Г. Маклюэн. Понимание медиа

же, чем жившие на суше лидийцы", Причина, с которой связывают эту задержку, не может объяснить финикий­ скую проблему, но обращает внимание на один базовый факт, касающийся денег как средства коммуникации, а

именно на то, что людям, ведшим караванную торговлю,

требовалось легкое и транспортабельное средство оплаты. Для тех, кто, как финикийцы, вел морскую торговлю, эта потребность не была столь насущной. Портативность как средство усиления и расширения эффективного радиуса действия не менее красноречиво демонстрируется папиру­ сом. Одно дело, когда алфавит применялея к глине или

камню, и совсем другое, когда он стал применяться к лег­ кому папирусу. Произошедший в результате скачок в ско­ рости и пространстве создал Римскую империю.

Возрастание точности измерения труда в промышлен­ ную эпоху высветило фактор экономии времени как ос­ новной аспект экономии труда. Такие средства коммуни­

кации, как деньги, письмо и часы, вновь стали сливаться

в органическое целое, и это предельно близко подвело нас к тому тотальному вовлечению человека в свою работу, которое характерно для аборигена в примитивном обще­

стве и для художника в студии.

Одной из своих особенностей деньги обеспечивают есте­ ственный переход к числу, поскольку груда, или скопле­ ние, денег имеет много общего с толпой. Более того, пси­

хологические паттерны толпы и паттерны, связанные с

накоплением богатства, очень близки. Элиас Канетти под­

черкивает, что в основе толп лежит динамическое стрем­ ление к быстрому и неограниченному росту. Такая же си­ ловая динамика характеризует большие скопления богат­ ства или сокровищ. Фактически, современной единицей бо­ гатства в массовом мнении является JltUJl.Jl.U01t. Эта едини­ ца приемлема для любого типа валюты. С миллионом все­

гда связывается представление о том, что его можно запо­ лучить с помощью быстрого спекулятивноговзлета. Так же Канетти объясняет типичное для речей Гитлера стремле­

ние видеть повсюду нагромождения множеств.

Толпы людей и груды денег не только стремятся к ро­

сту, но и рождают тяжкие раздумья о возможности дезин­

сии и дефляции, видимо, и является причиной неспокойст­ вия толп и тревоги, приходящей вместе с богатством. Зна­ чительную часть своего анализа Канетти посвящает пси­ хическим последствиям инфляции в Германии после пер­ вой мировой войны. Параллельноинфляции немецкой мар­ ки происходило обесценение гражданина. Это была поте­ ря лица и достоинства, в которой смешались в кучу лич­ ностные и денежные едивицы",

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ЧАСЫ

АРОМАТ ВРЕМЕНИ

В работе «Коммрникацияв Африке. Леонард Дуб отме­ чает: "Для обозначения высокого ранга здесь носят тюр­ бан, меч, а в наши дни еще и будильникв , Похоже, прой­ дет еще немало времени, прежде чем африканец начнет смотреть на часы для того, чтобы быть пунктуалъным,

Когда были открыты позиционные, или тандемные, чи­ сла (302 вместо 32, и т. п.), произошла великая револю­ ция в математике. И точно так же на Западе произошли

великие культурные перемены, когда открылась возмож­ ность фиксировать время как нечто, находящееся между двумя точками. Из этого применения визуальных, абст­ рактных и единообразныхединиц родилось наше западное восприятие времени как продолжительности. Именно из проводимогонами деления времени на единообразные,ви­

зуализируемые отрезки рождается наше ощущение дли­

тельности, а также то свойственноенам нетерпение, когда мы не можем вынестипромедленивмеждусобытиями.Бес­

письменным культурам такое чувство нетерпения и вос­

приятие времени как длительности незнакомы. Как труд

возникает с разделением труда, так и длительность появ­

ляется с разделениемвремени, особенно теми его членени­ ями, посредствомкоторых механическиечасы внедряют в переживание времени единообразнуюпоследовательность.

Как произведение технологии, часы представляют со­ бой машину, которая на манер конвейернойлинии произ­ водит единообразныесекунды, минуты и часы. Претерпе­ вая такую единообразнуюобработку, время отделяется от ритмов человеческого опыта. Короче говоря, механиче­ ские часы помогают сотворить образ количественнокван­ тифицированногои механически управляемого универсу­ ма. Часы вступили на путь своего современногоразвития

в мире средневековыхмонастырейс присущей ему потреб­

ностью в руководстве и синхронизированномраспорядке, которые бы направляли общинную жизнь. Время, изме­ ряемое не уникальностьючастного опыта, а абстрактными единообразными единицами, пропитывает собой шаг за

шагом всю чувственнуюжизнь, во многом так же, как это делает технологияписьмаи печати. Не толькотруд, но так­

же питание и сон начинают приноравливатьсяне к орга­

ническим потребностям,а к часам. По мере того как этот образец произвольного и единообразного измерения вре­ мени все шире распространялсяв обществе, даже одежда начиналапретерпеватьежегодныеизменения,удобныедля промышленности.В этой точке, разумеется, механическое измерениевремени как принцип прикладиогознания объ­ единилосвои силы с печатьюи сборочнойлиниейкак сред­ ствами единообразной фрагментации процессов.

Самое интегральноеи целостноечувство времени, какое только можно себе представить, находит выражениев ки­ тайской и японской культурах.До того, как в семнадцатом веке сюда пришли миссионеры и ввели в обиход механи­ ческие часы, китайцы и японцы на протяжениитысячеле­ тий измеряли время градациями благовоний. Не только часы и дни, но и времена года и зодиакальныезнаки обо­

значалисьпоследовательностьюстрого упорядоченныхаро­ матов. Чувство обоняния, долгое время считавшеесяосно­ вой памяти и объединяющей основой индивидуальности, вновь вышло на передний план в экспериментахУайлдера Пенфилда'".во время операцийна мозг электрическоезон­ дирование мозговой ткани будило в пациентах многочи­ сленные воспоминания. Определяющими объединяющим принципом этих воспоминаний были уникальные запахи

иароматы, которые структурировали переживания про­

шлого. Чувство обоняния - не только самое тонкое и де­ ликатное из всех человеческих чувств; оно также и наибо­ лее иконично в том смысле, что полнее, чем любое другое, вовлекает в себя весь человеческий сенсорный аппарат. Отсюда неудивительно, что высокоразвитые письменные общества предпринимают шаги, нацеленные на уменьше­ ние запахов в среде или полное их устранение. "B.O .•61, уникальная подпись и декларация человеческой индиви-

дуальности, - дурное слово в письменных обществах. Уж слишком оно объемно для наших привычек отстраненно­ сти и специалистского внимания. Общества, измерявшие ароматы времени, должны были тяготеть к такой спло­

ченности и к такому глубокому единству, которые сопро­ тивлялись бы всякого рода изменению.

Льюис Мэмфорд выдвинул предположение, что по оче­

редности влияния на механизацию общества часы пред­ шествовали печатному прессу. Однако Мэмфорд не прини­ мает во внимание фонетический алфавит как технологию, сделавшую возможной визуальную и единообразную фраг­ ментацию времени. Мэмфорд по сути не замечает в алфа­ вите источник западного механизма, равно как не видит в

механивации перевод общества из аудио-так'Пшьных мо­ делей в визуальные ценности. Наша новая электрическая

технология по своей направленности органична и немеха­ нична, поскольку расширяет уже не наши глаза, а нашу нервную систему, превращая ее в планетарное одеяние. В пространственно-временном мире электрической техноло­ гии прежнее механическое время начинает Воспринимать­

ся как неприемлемое, уже хотя бы потому, что оно едино­ образно.

Современные ЛИнгвистические исследования являются

скорее структурными, чем литературными, и многим обя­ заны новым возможностям перевода, открывшимоя бла­ годаря компьютеру. Как только язык в целом начинает анализироваться как единая система, появляются стран­ ные зоны. Рассмотрев весь спектр употреблений англий­ ского языка, Мартин Йос62 остроумно выделил «пять ча­ сов стиля», или пять разных зон и независимых культур­ ных климатов. Только одна из этих зон является сферой ответственности. Это зона гомогенности и единообразия, которой правит как своею вотчиной Гутенберг, забрыз­ ганный с головы до ног типографской краской. Это стили­ стическая зона Стандартного Английского Языка, насквозь пропитанная Центральным Стандартным Временем, и в пре­ делах этой зоны ее, так сказать, обитатели могут прояв­ лять различные степени пунктуальности.

Эдвард Т. Холл68в книге «Безмолвный языкь'", обраща­ ясь к теме «Время С американским акцентом», противопо-

ставляет нашему чувству времени чувство времени индей­ цев хопи. Для них время не единообразная последователь­

ность или протяженность, а плюрализм многочисленных сосуществующих видов вещей. «Время для хопи, это ко­ гда начинает созревать кукуруза, или подрастает овца...

Это естественныйпроцесс, которыйсовершается,пока жи­ вая субстанция разыгрывает свою жизненную драму.65. Следовательно, для них существует так же много видов времени, как и видов жизни. Это то самое чувство време­ ни, которого придерживаютсясовременныйфизик и уче­ ный. Они уже не пытаются размещать события во време­ ни, а мыслят каждую вещь как создающуюсвое собствен­ ное время и свое собственноепространство.Более того, те­ перь, когда мы живем в мгновенном мире влевтрвчества,

пространство и время тотально взаимопроникают друг в друга в пространственно-временноммире. Таким же обра­ зом художник со времен Сезанна возродил пластический образ, благодарякоторомувсе чувствасосуществуютв еди­ ном узоре. Каждый предмет или набор предметов порож­ дает собственноеуникальноепространствотеми отношени­

ями, которыми он визуальноили музыкальносвязан с дру­

гими. Когда осознание этого вновь вернулось в западный мир, оно было осужденокак растворениевсех вещей в по­ токе. Теперь мы понимаем, что эта тревога была естест­ венной письменнойи визуальнойреакциейна новую неви­

зуальную технологию.

Дж. 3. Янг в книге «Сомнение и достоверность в наикев" объясняет, что электричество - это не что-то, передающе­

еся чем-то или содержащееся в чем-то, а нечто, возникаю­

щее тогда, когда два или более тела занимают особое по­ ложение относительно друг друга. Наш язык, выросший из фонетической технологии, не может справиться с этой новой точкой зрения на знание. Мы все еще говорим, что электрический ток «течеть , или ведем речь о «разряде. электрической энергии, уподобляя его линейному огню из ружей. Однако точно так же, как и в случае эстетической

магии живописи, «электричество есть состояние, которое

мы наблюдаем, когда между вещами имеются определен­ ные пространственные отношения•. Художникучитсяуста­ навливать отношения между вещами так, чтобы из них

рождалось новое восприятие, а химик и физик изучают, как другими отношениями высвобождаютсядругие виды энергии". В электрическуюэпоху мы находим все меньше основанийнавязыватькаждомуобъектуили группеобъек­ тов один и тот же набор отношений. Вместе с тем в древ­

нем мире единственноесредство достичь силы и власти за­

ключалось в том, чтобы заставить тысячу рабов действо­ вать как один человек. В средние века общинные часы, снабженныеколоколом, позволяли обеспечиватьвысокую координациюэнергий небольшихсообществ. В эпоху Воз­ рождения часы, соединившисьс единообразнойреспекта­ бельностью нового книгопечатания, расширили мощь со­ циальной организации почти до национальных масшта­ бов. К девятнадцатомувеку они предоставилитакую тех­

нологию сплочения, неотделимую от промышленности и

транспорта, которая позволила целым метрополисамдей­ ствовать чуть ли не в качестве автомата. Ныне, в электри­ ческую эпоху децентрализованнойвласти и информации, единообразиечасового времени начинает нас раздражать. В эту эпоху пространства-временимы ищем множествен­ ности ритмов, а не их повторяемости. Разница тут такая же, как между марширующимисолдатами и балетом.

Чтобы прийти к пониманию средств коммуникациии технологии, надо осознать, что всякий раз, когда мы стал­

киваемся с новым заклинанием механизма или расшире­

нием наших тел, наступает наркоз, или оцепенение, охва­ тывающее новорасширеннуюобласть. Никто не жаловал­

ся на часы, пока электрическаяэпоха не сделала их меха­ ническийсортвременивопиющенесообразным.В нашэлек­ трический век город, ведущий механическую жизнь по часам, выглядитскоплениемлунатикови зомби, знакомым нам из начальных строф поэмы Т. С. Элиота «Бесплодная

земля•.

На планете, уменьшеннойновыми средствамикоммуни­

кации до размеров деревни, сами города кажутся причуд­

ливыми и странными,словно архаическиеформы, уже на­ крытые сверху новыми конфигурациямикультуры. Одна­ ко в те времена, когда механическоеписьмо (как понача­ лу называли печать) дало механическимчасам огромную

новую силу и практичность,реакция на новое чувство вре-

мени была весьма неоднозначнойи даже насмешливой. В сонетах Шекспирато тут, то там всплывает двойственная тема бессмертия славы, дарованного печатной машиной, и мелкой суетности повседневногосуществования,измеря­

емого часами:

Когда часы мне говорят, что свет Потонет скоро в грозной тьме ночной...

Я думаю о красоте твоей, О том, что ей придется отцвести... 68

(Сонет XII)

В «Макбете. Шекспир связывает эти сдвоенные техно­

логии печати и механическоговремени в известном моно­

логе, призванном явить крушение макбетонокого мира:

Так - в каждом деле. Завтра, завтра, завтра, - А дни ползут, и вот уж в книге жизни Читаем мы последний слог и видим, Что все вчера лишь озаряли путь К могиле пыльной... 69

Время, сообща нарубленное часами и печатным станком на единообразные последовательные отрезки, стало глав­ ной темой в неврозе эпохи Возрождения, неотделимом от нового культа точного измерения в науках. В Сонете LX Шекспирставит механическоевремя в начало, а новый ме­ ханизм бессмертия (печатный станок) в конец:

Как волны набегают на каменья, И каждая там гибнет в свой черед,

Так к своему концу спешат мгновенья, В стремленье неизменном - все вперед!.. Но все ж мой стих переживет столетья: Так славы стоит, что хочу воспеть я!70

В стихотворении Джона Донна «К восходящему солн­

цу. используется противопоставление аристократическо­ го и буржуазного времени. Одной из черт, более всего по­ рочивших буржуазию девятнадцатого столетия, была ее

пунктуальность, педантичная преданность механическому

времени и последовательному распорядку. Когда благода-

ря электрической технологии в ворота сознания хлынуло пространство-время, всякая механическая пунктуальность стала презираемой и даже смехотворной. Донну было при­

суще то же ироничное ощущение неуместности часового времени, однако он делал вид, что в царстве любви даже

великие космические временные циклы являются мелоч­

ными аспектами часов:

Как ты мешать нам смеешь, дурень рыжий? Ужель влюбленным

Жить по твоим резонам и законам? Иди отсюда прочь, нахал бесстыжий! Ступай, детишкам проповедуй в школе, Усаживай портного за работу, Селян сутулых торопи на поле, Напоминай придворным про охоту;

А у любви нет ни часов, ни дней - И нет нужды размениваться ейl71

Популярность Донна в двадцатом веке была во многом связана с тем, что он бросил вызов могуществу новой Гу­ тенберговой эпохи, пытавшейся одарить его язвами еди­ нообразного повторяемого книгопечатания и мотивами точ­ ного визуального измерения. Аналогичным образом, сти­ хотворение Эндрю Марвелла72.К стыдливой возлюблен­ ной. было исполнено презрения к новому духу измерения и калькуляции времени и добродетели:

Сударыня, будь вечны наши жизни, Кто бы подверг стыдливость укоризне? Не торопясь, вперед на много лет Продумали бы мы любви сюжет...

Столетие ушло б на воспеванье Очей; еще одно - на созерцанье Чела; сто лет - на общий силуэт;

На груди - каждуюl - по двести лет; И вечность, коль простите святотатца, Чтобы душою Вашей любоваться.

Сударыня, вот краткий пересказ Любви, достойной и меня и Вас. 73

Марвелл смешал воедино манеры обмена с манерами восхваления, приспособленными к конвенциональному и

модно фрагментированному мировоззрению своей возлюб­ ленной. Вместо ее «кассовогое подхода к реальности он под­

ставил иную временную структуру и иную модель воспри­

ятия. Это мало чем отличается от гамлетовского «Вагля­ ни на ту картину и на эту•. Вместо тихого буржуазного пе­ ревода средневекового любовного кодекса на язык нового торговца из среднего класса, не капер ли Байрона мчится здесь к дальним берегам идеальной любви?

Но за моей спиной, я слышу, мчится Крылатая мгновений колесница; А впереди нас - мрак небытия, Пустынные, печальные края."

Здесь явлена новая линейная перспектива, которая вме­ сте с Гутенбергом проникла в живопись, но до мильтонов­ ского «Потерянного рая» еще не проникала в мир слове­ сности. Даже письменный язык на протяжении двух сто­ летий сопротивлялся абстрактному визуальному порядку линейной последовательности и крайнего предела. Одна­ ко уже следующее поколение после Марвелла переключи­ лось на пейзажную лирику и приняло подчинение языка специальным визуальным эффектам.

Марвелл же увенчал свою обратную стратегию покоре­ ния буржуазного часового времени следующим замеча­

нием:

И пусть мы солнце в небе не стреножим, - Зато пустить его галопом сможем!"

Он полагал, что его возлюбленная и он должны превра­ титься в пушечное ядро и запустить себя в солнце, чтобы пустить его галопом. Время можно победить, так сказать, полным обращением его характеристик, стоит лишь в до­ статочной мере ускорить его ход. Пережить этот факт пред­ стояло электронной эпохе, открывшей, что мгновенные ско­

рости отменяют время и пространство и возвращают чело­

века в состояние интегрального и примитивного сознания.

Сегодня не только часовое время, но само колесо без­

надежно устарело и втягивается под влиянием все возра­ стающих скоростей в живую форму. В приведенном стихо-

творении отчетливо звучит интуитивное понимание Энд­ рю Марвелломтого, что часовое время можно победитьско­ ростью. Сегодня, в условияхгосподстваэлектрическихско­ ростей, механика начинает уступать место органическому единству. Теперьчеловекможет оглянутьсяназад, на двух­ или трехтысячелетнююисторию различных степеней ме­

ханизации, с полным осознанием того, что механическая

эпоха была интерлюдией между двумя великими органи­ ческими периодами культуры. В 1911 году итальянский скульпторБоччони"сказал: (,МЫ туземцыневедомойкуль­ туры». По прошествииполувека мы знаем о новой культу­ ре электроннойэры немного больше, и это знание припод­ няло завесу тайны, которой была окутана машина.

В отличие от простого орудия труда, машина есть рас­ ширение, или овнешнение процесса. Орудие труда расши­ ряет вовне кулак, ногти, зубы, руку. Колесо расширяет

вовне вращательное или поступательное движение ступ­

ней. Печать, явившаяся первой полной механизациейруч­ ной работы, разбивает движение руки на серию дискрет­ ных шагов, которым свойственнатакая же повторяемость, как и находящемуся во вращении колесу. Из этой анали­ тической последовательностиродился конвейерный прин­ цип, однако теперь, в электрическуюэпоху, конвейеруста­ рел, поскольку синхронизация перестала быть последова­ тельной. Благодаряэлектрическимпленкамможет симуль­ танно происходить синхронизация любого числа различ­ ных действий. Таким образом, механическийпринципана­

литического членения на ряды пришел к своему концу.

Вообще говоря, в настоящее время настал конец и колесу, хотя механическийслой нашей культуры еще удерживает его как часть накопленнойинерции, или архаическойкон­ фигурации.

Современныечасы - механические по своему принци­ пу - воплотили в себе колесо. Они утратили свои старые значения и функции. На смену единообразию-времени при­

ходит множественность-времен. Сегодня проще простого отобедать в Нью-Йоркв, а несварение желудка ощутить уже

вПариже. Путешественники имеют возможность ежеднев­ но переживать на собственном опыте, что значит побывать

втакой-то час в культуре 3000 года до нашей эры, а в еле-

дующий час быть уже в культуре 1900 года нашей эры. В большинствесвоих внешних проявленийсевероамерикан­

ская жизнь отвечает принципам девятнадцатогостолетия. Но наш внутренний опыт, все более расходящийсяс эти­ ми механическими образцами, является по своей форме электрическим, инклюзивным и мифическим. Мифиче­ ский, или иконический,способ осознаниязаменяетточку­

зрения многоликостью.

Историки согласны друг с другом, что основной ролью часов в монастырскойжизни была синхронизациячелове­ ческих задач. Нигде, кроме высокоразвитыхписьменных сообществ, принятие такого дробления жизни на минуты и часы было немыслимо. Готовность подчинить человече­ ский организм чуждой модели механическоговремени за­

висела в первые века христианства от письменности так же, как и сегодня. Ведь для утверждениягосподствачасов необходимо было, чтобы прежде был принят визуальный акцент, неотделимыйот фонетическойписьменности.Сама письменность есть абстрактный аскетизм, расчищающий путь бесчисленнымформам лишенияв человеческомсооб­ ществе. С приходом всеобщей грамотности время может

принять характер замкнутого, или рисованного, простран­

ства, которое можно разделятьи подразделять.Оно может быть наполнено. «Мое расписаниенаполненодо предела•. Оно можетбыть оставленосвободным: «В следующеммеся­ це у меня есть свободная неделя•. И как показал в книге «О времени, труде и досуге. Себастьянде Грациа", все сво­ бодное время в мире - это не досуг, поскольку досуг не

признает ни разделения труда, конституирующего «трудэ , ни разделений времени, создающих «полный рабочий день» и «свободное время•. Досуг исключает времена как вме­ стилища. Но стоит лишь время механическиили визуаль­

но оградить, подразделить и наполнить, как сразу появ­

ляется возможностьиспользоватьего все более и более эф­ фективно. Как заметил Паркинсон'ёв знаменитом «Зако­ не Паркинсонае, время можно превратить в машину эко­

номии труда.

Исследователь истории часов обнаружит, что с изобре­

тением механических часов в жизнь вошел совершенно но­ вый принцип. В самых первых механических часах еще со-

хранялея старый принцип непрерывного действия движу­ щей силы, какой применялея в водяных часах и водяном колесе. И только около 1300 года был сделан шаг вперед, состоявший в изобретении коротких нарушений враща­ тельного движения с помощью коронной шестерни или ба­ ланса. Эта функция была названа «анкерным механизмом. и стала средством буквального перевода непрерывной силы колеса в визуальный принцип единообразной, но сегмен­ тированной последовательности. Анкерный механизм при­ внес взаимное попеременное действие рук в попеременное вращение шпинделя вперед-назад. Произошедшая в меха­

нических часах встреча этого древнего расширения дви­

жения рук с поступательным вращательным движением

колеса была, таким образом, переводом рук в ноги, а ног

вруки. Более сложного технологического расширения вза­ имно переплетенных телесных дополнений нам, видимо, не найти. Таким образом источник энергии в часах посред­ ством технологического перевода был отделен от рук, или источника информации. Анкерный механизм как перевод одного из видов колесного пространства в единообразное и визуальное пространство является, стало быть, прямым предвосхищением исчисления бесконечно малых величин, которое переводит любой вид пространства или движения

вединообразное, непрерывное и визуальное пространство.

Сидя на заборе между механическим и электрическим использованием труда и времени, Парнинсон имеет воз­

можность по-настоящему повеселить нас, просто искоса

поглядывая то одним, то другим глазом на картину време­ ни и работы. Культуры вроде нашей, зависшие в точке трансформации, рождают в большом изобилии как траги­ ческое, так и комическое сознание. Именно максимальное взаимодействие разных форм восприятия и опыта делает великими культуры пятого века до нашей эры, шестнад­ цатого века и двадцатого века. Однако лишь немногие на­

слаждались жизнью в эти насыщенные периоды истории, когда всё, что гарантирует привычность и безопасность, за

считанные десятилетия разрушается и принимает новые конфигурации.

Не сами часы, а именно письменность, поддержанная часами, создала абстрактное время и приучила людей есть

не тогда, когда они голодны, а когда настало «время под­ крепиться•. Льюис Мэмфордделает красноречивоенаблю­ дение, когда говорит, что абстрактно-механическоеощу­ щение временив эпоху Возрожденияпозволилолюдям по­

селиться в классическом прошлом и вырваться из своего настоящего. Опять-таки, именно печатный пресс сделал

возможным возрождениеклассическогопрошлого посред­

ством массового производства его литературы и текстов. 'Утверждениемеханическогои абстрактногопаттернавре­ мени находит вскоре свое продолжение в периодической смене стилей одежды, в то время как массовое производ­ ство находит аналогичное продолжение в периодической публикациигазет и журналов.Сегоднямы принимаемкак само собой разумеющееся, что задача журнала «Вое» со­ стоит в изменении стилей одежды, которое входит состав­ ной частью в процесс его печатания вообще. Когда вещь в ходу, она создает деньги; мода создает богатство, приводя в движение ткани и делая их все более ходовыми. Как действует этот процесс, мы уже видели в главе о деньгах. Часы - это механические средства коммуникации, кото­ рые трансформируют задачи и, повышая скорость челове­ ческой ассоциации, создают новую работу и новое богат­ ство. Координируя и ускоряя человеческие встречи и весь образ жизни, часы повышают чистое количество челове­ ческих обменов.

Но тогда Мэмфорд прав, связывая друг с другом «часы, печатный пресс и доменную печьь как гигантские ново­ введения эпохи Возрождения. Часы, как и домна, ускоря­ ли переплавку материалов и развитие гладкой конформ­ ности В очертаниях социальной жизни. Еще задолго до промышленной революции конца восемнадцатого века лю­ ди жаловались, что общество стало «скучной машиной», с головокружительной скоростью прогоняющей их через

жизнь.

Часы вырвали человека из мира сезонных ритмов и по­ вторений так же эффективно, как алфавит вызволил их из

магического резонанса устного слова и из племенного кап­ кана. Это двойное выведение индивида из объятий Приро­ ды и плена племени не обошлось без соответствующих на­ казаний. Однако в условиях электричества возврат к При-

роде и возвращениев племя стали фатально просты. Нам

нужно остерегатьсятех, кто выступаетс программамивоз­

вращения человека в первозданноесостояние и к первона­ чальномуязыку расы. Эти крестоносцыникогда не утруж­ дали себя анализомтого, какую роль играют средстваком­ муникации и технология в перебрасывании человека из одного измеренияв другое. Они подобны сомнамбулическо­ му африканскомувождюс притороченнымк спине будиль­

ником.

ПрофессорсравнительнойрелигииМирча Элиадев кни­ ге «Священноеи M-UрС1Сое»79не понимает, что «священный.. универсум - в том смысле, который он в него вкладыва­ ет, - есть универсум, находящийся во власти устного сло­ ва и слуховых средств коммуникации. «Мирской.. же уни­ версум находится во власти зрения. Часы и алфавит, раз­ дробив мир на визуальные сегменты, положили конец му­ зыке взаимосвязи. Именно визуальное десакралиаирует универсум и создает «беэрелигиоаного человека современ­ ных обществ...

В историческом плане, однако, книга Элиаде полезна, поскольку в ней подробно рассказывается о том, что до

наступления эпохи часов и живущего по часам города у

племенного человека были космические часы и священ­ ное время самой космогонии. Когда племенной человек

хотел построить город или дом или исцелить недуг, он

останавливал космические часы с помощью сложной ри­ туальной постановки, или воспроизведения, исходного процесса творения. Элиаде упоминает, что на Фиджи «цере­

мония утверждения в должности нового правителя назы­

вается "сотворением мира"... Такая же драма разыгрыва­

ется с целью помочь росту злаков. Если современный чело­ век чувствует себя обязанным соблюдать пунктуальность и беречь время, то племенной человек нес на себе ответ­ ственность за постоянное снабжение энергией космиче­ ских часов. От электрического, или экологического, чело­ века (человека тотального поля) можно ожидать, что он превзойдет староплеменную космическую заботу о заклю­ ченной внутри него Африке.

Примитивный человек жил в гораздо более тираничной космической машине, чем когда-либо изобретенные запад-

ным письменным человеком. Мир уха всеохватнее и ин­ клювивнее, чем мир глаза. Ухо сверхчувствительно. Глаз же холоден и бесстрастен. И если ухо повергает человека в универсальную панику, то глаз, расширенный вовне пись­

менностью и механическим временем, оставляет какие-то пробелы и островки, дарующие свободу от непрестанного

акустического давления и многократно отраженного ро­

кота.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ПЕЧАТЬ КАК НА НЕЕ КЛЮНУТЬ

Искусство изготовления изобразительных высказыва­ ний в точной и повторяемой форме мы на Западе уже дав­ но воспринимаем как само собой разумеющееся. Но обыч­ но забываем при этом, что без оттисков и светокопий, без карт и геометрии вряд ли существовал бы мир современ­

ных наук и технологий.

Во времена Фердиванда", Ивабеллы" и других морских монархов карты были такими же совершенно секретны­ ми, как и сегодняшние новые открытия в области электро­ ники. Когда капитаны возвращались из дальних стран­ ствий, королевские чиновники делали все возможное и не­ возможное, чтобы заполучить и оригиналы, и копии сде­ ланных во время плавания карт. В результате возник до­ ходный черный рынок, и развернулась бойкая торговля секретными картами. Карты, о которых идет речь, не име­ ли ничего общего с картами более позднего оформления

и, фактически, больше походили на дневники, в которых

фиксировались всевозможные приключенив и опыты. Ибо сложившееся позже восприятие пространства как одно­ родного и непрерывного было неведомо средневековому картографу, чьи труды были сродни современному нере­ презентативному искусству. Шок, вызванный новым ре­

нессансным пространством, до сих пор ощущается тузем­

цами, которые впервые с ним сталкиваются сегодня. Принц Модупе в автобиографической книге «Я был дикарем» рас­

сказывает, как научился в школе читать карты и, возвра­ щаясь домой, в родную деревню, прихватил с собой карту реки, по которой его отец много лет путешествовал, буду­

чи торговцем.

•...мой отец счел, что вся эта идея от начала до конца абсурдна. Он отказался отождествлять поток, который пе-

рвеекал близ Бомако - где тот, как он говорил, был не глубже человеческого роста, - с великими водными про­ сторами обширной дельты Нигера. Расстояния, измеряе­ мые милями, не имели для него никакого смысла... Карты лгут, - коротко отрезал он. По тону его голоса я заключил, что каким-то образом глубоко его обидел; чем именно - я тогда еще не знал. Вещи, причиняющие страдание, не на­ ходят отражения на карте. Истина места состоит в радо­ сти или боли, которая от него исходит. Он посоветовал, что лучше бы мне не доверяться такой ненадежной вещи, как карта... Теперь я понимаю, хотя тогда еще не пони­ мал, что мой беззаботный и легкомысленный охват про­ слеживаемых на карте ошеломляющих расстояний прини­ зил значимость тех путешествий, которые он мерил уста­ лоётью ног. Красноречивостью своей карты я стер величие

его тяжелых и изнурительных переходов •.

Никакими словами в мире не описать такой предмет,

как ведро, хотя мы легко сумеем в нескольких словах рас­

сказать, как его можно сделать. Эта неадекватность слов для передачи визуальной информации об объектах была действенной преградой на пути развития греческих и рим­ ских наук. Плиний Старший" сообщал о неспособности гре­ ческих и латинских ботаников разработать средства для передачи информации о растениях и цветах:

.Поэтому-то другие авторы и ограничивались словесным описанием растений; а некоторые даже не столько их опи­ сывали, сколько по большей части довольствовались пус­ тым воспроизведением их названий...•

Здесь мы еще раз сталкиваемся с основной функцией средств коммуникации, состоящей в сохранении и ускоре­ нии информации. Ясно, что сохранять значит ускорять, по­ скольку то, что хранится, одновременно и более доступно по сравнению с тем, что еще только предстоит собрать. То, что визуальная информация о цветах и растениях не мо­ жет быть сохранена вербально, указывает также и на то,

что наука в западном мире долгое время находилась в за­

висимости от визуального фактора. И нет ничего удиви­ тельного в том, что так обстоит дело в письменной культу­ ре, бавирующейся на технологии алфавита, культуре, КОТО-

рая даже разговорный язык сводит к визуальной модели. Когда электричество создало многочисленные невизуаль­ ные средства хранения и восстановления информации, не только культура, но и наука полностью изменила свою ба­ зу и характер. Однако ни у педагога, ни у философа не воз­ никает потребности узнать, что означает этот сдвиг для обучения и умственного процесса.

Задолго до того, как Гутенберг изобрел печать со съем­ ных наборных литер, много печатных работ делалось с помощью ксилографии. Пожалуй, самой популярной фор­ мой ксилографической печати текстов и изображений была Biblia Pauperuт, или «Виблия для бедных»83. Печатающие устройства ксилографического типа опередили по времени появление типографских станков, хотя на сколько имен­

но, установить трудно, поскольку эти дешевые и популяр­

ные оттиски, презираемые людьми образованными, хра­ нились не дольше, чем хранятся сегодня сборники комик­ сов. В этой разновидности печати, которая предшествует Гутенберговой, вступает в силу великий закон библиогра­ фии: «Чем больше их было прежде, тем меньше их сей­ час». Помимо печатной продукции, он применим и ко мно­ гим другим единицам, например, к почтовой марке и пер­ вым формам радиоприемников.

В опыте средневекового человека и человека эпохи Воз­ рождения почти не было того разделения и специализации искусств, которое получило развитие позже. Рукопись и первые печатные книги прочитывались вслух, а поэтиче­ ские произведения пелись или читались нараспев. Оратор­ ское искусство, музыка, литература и рисунок были тесно связаны. Н, прежде всего, мир иллюминированной руко­ писи был миром, в котором самому тиснению придавался пластический акцент, доходящий едва ли не до скульптур­ ности. В исследовании, посвященном искусству иллюми­ натора рукописей Андреа Мантеньи'", Миллард Майс'" говорит, что посреди полей страницы, украшенных цвета­ ми и листьями, выполненные Мантеньей буквы «высятся словно монументы - каменные, непоколебимые и изящ­ но выточенные... Осязаемо прочные и весомые, они уверен­ но возвышаются на раскрашенном фоне, часто отбрасывая на него тень...»

Такое же ощущение букв алфавита как резных икон возродилось в наши дни в графических искусствах и ре­ кламных вывесках. С предчувствием этого грядущего из­

менения читатель, возможно, столкнется в сонете Рембо

посвященном гласным буквам"; и в некоторых живопис:

ных полотнах Брака. Однако и обычный стиль газетных заголовков стремится подтолкнуть буквы киконической форме - форме, очень близкой к слуховому резонансу, а

также тактильности и скульптурности.

Возможно, высшим качеством печати является качест­

во, пропавшее для нас даром в силу своего слишком слу­ чайного и очевидного существования. Н состоит оно по­ просту в том, что именно изобразительное высказывание может повторяться точно и до бесконечности - по край­ ней мере пока сохраняется оттиск. Повторяемость состав­

ляет ядро механического принципа, овладевшего нашим

миром, особенно с появлением Гутенберговой технологии. Сообщение печати и книгопечатания - прежде всего со­ общение о повторяемости. С рождением книгопечатания

принцип съемных литер явил средство механизации лю­ бой ручной работы путем сегментирования и фрагменти­ рования целостного действия. То, начало чему положил ал­ фавит как разделение многочисленных жестов, зритель­ ных образов и звучаний, заключенных в устном слове, до­

стигло нового уровня интенсивности: сначала с появлени­ ем ксилографии, затем - с развитием книгопечатания. Ал­ фавит отдал первенство в слове визуальному компоненту, редуцировав все прочие чувственные факты устного слова к этой форме. Это помогает объяснить, почему в письмен­ ном мире были так радушно встречены ксилография и да­ же фотография. Эти формы предоставляют тот мир ин­ клюзивного жеста и драматической позы, который неиз­ бежно упущен в письменном слове.

За печать жадно ухватились как за средство распро­ странения информации и как за стимул, зовущий к благо­ говению и размышлению. В 1472 г. в Вероне была напеча­ тана книга Вольтурия «Искисство воины», снабженная многочисленными ксилографиями, объясняющими меха­ нику войны. Широкое применение ксилографии как вспо­ могательного средства для созерцания в часословах", гер-