бытия, но также и их радикальное многообразие, их взаимная экстерк-орность, берущая начало в небытии. Чтобы охарактеризовать сущих, пре­бывающих в трансценденции, которая не замыкается в тотальность, сле­дует говорить именно о творении. В ситуации лицом-к-лицу «я» не нахо­дится ни в привилегированной позиции субъекта, ни в позиции вещи. оп­ределяемой ее местом в системе: «я» — это апология, дискурс prodomo⁶·*, но дискурс оправдания себя перед Другим; он — первый, кто интеллиги­белен, поскольку способен подтвердить мою свободу вместо того, чтобы ждать от нееSinngebung, или смысла. В ходе творения «я» есть «для-себя», не будучиcausasui. Воля «я» утверждается бесконечно (то есть свободно), но она ограничена, поскольку подчинена. Ее не ограничивает соседство с другим, который, трансцендируя, неопределяетее. Множество «я» не об­разует тотальности. Не существует такого плана, где эти «я» могли бы по­стичь себя в своей основе. Множественности свойственна анархия. Она су­ществует таким образом, что из-за отсутствия общего плана, характерно­го для тотальности, который упорно пытаются найти, чтобы подвести под него множество, невозможно знать, какая воля в свободной игре волений держит в своих руках нити игры; неизвестно, кто кого разыгрывает. Но все это — и головокружение и трепет — подчиняется единому принципу, ког­да появляется лицо и взывает к справедливости.

5. Экстериорность и язык

Мы исходили из сопротивления людей тотализации — из не подчинен­ной тотализации множественности, которую они образуют, из невозмож­ности их примирения в Тождественном.

Эта невозможность примирения сущих — их радикальная разнород­ность — в действительности указывает на способ возникновения и гово­рит об онтологии, которая не тождественна панорамному существованию и его обнаружению. Последние, с точки зрения здравого смысла, а так­же с точки зрения философии от Платона до Хайдеггера, равнозначны производству самого бытия, поскольку истина, или обнаружение, явля­ется одновременно делом бытия и главным достоинством бытия — бы­тием (Sein) сущего (Seiendes) и всех человеческих поступков, которыми она, в конечном счете, руководит. Хайдеггеровский тезис, согласно ко­торому любая человеческая позиция состоит в «прояснении» (сама совре­менная техника есть не что иное, как способ добывания вещей или их производства в смысле «выведения на свет»), основывается на этом при­мате панорамности. Разрушение тотальности, отвержение панорамной структуры бытия касаются самого существования бытия, а не классифи­кации или конфигурации сущих, не подчиняющихся системе. Соответ­ственно, анализ, стремящийся показать интенциональность как нацелен­ность на видимое, наидею,выражает господство этой панорамности как высшее достоинство бытия, как бытие сущего. В современных исследо­ваниях эмоциональности, практики и существования поддерживается это достоинство, несмотря на все поправки, вносимые в понятие созерцания. Одна из главных задач настоящего труда заключается в том, чтобы пока­зать, что ноэзо-ноэматическая структура не является первостепенной

276

структурой интенциональности (что не означает трактовки интенцио­нальности как логического или причинного отношения).

Экстериорность бытия в действительности не означает, что множе­ственность существует без отношения. Только отношение, связывающее эту множественность, не заполняет пропасти отделения, а подтверждает ее наличие. В качестве такого отношения мы признали язык, который зарождается исключительно в позиции лицом-к-лицу; в языке же мы уви­дели научение. Научение — это способ, каким истина производит себя так, что она не может быть моим творением, что я не могу извлекать ее из моего внутреннего мира. Утверждая такое производство истины, мы изменяем ее изначальный смысл и ноэзо-ноэматическую структуру как смысл интенциональности.

Действительно, человек, который обращается ко мне со словами и которому я отвечаю или которого сам спрашиваю, не предлагает себя мне, не даетсямне таким способом, чтобы я мог усвоить его проявление, сде­лать соразмерным моей интериорности и признать исходящим от меня. Видению свойствен именно такой подход, абсолютно невозможный в словесном общении. В самом деле, видение есть по существу соответствие внешнего внутреннему: здесь Экстериорность растворяется в душе того, кто созерцает, и в качествеадекватной идеиобнаруживает себяaprioriкак результатSinngebung. Экстериорность дискурса не превращается в инте-риорность. Собеседник ни при каких условиях не может отыскать себе места во внутреннем мире другого. Он всегда вовне. Отношение между отдельными существами не тотализирует их, оно — «отношение без от­ношения», которое никто не в состоянии ни охватить, ни тематизировать. Или, точнее, тот, кто вознамерился бы это сделать, кто хотел бы тотали-зировать данное отношение, подобной «рефлексией» внес бы новый рас­кол в бытие, поскольку он сообщил бы об этом целом еще кому-то. От­ношение между «частями» обособленного бытия — это отношение ли­цом-к-лицу, отношение высшее и нередуцируемое. За тем, кого косну­лось мышление, за отрицанием достоверности возникает собеседник как достоверностьcogito. Описание позиции лицом-к-лицу, которое мы по­пытались здесь представить, обращено к Другому, к читателю, появляю­щемуся за моими словами, за моей мудростью. Философия никогда не может быть мудростью, поскольку собеседник, которого она намерева­ется склонить на свою сторону, уже ускользнул от нее. Философия в сво­ем литургическом значении взывает к Другому, к которому обращается всякий, будь то учитель или ученик. Вот почему свойственная словесно­му общению позиция лицом-к-лицу не связывает субъект с объектом и отличается от адекватной по существу своему тематизации, так как ни­какое понятие не может постичь себя извне.

Тематизированный объект остается объектом-в-себе, но он по своей сути предназначен для того, чтобы быть познанным мною, а то, что <<в-себе» остается еще недоступным моему познанию, постепенно поглоща­ется знанием. Различие между познанием, направленным на объект, и познанием, нацеленным на «в-себе» или на плотность объекта, уменьша­ется по мере развития мышления, которое, согласно Гегелю, становится самой историей. Объективность поглощается абсолютным знанием: тем самым бытие мыслителя, человечность человека подгоняются к постоян-

277