Вопрос 4: Советская философия в контекст истории философии 20 го века:

В.С. Степин// // Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1. –Мн2004. С.403-404

1)Какие сложились оценки советского этапа русской философии:

Существует ряд примитивных суждений и мифов отно­сительно истории советской философии. Например, ут­верждается, что поскольку философия находилась под жестким идеоло­гическим контролем, она представляла собой догматический марксизм. Далее делается вывод, что ничего интересного и нового в рамках такой догматизированной и идеологизированной философии и не могло воз­никнуть. А посему весь советский период — некий провал, разрыв с ми­ровой философской мыслью. Но анализ реальной истории создает значительно более сложную кар­тину. Конечно, у нас было немало служителей идеологизированной фи­лософии, проповедников догматического марксизма. Нелишне вспом­нить, что марксизм в условиях советской жизни играл роль своеобраз­ной религии, к которой должны быть приобщены трудящиеся.

Но это не значит, что в нашей философии были только «священники марксистского прихода», ничего не признающие, кроме упрощенного и догматизированного диамата и истмата. Было и сопротивление этой тра­диции

2)Какие оригинальные идеи выдвигались советскими философами в 60-80-е годы XX в.?

Уже к середине 60-х годов в советской философии сформировалось движение, апеллирующее к аутентичному марксизму и прежде всего к его интерпретации гегелевской диалектики и по существу противостоя­щее догматической официальной версии марксизма. Э. В. Ильенков был одним из наиболее ярких представителей этого направления, противо­действующего философской догматике. В 60—70-х годах у нас началось интенсивное освоение результатов, полученных в мировой философии в ее немарксистских направлениях. Полемика с ними стимулировала появление многообразных концеп­ций, которые внешне представали как варианты марксизма, но часто отличались от классической версии. Достаточно вспомнить творчество М. К. Мамардашвили, где он развивал идеи феноменологии. Чрезвычайно плодотворным было развитие философии деятельнос­ти и ее приложение в различных областях философии, психологии и социологии. Здесь бесспорно важную роль сыграли работыГ. П. Щедро-вицкого и его школы, которые соединяли идеи Маркса и немецкой клас­сики с современными достижениями семиотики, теории систем, с раз­работками, полученными в лингвистической философии и философии структурализма. Когда Г. П. Щедровицкий отстаивал тезис о первично­сти субстанции деятельности как базисном философском принципе, то с точки зрения стандартного диамата это было явное отступление от материализма. В советской философии 70—80-х годов уже не было унифицирован­ной и догматической марксистской парадигмы, одной для всех. Было разнообразие идей, подходов, и были различные версии марксизма, которые использовали содержавшийся в нем эвристический потенци­ал.

3)Какие задачи стоят перед постсоветской философией:

Сегодня, в эпоху поиска новых путей цивилизационного развития и новых мировоззренческих ориентиров, изоляционизм в философии не имеет ни перспектив, ни оправданий. Сегодня время диалога культур, время интенсивного взаимодействия различных философских идей. Может быть, это и есть начало эпохи великого синтеза духовных тради­ций Востока и Запада, идеал которого отстаивал В. С. Соловьев и другие русские философы.

Э.В. Ильенко// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1. –Мн2004. С.404-408.

1)Насколько достижима цель гармонического и всестороннего раз­вития человека:

Откуда берется талант? «От бога», — говорят одни. «От природы», — возражают им другие. И те и другие исходят из того факта, что талант— редчайшая редкость. А что, если предположить обратное: задатками таланта одарен от рождения, то есть генетически, каждый нормальный человек, и только от социальных условий развития, от сложившейся в обществе системы воспитания за­висит процентное отношение между людьми «талантливыми» и «без­дарными»? Исходное условие жесткое: психики нет вообще, и «сама» она не воз­никнет. Ее надо «сделать», сформировать, воспитать. Отсюда и прорисовывается первый этап решения задачи: сформиро­вать у ребенка не только потребность, а и умение самостоятельно пере­двигаться в пространстве по направлению к пище, корректируя это на­правление сообразно форме и расположению внешних тел — препят­ствий на его пути. Умение строить траекторию своего активного движе­ния, согласующуюся с геометрией внешнего мира, меняя ее каждый раз в согласии с новой, неожиданной и заранее никак не предусмотренной ситуацией. Если этого удалось добиться, психика возникла. Психика вообще. В тех ее характеристиках, которые инвариантны для всякой психики, общи и психике человека и психике животного. Чтобы на базе уже сформированной психики вообще — зоопсихики — построить сложное здание психики специфически человеческой, сфор­мировать сознание, волю, интеллект, воображение, самосознание и в итоге — человеческую личность, нужно точно знать, чем отличается пси­хика вообще, свойственная всем высшим животным, от человеческой психики.

2)Что такое собственно человеческая психика — интеллект, созна­ние, воля? Где граница между психикой животного и психикой человека:

Что такое психика вообще? Что такое собственно человеческая психика — ин­теллект, сознание, воля? Где граница между психикой животного и пси­хикой человека? Но и в том особенность работы со слепоглухим ребенком — все эти проблемы встают «в чистом виде». Исходное условие — то, что дано природой, биологией. Ничтожно мало — одни лишь простейшие органические нужды: в пище, воде да физических факторах известного диапазона. Больше ничего. Никаких мифических рефлексов вроде «рефлекса цели», «свободы», «коллекционирования» или «поисково-ориентировочного рефлекса», которые многим физио­логом до сих пор кажутся «безусловными», то бишь врожденными. Нет даже потребности в известной порции движения. Животное активно приспосабливается к окружающей его естествен-ноприродной среде, ориентируясь в ней в процессе удовлетворения био­логически врожденных его виду потребностей. Его психика возникает и развивается как функция такого способа жизнедеятельности. Тут и ее потолок. Человек же в корне перевертывает отношение. Он начинает активно приспосабливать природу к себе, к своим нуждам, к своим потребнос­тям, к своим требованиям. Он вступает на стезю труда. Труд и превраща­ет его в человека.

3)Какова особенность специфически человеческих потребностей

На первых порах потребности, которые побуждают его трудиться, действительно мало чем отличаются от потребностей его бли­жайших животных предков. Но чем дальше, тем больше — сами эти по­требности становятся иными. Специфически человеческими. Разум («дух») предметно зафиксирован не в биологически за­данной морфологии тела и мозга индивида, а в продуктах его труда, и потому индивидуально воспроизводится лишь через процесс активного присвоения вещей, созданных человеком для человека, или, что то же самое, через усвоение способности этими вещами по-человечески пользоваться и распоряжаться. Этот материалистически понимае­мый разум вначале существует вне ребенка, до и независимо от него. Он воплощен, овеществлен, опредмечен во вполне прозаических вещах. И в действиях взрослого, умеющего обращаться с этими вещами по-челове­чески, то есть разумно (целесообразно), в согласии с их ролью и функ­цией в системе человеческой культуры. В той мере, в какой ребенок на­учается. Самостоятельно оперировать вещами так, как того требуют условия окружающей его культуры, он становится субъектом выс­ших психических функций, свойственных человеку. И это происходит раньше, чем человек усваивает язык, слово, речь. Более того, сформиро­вавшийся интеллект составляет необходимую предпосылку усвоения речи. Раз он сформирован — слово усваивается легко. В обратном по­рядке нельзя сформировать ни того, ни другого. Практически стадия «первоначального очеловечивания» слепо­глухонемого ребенка выглядит так: взрослый вкладывает в ручонку ре­бенка ложку, берет эту ручонку в свою умелую руку и начинает совершать ею все необходимые движения и руководит ею до тех пор, пока ручонка ребенка, вначале пассивная, даже оказывающая сопротив­ление «неестественному», биологически совершенно нелепому способу утоления голода, не начинает обнаруживать робкие и неуклюжие по­пытки самостоятельно совершать те же движения, как бы «помогая» руке взрослого. Это труд, требующий от воспитателя не только дьявольского терпения, настойчивости, но — что важнее — острейшей внимательно­сти к малейшему проявлению самостоятельности, к едва заметному на­меку на нее со стороны малыша. Как только такой намек появился, сразу же ослабляй, педагог, руководящее усилие. И продолжай его ослаблять ровно в той мере, в какой усиливается активность руки малыша! В этом первая заповедь педагогики «первоначального очеловечивания». Человеческая психика начинается с малого, с незаметного, с привыч­ного. С умения обращаться по-человечески с предметами быта, с уме­ния жить по-человечески в мире созданных человеком для человека ве­щей. И чем шире раскрывается для ребенка этот мир, чем больше таких вещей вовлекается в сферу его деятельности, тем более и более разум­ным существом он становится. Когда этот практический разум сформи­рован, обучение языку и речи перестает составлять сколько-нибудь труд­ную проблему и становится главным образом делом техники. Когда у человека есть что сказать и есть потребность что-то сказать, слово и спо­собность умело им пользоваться усваиваются легко. Сначала это язык жестов, затем — и заменяющий его язык слов, открывающий двери в новые, недоступные без него этажи культуры, в мир Пушкина и Толсто­го, и общение с этими «собеседниками» производит новые сдвиги в его психике, поднимает на новые уровни не только культуру его речи, но и культуру его мышления, нравственности и эстетически развитого во­ображения.

М.М. Бахтин// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1. –Мн2004. С.408-409.

1)Как Бахтин характеризует способ бытия человека:

С появлением сознания в мире (в бытии), а может быть, с появлени­ем биологической жизни (может быть, не только звери, но и трава свиде­тельствуют и судят) мир (бытие) радикально меняется. Камень остается каменным, солнце — солнечным, но событие бытия в его целом (незавершимое) становится совершенно другим, потому что на сцену земно­го бытия впервые выходит новое и главное действующее лицо события — свидетель и судия. И солнце, оставаясь физически тем же самым, стало другим, потому что стало осознаваться свидетелем и судиею. Оно пере­стало просто быть, а стало быть в себе и для себя (эти категории появи­лись здесь впервые) и для другого, потому что оно отразилось в созна­нии другого (свидетеля и судии): этим оно в корне изменилось, обогати­лось, преобразилось. (Дело идет не об «инобытии».) Этого нельзя понимать так, что бытие (природа) стало осознавать себя в человеке, стало самоотражаться. В этом случае бытие осталось бы самим собою, стало бы только дублировать себя самого (осталось бы оди­ноким, каким и был мир до появления сознания — свидетеля и судии). Нет, появилось нечто абсолютно новое, появилосьнадбытие. В этом над-бытии уже нет ни грана бытия, но все бытие существует в нем и для него. Это аналогично проблеме самосознания человека. Совпадает ли со­знающий с сознаваемым? Другими словами, остается ли человек толь­ко самим собою, то есть одиноким?

2)Противоречит ли идея свободы социальной обусловленности че­ловека?

Появляется нечто абсо­лютно новое: надчеловек, над-я, то есть свидетель и судья всего челове­ка (всего я), следовательно, уже не человек, не я, а другой. Отражение себя в эмпирическом другом, через которого надо пройти, чтобы вый­ти к я-для-себя (может ли этоя-для-себя быть одиноким?). Абсолютная свобода этого я. Но эта свобода не может изменить бытие, так сказать, материально (да и не может этого хотеть) — она может изменить толькосмысл бытия (признать, оправдать), это свобода свидетеля и судии. Она выражается в слове. Истина, правда присуща не самому бытию, а только бытию познанному и изреченному. Проблема относительной свободы, то есть такой свободы, которая остается в бытии и меняет состав бытия, но не его смысл. Такая свобода меняет материальное бытие и может стать насилием, оторвавшись от смысла и став грубой и голой материальной силой. Творчество всегда связано с изменением смысла и не может стать голой материальной си­лой. Пусть свидетель может видеть и знать лишь ничтожный уголок бы­тия — все непознанное и увиденное им бытие меняет свое качество (смысл), становясь непознанным и неувиденным бытием, а не просто бытием, каким оно было без отношения к свидетелю.

Г.П. Щедровицкий// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1. –Мн2004. С.410-411

1)Какие установки для построения новой антропологии выдвигает Г. П. Щедровицкий?

Георгий Петрович Щедровицкий и Мераб Константинович Мамардашвили — наиболее яркие фигуры советской философии второй половиныXXв. Благодаря им в Советском Союзе возникли независимые гумани­тарные школы. Метафорически их творчество можно охарактеризовать как«философию свободы».Философия полагалась и Щедровицким, и Мамардашвили конст­руктивно, как предельная форма мыслимости и практикования. Так, понимаемая онтология по существу представляет человека как «'возмож­ность», потенциал самоосуществления и самоопределения. Принципиальными установками для построения антропологии как теории и практики самоопределения в творчествеГ. П. Щедровицкого являются следующие.Во-первых, это — идея организованностей деятельности, которая, по существу, задает межпредметное единство Мира.Во-вторых, это — проблема различенности мышления и сознания.В-третьих, это — вопрос о соотношении человека и деятельности. И, наконец,в-четвертых, это — комплекс представлений о процессах коллективной мыследеятельности и сопровождающих их процессах по­нимания и рефлексии.

2)С какими представлениями связывает автор достижения совет­ской философии:

Практически вся наша философия до сих пор остается во мно­гом религиозной философией. Религиозной в широком смысле этого слова, т. е. философией, связанной с верой в то, что должно быть. И в этом есть своя сила. Религиозная философия есть философия с прин­ципиальным, категорическим императивом — как должно быть. основная проблема, которая встала тогда, в 40-е годы — это проблема: так где же существует человек? Является ли он автоном­ной целостностью или он только частица внутри массы, движущаяся по законам этой массы? Это одна форма этого вопроса. Другая — творче­ство. Принадлежит ли оно индивиду или оно принадлежит функцио­нальному месту в человеческой организации и структуре? мышление было поло­жено как новая реальность в мир, реальность, отдельная от реальности материи и противостоящая ей. И было заявлено, что это особая субстан­ция, существующая в социокультурном пространстве. Тем самым был преодолен психологизм, или натурализм. И это важнейшая оппо­зиция, решающая, с моей точки зрения, судьбы XXвека и следующих двух-трех столетий, поскольку трактовка мышления как эманации чело­века и человеческого сознания есть величайшее заблуждение европейской истории. Один из очень важных результатов, который мы получили в конце 50-х годов, заключается в следующем: в человеческом мышлении и в работе сознания одним из важнейших моментов является наличие или построение онтологических картин. <...> Люди вообще живут не в мире природы, не в мире объектов и даже не в мире социальных отношений. Для того чтобы жить, строить свое мышление и деятельность, каждый человек должен построить пространство мышления и деятельности. Каждый человек строит это пространство мышления и деятельности и дальше мыслит, действует и живет в этом пространстве, а не в мире ве­щей.

3)Какую новую онтологию предлагает создать автор:

Надо строить другие миры, отказываясь от ограниченной онтологии естественного мира и отражения его в мышлении. И мир мышления, и мир социальный суть искусственно-естествен­ные миры. Они, следовательно, содержат процессы принципиально раз­нородные: те, которые мы должны дополнительно описывать в катего­риях действия — целенаправленного, искусственного. И это стано­вится среди прочего одной из важнейших проблем и задач развития на­учного мышления, которое теперь уже строится не только на категории естественного, но и на категории системы. И мы теперь, приступая к каждому явлению, которое хотим исследовать, должны разделять план естественного существования, естественной эволюции и планы искусст­венные, целевые. На этом будет строиться, говорю я, развитие всех наук. Это есть основная проблема и задача революции в области науки — вос­становление наук в их эффективной роли и функции. Онтология естественных процессов, или онтология естественнона­учного подхода, разработана за последние триста лет, и мы из нее выжа­ли почти все, что можно было выжать. Она исчерпана. Теперь надо переходить к строительству другой, дополнительной онтологии, искус­ственной, искусственно-технической, и дальше делать шаг к понима­нию того, что все исторические процессы, с одной стороны, и все исторические творения — с другой, суть искусственно-естественные образо­вания.