Танцуют рок-н-ролл. Усердно.

(Остановилась.) Дай передохну.

Мишка. Что? Старость подходит? (Целует ее.) Маш­ка и Мишка жили на свете... (Долго целует.)

Маша (освобождаясь от его рук). Эй, осторожнень­ко! Я тебе в тридцать девять дочь родила, а ты уж за сына хочешь взяться... Может, погодим, Мишечкин?

Мишка. Нет, не романтическая ты женщина, Машечкин. Истинные страсти тебе недоступны.

Маша (резко). Перестань.

Мишка (осторожно). Ты что?

Маша (опустилась на табуретку, сказала тихо). Скушно мне, Земцов. Ой, скушно.

Мишка. Здравствуйте. Всего десять недель, как ро­дила, и уже скучно. Такие мы невеселые?

Маша. Ты что — меня не знаешь?.. Не умею дома быть.

Мишка. Вот оттого и все мужья от тебя драпали.

Маша. Трое всего.

Мишка. Тоже немало. Уймись, Марья, — взгляни, какую красотку родила.

Маша. Не моим молоком вскормлена.

Мишка. Ох, сердишь ты меня.

Маша. Не надо было на взрослой бабе жениться. Сорок на днях. Я тебя на девять лет умнее.

Мишка. Да. Тема.

Маша. Полная печали. Прыгаю, как дура, в клетке.

Мишка. Опять за свое. Клетку приплела.

Маша. А нет разве? Ты врач, тебя в любой час суток вызвать могут... и на любой срок! А мне с ней сидеть, безвыходно.

Мишка. Обожди уж... Скоро в ясли отдадим.

Маша (вспыхнув). В конце лета на Тужке вот-вот должны мы были нефтяной пласт пересечь... Так нет: отозвали мою поисковую — сомнительным объявили участок. А там есть нефть! И это доказать мне надо... Выложить материал... Мне одной! А я с вами тут сижу лялякаюсь.

Мишка (почти восхищенно). Ну ты зверь.

Маша. Геолог я — а все остальное потом! Мое на Тужке. Я начинала, и заканчивать мне!

Мишка. Да... Не повезло нам с Леськой.

Маша. Предупреждала. Слушаться было надо, маль­чик мой милый.

Мишка. Беда. Люблю тебя. (Улыбнулся.) Вот беда.

Маша. Хорошенький ты мой... Потерпи, скоро совсем старухой буду.

Миша включает магнитофон. Они снова лихо танцуют рок-н-ролл. В дверь стучат.

Мишка. Пожалуйте.

Входит Ловейко, он долговязый, худой, лохматый, с безумными глазами. Тридцать восемь лет ему.

Ловейко. Вы что, пляшете, соседи? Дом содрогает­ся, а у меня невралгия!.. Слышь, Мишка, дай от головы чего-нибудь, а то помираю.

Мишка. Ты, Ловейко, всегда помираешь — только финала не видать.

Ловейко. Ладно, помру вскоре. А пока таблетку дай.

Мишка. Ешь, прорва. Скоро все мои запасы при­кончишь.

Ловейко (подбросил таблетку, поймал ее ртом на лету). Для сердца чего бы дал... Совсем иной раз не сту­кает.

Мишка. Живут же люди. Им еще в прошлом году умереть полагалось, а они все вокруг бегают.

Маша. Да ты не слушай его... Чаю выпей лучше.

Ловейко. Нет, Мишка молодец доктор: ни слова от него утешения не слыхал. Вот и начал назло ему жить. (Подошел к столу.) А с чем чай пьете?

Мишка. Печеньем закусывай.

Ловейко. Для холостого сойдет.

Мишка. Женился бы. Женщины хворых обожают — есть за кем горшки выносить. Женись, Ловейко, — и за гробом кому пойти было бы.

Маша (обозлилась). Ей-богу, гулять уйду.

Ловейко. Ладно, закончили с шутками... (Прихле­бывая чай.) Слышь, Маша, нынче я к Реброву ходил — не дает он «добро» поисковую партию составлять. «Не­перспективная в Тужке ваша площадь», — заявляет. Вся его геологическая элита на том сошлась, великие умы. «Голову, Ловейко, не дури, — говорит, — а Земцовой передай, пусть за дитем ухаживает».

Маша (очень беспокойно). А ты не волнуйся, не вол­нуйся, Ловейко. Вот возьму Леську на руки и пойду к Реброву — он вздрогнет у меня.

Ловейко. Совсем уж весна вскоре, Маша... Не добьем нынче смету на поисковую — сгорит лето.

Маша. Я же сказала — вздрогнет у меня Ребров.

Мишка. Вот гангстеры! Ну попал я в окружение.