевое единство (все персонажи говорят фольклорным языком) конфликтует с содержанием “Песни…”, с ее сюжетом.    С одной стороны, сюжет демонстрирует начавшийся раскол патриархального мира, родового и семейного уклада, с другой – содержание и форма “Песни…” противопоставлены современности и ее художественным формам, подобно тому, как исчезнувшее героико-трагическое прошлое, выраженное в общественно-значимой безличной форме, противопоставлено безгеройно-трагическому настоящему, выраженному в потерявших, по утверждению Лермонтова во многих стихотворениях, общественное значение личных формах лирической и лироэпической поэзии. “Песня…” содержала в себе современный художественно-общественный смысл, поэтому купца Калашникова и опричника Кирибеевича можно рассматривать в качестве типичных и вместе с тем осложненных лермонтовских героев-антагонистов, воплощающих два конфликтных начала – “соборное”, патриархальное с человеком “простого” сознания, выполняющим роль героя-мстителя, который сражается и гибнет за свою честь, и личное со своевольным героем-индивидуалистом, справедливо наказанным за поругание чести, нарушение “христианского закона”, господствующих обычаев и норм социально-бытового поведения.    Введение такого рода романтических героев в эпическое повествование существенно изменило характер народного эпоса, которому несвойственно изображение бытовой стороны жизни. В эпической “Песне…” есть влияние жанра бытовой повести. Если с Калашниковым связано представление о средневековом русском “рыцарстве”, представителем которого неожиданно оказывается купец, а не боярин или дворянин, то с Кирибеевичем в “Песню…” входит представление о романтическом, демоническом, эгоистическом и злом начале, которое разрушает цельность патриархального мира и которое порождено деспотизмом царской власти. В результате такого эпико-романтического подхода к истории характер сохраняет и черты эпического, и черты лирико-романтического свойства. Он выступает исторически детерминированным, поскольку психология героя становится производным от исторической реальности и вместе с тем романтизированным: героям-антагонистам присущи признаки типовых для Лермонтова романтических персонажей. Тем самым романтический конфликт найден в русском средневековье, и это свидетельствует о его всеобщности и “вечности”. Однако романтическое содержание прочно вписано в историю, в эпические формы народной поэзии и фольклорной речи.       Степан Калашников, как герой средневекового прошлого, испытывает на себе тяжесть “царской милости”. Он зависит от исторических обстоятельств, которые побуждают его бросить вызов обидчику. “Песня…” потому и получила достоинство эпического произведения, что месть Калашникова имеет не только личную мотивировку, но и общенародную, общезначимую. Калашников бунтует не против существующего общественного уклада, а против его нарушения. Он оскорблен и не согласен с попранием привычных жизненных устоев, защищает общечеловеческие и конкретно-исторические нормы, освященные традицией и христианским законом, установленные веками народной жизни. В этом смысле его протест связан с отстаиванием патриархального уклада, в котором он чувствует себя защищенным. Кирибеевич и Грозный, нарушая вековые моральные нормы, нарушают и общечеловеческую этику, покушаясь на личную свободу и честь. С этой точки зрения Кирибеевич выглядит своевольным индивидуалистом, Иван Грозный – тираном.    Патриархальный порядок обеспечивает Калашникову человеческое достоинство, крушение его делает героя уязвимым и несет ему гибель. Едва патриархальный уклад дает трещину, Калашников оказывается выброшенным из жизни.