Ошибочная метафора роста: Роберт Нисбет

Дальнейшую серьезную критику теории развития более чем десятилетие спустя предпринял Роберт Нисбет в работе «Социальные изменения и история» (1969), а также в ряде статей (312).

Отправной точкой для Нисбета послужило противопоставление биологической и социальной эволюции. Он считал, что наследие Дарвина и Менделя полностью отлично от наследия Спенсера и Конта. 1. Биологический эволюционизм пытается найти механизм изменения и таким способом строит свои объяснения, допуская и предсказания. Социальный эволюционизм стремится уловить курс, направление и стадии исторического процесса и, стало быть, представляет собой лишь описательный анализ. 2. У биологических эволюционистов в качестве субъекта-материи выступают различные объединения, популяции, виды, тогда как для социальных эволюционистов им являются общество, общность, группа, социальный класс, институт (например, семья, закон или религия). 3. Биологи рассматривают механизм изменений в популяции как стохастический, действующий в огромном количестве частично случайных индивидуальных событий и допускающий лишь вероятностные обобщения или законы. Что же касается социологов, то они прослеживают предположительно неизбежные, необходимые и необратимые тенденции, стараясь обнаружить причинно обусловленные законы направления и последовательности изменений. «В то время как биологическая теория становится (весьма существенно - в ее дарвиновских положениях и полностью - после слияния с великими исследованиями Менделя) популяционной и статистической, теория социальной эволюции была и остается по сей день типологической конструк 234

цией» (311; 162). 4. Поразительно отличаются субстантивные объясняющие механизмы. В биологии центральными являются процессы естественного отбора (Дарвин). генетической вариации (Мендель) и выживания наиболее приспособленных особей. В социологии в качестве основного механизма эволюции рассматривается структурная и функциональная дифференциация.

Секрет такой специфики социального эволюционизма заключается в некоем особом образе, который, несмотря на свое биологическое происхождение, совершенно не относится к биологическому эволюционизму. Дело в том, что в основе социологической идеи эволюции, или развития, лежит «метафора роста» - модель естественного раскрытия единичного индивидуального организма (а не видов) от зачаточного состояния до зрелости. «Такой рост не является моделью дарвиновского естественного отбора или иосгдарвиновской теории в биологии» (311; 164). Это изобретение классиков социологии XIX в. обнаружило изумительную живучесть оно сохраняется до наших дней в различных неоэволюционистских, неомодернистских и неомарксистских вариангах.

Нисбет определяет широко используемые «метафоры роста» как «изменения в обществе, аналогичные изменениям, которые наблюдаются в процессе роста индивидуального организма» (311; 166).

1. Изменения имеют естественный, нормальный характер, это типичный жизненный процесс, который не может быть остановлен до тех пор, пока организм живет (или пока общество сущест вует).

2. Изменения имеют направление, они проходят через определенную последовательность стадий, где прошлое, настоящее и будущее связаны в единый ряд.

3. Направление изменения задается конечной целью, т. е. завершением зрелости. Применительно к обществу под этим чаще всего понимается современность западного типа, включающая в себя такие параметры, как индустриализация, урбанизация, массовая культура, демократия и т.д.

4. Изменения имеют внутренние причину и источник и по сути дела являются функцией системы, которая раскрывается изнутри, по заранее предопределенной еще в зародыше модели («настоящее беременно будущим», гласит пословица).

5. Изменения имеют непрерывный, постепенный, кумулятивный характер, проходят одни и те же стадии в одной и той же последовательности («природа не терпит пустоты», - писал Лейбниц, и эти слова справедливы по отношению к обществу). 6. Необходимость изменений обусловлена самой природой системы, постоянно стремящейся выразить свои потенциальные возможности. «Для социальных эволюционистов это главный элемент научной теории изменения» (311; 181).

6. Причины изменений единообразны, их движущие силы остаются неизменными в прошлом, настоящем и будущем (например, тенденции сознания у Конта, противоречия у Гегеля, социальные конфликты у Маркса и т.д.).

Все эти положения могут быть отвергнуты. Так:

1. Фиксированность, стабильность и постоянство так же естественны и нормальны, как и изменения. Человеческому обществу свойственны инерция, склонность к консерватизму, сопротивление изменению устоявшихся правил поведения, привычек и обычаев.

2. Изменения не имеют не только простой, линейной направленности, но и конечной цели.

3. Социальные изменения часто имеют внешнее происхождение, так как стимулируются внешними по отношению к обществу событиями, которые играют решающую роль в преодолении им инерции, стабильности и постоянства. «Значительные изменения нередко являются результатом факторов, не отделимых от внешних событий и вмешательств» (311; 280).

4. Изменения часто прерывисты, они обычно включают в себя кризисы, продолжающиеся до тех пор, пока не будут найдены и реализованы определенные формы адаптации.

5. Нет оснований говорить о необходимости или необратимости социальных изменений - история знает немало отступлений и провалов.

6. Причины социальных изменений многочисленны, разнообразны и зависят от культурного и исторического контекста.

По мнению Нисбета, ни эволюционизм, ни исторический материализм не имеют ничего общего с историографией. «Это «абстрактные теории», которые отделяют историю от всех частных событий, действий, персонажей, мест и конкретных периодов» (311; 165). Сторонники теории развития игнорируют исторические источники, выстраивая историю по своим схемам. «Они считают изменения естественными, коренящимися внутри общества или культуры и не зависящими от миллиардов случайных событий и действий, записанных в истории» (311; 234). Затем, попав в ловушку конкретности, они рассматривают свои рационально выведенные абстрактные схемы и интерпретации как исторические реальности, более того, стараются на их основе дать конкретные исторические предсказания исторических событий.

«При изучении социальных изменений любая попытка игнорировать временной фактор и другие частные обстоятельства приводит к ошибкам или банальности» (311; 252). «Чем более конкретен, доступен чувственному восприятию и оценке с точки зрения поведения предмет исследования, тем менее применима к нему теория развития и ее многочисленные концептуальные элементы» (311; 267). «Метафора роста» не находит подтверждения ни в одном более или менее серьезном историческом исследовании. «Когда мы анализируем действительное социальное поведение в какой-либо сфере, то мы видим не рост, а историю - историю, которая не укладывается в прокрустово ложе теории развития» (311; 285).

Непрерывность, конкретность, внешняя причинность - вот главное в картине исторических изменений, которую рисует Нисбет. Аналогичные идеи вновь возрождаются в современных модернизированных теориях развития социальных изменений, которые будут рассмотрены в гл. 13, 14и 15.