Любовь как Премудрость

Искусство Премудрости состоит не в построении какой-то особой «со-фиологии», но в нашем узнавании любви Божьей, разлитой и действующей в мире. Премудрость может быть заключена уже в «слухе сердца» нашего, настроенного (как настраивают инструмент) на внимание к Богу, на диалог с Ним, на Его присутствие и на повиновение Ему. Но первоначальное отноше­ние к Премудрости — в удивлении перед тем, что ею создано. Человечес­кий зародыш, зигота, оплодотворенная яйцеклетка «устроены дивно» пото­му, что в них уже вложен или свернут образ Божий со всеми его дарами и обетованиями. Премудрость противостоит закрытости, то есть некому са­модовлеющему (в прошлом веке его несколько неточно называли «отвле­ченным») знанию, имеющему своим центром самоутверждающееся челове­ческое Я, упрятанное за бесстрастной и безликой рациональностью, таящей в себе иррациональную волю к хищному эгоцентрическому господству.

В видении Премудрости Бог отдает Себя Своему творению, одаривает его Своими энергиями, повсюду обнаруживает Свое присутствие. Премуд­рость открывает перед нами процесс творения, когда Бог «оплодотворяет» Своей памятью или Своей любовью все, что Он вызывает из небытия. «Гос-

406 Приложение

Владимир Зелинский БЛАГОДАРЕНИЕ ЖИЗНИ: ОТ БИОЭТИКИ К ПРЕМУДРОСТИ

подь премудростию основал землю, небеса утвердил разумом» (Притч 3:19). Наша рассудительность может воспринять образ этой премудрости, как по­добное познается подобным, ибо тот разум, что разлит в творении и напол­няет собой каждую клетку его, соотнесен и с человеческим сердцем и разу­мом. Когда познание обращается к Премудрости, вернее, открывает ее для себя, вслушивается в нее и в конце концов становится ее отражением, мы вправе называть его святым. Но когда наше познание добивается полной своей «суверенности», когда, отворачиваясь от Премудрости и оспаривая ее, оно в то же время ее обкрадывает, создает свой собственный универсум, как бы извлекая его из мира своего Я, оно становится в библейском понима­нии «неправым» или «нечестивым»:

Неправо умствующие говорили сами в себе:

«Коротка и прискорбна наша жизнь,

и нет человеку спасения от смерти. Случайно мы рождены,

и после будем как небывшие...»

Прем 2:1-2.

«Сила, которая вызвала меня к жизни, слепая», — вторит этой мысли Шопенгауэр, и она повторяется во множестве вариантов в идеях о «случай­ности» или «заброшенности» нашего Я в этот враждебный и абсурдный мир, затерянный среди стольких других. Премудрость же находит во вся­ком творении «любовь, что движет солнце и светила», любовь в ее зрячести, любовь в ее разуме, созерцающем «секреты славы Божией, сокрытой в су­ществах и вещах» (преп. Исаак Сирин). Правда, чаще всего человек предпо­читает пользоваться секретами мироздания так, как генеральный штаб од­ной армии использует сведения, добытые у другой. Но какие бы секреты ни оказывались в наших руках, и как бы мы ни пользовались ими, они—лишь мелкие осколки той бездонной и неизмеримой тайны, которая лежит в ис­токе творения, имена которой — Любовь и Премудрость.

И, коль скоро мы говорим о Премудрости, касающейся «этики жизни», то она начинается с тех же слов, с которых начинается и христианство: «Слово стало плотию». Всякий раз, когда рождается человек, Бог вновь сходит на землю — в свете, который «просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин 1: 9), в Слове премудрости, скрытой в его душе и заложенной в самом его творении, наконец в образе Божьем, лике Христовом. «Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас? Разве только вы не то, чем должны быть» (2 Кор 13:5).

Слово, соучаствующее в зачатии, выносит человека из любви Божьей вовне, из первоначального образа к полноте его существования. «Развиваясь и про­являясь в известной естественной последовательности, — говорит св. Гри­горий Нисский, — она [человеческая природа] продвигается до совершен­ства, ничего не привлекая извне, но сама себя последовательно доводя до совершенства»'⁸.