24. П.Н. Милюков Отрывки из главы «Почему большевики взяли верх?» первого тома книги «Россия на переломе» (Париж, 1927)

Всего восемь месяцев (февраль-октябрь) отделяют первую революцию1917 г. от второй...

Первую, Февральскую, мы называли «бескровной» и считали национальной и разумной. Это был плод порыва всех частей нации и всех политических групп - включая и консервативные - к освобождению от устаревшей политической формы, мешавшей объединить все силы нации в общем усилии самозащиты от внешнего врага. Но вторая революция, Октябрьская, наоборот, разъединила нацию и стала сигналом длительной гражданской войны...

Русская революция не была бы революцией, если бы она остановилась на первой стадии и не дошла до крайностей...

... «коммунистическая» революция 25 октября 1917 г. не есть что-то новое и законченное. Она есть лишь одна из ступеней длительного и сложного процесса русской революции. Мы увидим, что никакого «коммунизма» не было введено в России и что сами коммунисты в процессе революции должны были приспособляться к условиям русской действительности, чтобы существовать...

Главной и основной пружиной нужно считать войну. Неудачный ход войны дал, в сущности, успех Февральской революции в лице ее решающих факторов (Дума, военные вожди). Но положительное отношение революционной власти к продолжению войны послужило за тем первой причиной ее ослабления... Война в этом смысле приготовила народ к Октябрьской революции.

На первом плане стояли другие задачи и другие лозунги. «Союзные обязательства», «Учредительное собрание», «земельный вопрос», «рабочий контроль над фабриками», задачи сохранения производительных сил, стремления национальностей... Подготовители Октября постепенно овладевали всеми этими лозунгами...

Было бы неправильно со стороны умеренных элементов Думы отрицать свою ответственность после того, как революция приняла не то направление, какого они ожидали... Умеренная и лояльная, монархически настроенная в своем огромном большинстве Государственная дума первая сдала свою позицию - не только самодержавия, но и монархии вообще. «Прогрессивный блок» этой думы был прогрессивным только по отношению к тенденциям двора и ставленников Распутина. Легенда о том, что Государственная дума как учреждение стала во главе революции, будто бы после своего официального роспуска 26 февраля «не разъезжаться», совершенно не соответствует действительности. Дума, наоборот, послушно подчинилась роспуску...

Самый революционный взрыв этих дней не имел никакого отношения к роспуску Думы, о котором ни массы, ни восставшие солдаты совершенно ничего не знали. «Временный комитет членов Государственной думы» был частным учреждением, которое только ходом событий и молчаливым признанием масс было поставлено во главу революции. Вышедшее из среды этого комитета Временное правительство, возглавленное признанным вождем земско-городского движения князем Львовым, не имело другого титула для своего существования, кроме репутации своих членов, конечно связанной с деятельностью большинства их в Государственной думе...

Но у органа русской революции нашелся немедленно и конкурент, предъявивший свои права... В первый же день революции рядом с Государственной думой появился в залах Таврического дворца наскоро созванный Совет рабочих и солдатских депутатов... Как только обнаружилась фактически инициатива думского комитета, Совет уступил ему место...

... мы вступаем в период действия второго внутреннего противоречия, которое в своей «истории революции» я формулировал словами: «буржуазная власть подчиняется целям социализма». Противоречие это развертывается в том же направлении, как и первое: в направлении капитуляции более умеренного течения перед более крайним, которое, в свою очередь, впоследствии капитулирует перед самым крайним - большевизмом. Обыкновенно этот переходный период революции характеризуется как период «двоевластия» правительства и Совета рабочих депутатов...

3 апреля приехал в Петроград Ленин. Его тезисы, заявленные на другой же день по приезде, окатили холодным душем даже его приверженцев... В действительности тут начинался новый, решающий период революции... Среди течений, ослабленных внутренними противоречиями, Ленин один был последователен...

... все марксисты и все социалисты были согласны в том, что европейская война создает «революционную конъюнктуру...

... социалисты всех воюющих держав сразу поверили своим правительствам, что война «оборонительная», и не только дали им деньги, но даже вошли в состав правительств военного времени, разделив общий национальный порыв. Так было в Германии, Франции, Бельгии, потом и в Англии, Италии... В глазах этих крайних течений Второй Интернационал - интернационал «социал-патриотов» тем самым обанкротился. Ленин ... обсуждал ... вопрос о превращении войны в окопах в классовую борьбу внутри всех государств. Троцкий и Мартов в то же время участвовали в подобных же беседах...

Февральская революция в России, конечно, еще усилила крайние тенденции западного социализма... Мартов так сформулировал основной лозунг восстания: «Либо революция убьет войну, либо война убьет революцию...

Перевести «центр революционной борьбы за европейский мир», а вместе и центр деятельности Бернской комиссии, в Петербург - такова была теперь задача циммервальдцев [так называлась группа левых социал-демократов, которые в 1915 г. в Циммервальде решили продолжить линию Базельского конгресса II Интернационала в борьбе против империалистической войны и превращения ее в гражданскую - ред.]. Русские эмигранты левого крыла ехали в Россию с этой целью...

С этих пор двойной целью большевиков-циммервальдцев, окончательно установленной после приезда эмигрантов, становится, с одной стороны, разложение армии, с другой - агитация за немедленный мир без аннексий в международном масштабе. Бессознательно меньшевики и эсеры им помогают.

Роль посредников между компромиссной линией коалиции и главной, традиционной линией партии заняли у эсеров - Гоц, у социал-демократов - Дан. Комбинация кое-как держалась, но все время давала трещины - и все время для новых склеек приходилось делать уступки крайним течениям

Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа? М., 1991. С. 157-171.