Вопрос 2: Основные направления и особенности развития философии xXв.:

Авторский текст// Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007.С.398-401.

1)В чём заключаются особенности развития основных направлений философской мысли 20 века.

Все основные направления философской мысли этого столетия, которые зародились еще во второй половине XIXв. и получили наименование неклассической философии, в процессе своего развития в XX столетии перешли как бы в свою проти­воположность. Позитивизм, начавший свое развитие с жесткого противо­поставления науки всем остальным сферам духовной жизни человеческого общества и провозгласивший позитивную (т.е. научную) стадию развития человеческого духа высшей и последней стадией этого развития, пройдя через неопозитивистский анализ языка науки, вылился во второй половине XX в. в постпозитивизм. Представители постпозитивизма выявили социокуль­турную обусловленность научного знания, а П. Фейерабенд вообще уравнял познавательно духовную значимость науки со значимостью мифологического мышления. Аналогичные процессы наблюдаются в тесно связанной с истори­ей позитивизма аналитической философии, господствующей в современной англо-американской философской мысли. Феноменолого-экзистенциальное направление философской мысли XX в., начав в своем развитии с попытки определить фундаментальные феномены сознания и экзистенциалы человеческого бытия, вылилось в позднем творчестве своих главных представителейЭ. Гуссерля и М. Хай-деггера в острую критику оснований европейской культуры и техногенной цивилизации. Фрейдизм, который начался с попытки определения источника бессозна­тельного в биопсихической природе человека, трансформировался в пост­фрейдизм Ж. Лакана, увидевшего источник бессознательного в социальной жизни человека. Структурализм в своем начале, пытавшийся определить некие постоянные структуры культуры, затем трансформировался в постструктурализм, отри­цающий любые постоянные структуры в истории развития культуры. Религиозная философия, которая в лицеС. Кьеркегора пыталась найти основу христианства в самой сути бытия человека, трансформировалась в постхристианство теологии «мертвого Бога». Марксизм, начавшийся с критики раннего капитализма, пройдя стадию апологетики наличной социальной действительности в качестве офи­циальной идеологии в странах «реального социализма» и стадию неомарксизма в Западной Европе, вылился в постмарксизм, который имеет несколько направлений. Одно направление постмарксизма слилось с технологическим детерминизмом современной концепции постиндустриального общества, в которой оправдывается социально-экономическая система позднего капи­тализма. В лице других представителей постмарксизм выступает как критика онтологии общественного бытияК. Маркса.В конце XX в. все эти постнаправления неклассической философии выливаются в постмодернизм, доминировавший в западной философской мысли последние два десятилетия. На наш взгляд, парадоксальность развития основных направлений не­классической философии в XX в. объясняется тем обстоятельством, что в процессе осмысления углубляющегося в этом столетии кризиса техногенной цивилизации в философской мысли шел процесс переосмысления и крити­ки тех принципов культуре-исторической парадигмы социального знания, которые были заложены именно неклассической философией еще во второй половине XIX в.

Неомарксизм:

А.Г. Мысливченко, М.А. Хевеши// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1.- Мн., 2004. С.308-311.

1)Чем обусловлено движение ортодоксальных марксистов к «под­линному Марксу» в 20-е годы XX в.? Какие направления возникли в эти годы?

Ха­рактерной чертой многих работ деятелей II Интернационала было спол­зание на позиции объективистского экономического детерминизма. Тем самым марксизм интерпретировался в позитивистском духе. Необосно­ванное упование на некий «автоматический крах» капитализма привело ортодоксов к недооценке не только роли субъективного фактора в исто­рии, но и всей проблематики, связанной с познанием человека как дей­ствующего существа, творца культуры, роли культуры в формировании личности. Все сказанное выше обусловило выступление в 20-х годах XX века ряда марксистских теоретиков за возврат к «подлинному Марксу». Однако это не было простым возвращением. По ряду позиций ра­боты новых марксистов выходили за рамки классического марксизма. Они положили начало развитию течений, которые позже получили на­звание «западного марксизма» и «неомарксизма». Первое направление — историцистское. Его основоположником вы­ступил Аи гонио Грамши, внесший оригинальный вклад в марксистскую теорию. Новаторский подход Грамши к решению социальных про­блем проявился прежде всего втом, что огромное значение он придавал роли культурных, интеллектуальных и моральных факторов как в рабо­чем движении, так и общественном развитии в целом. Он считал несостоятельными попытки ортодоксов «выводить» всеобщие законы диалектики из природы, а затем «распространять» их на общество и ис­торию. Ибо философия практики — это теория диалектики истории, политики и экономики, взятых в их органическом единстве. Второе направление —онтологистское, связанное с творческой дея­тельностью Дьердя Лукача. Важнейшее место в его наследии занимает но­ваторская разработка проблем онтологии. Выбор этой тематики был тем более актуальным, что в XIX—XX вв. многие философы по сути дела сводили предмет философии к познанию, гносеологии, логике и методо­логии. Лукач подверг критике попытки редукции марксистской философии к теории познания и выдвинул задачу недогматической рекон­струкции онтологических взглядов Маркса, их систематического изло­жения. Предмет онтологии он понимал как объективную диалектику бы­тия. Онтологически трактуемая диалектика должна быть универсальной, охватывая неорганическую, органическую и социальную сферы бытия. Лукач делал вывод, что сознание и субъективность не являются про­сто чем-то вторичным по отношению к общественному бытию. Они как бы встроены в это бытие, являются его необходимой частью. Третье направление —методологистское. Наиболее видный его пред­ставитель итальянский философГ. Делла Вольпе, призывая отказаться от попыток выводить конкретные явления и действия из всеобщих фи­лософских законов, считал, что задача марксистской философии — раз­работать метод движения от конкретного к абстрактному и обратно.

2) Какие философские школы можно отнести к неомарксизму? На­зовите причины их упадка в 80-е годы XX в.?

Неомарксизм развивается вне рамок традиционного мар­ксизма, он тесно связан с особенностями умонастрое­ния западноевропейской левонастроенной интеллигенции послевоен­ных лет, со всей исторической ситуацией этого времени, которая харак­теризовалась победой антифашистских, демократических сил в войне, широкой верой в общественный прогресс, гуманизм, свободу, равенство. Именно эта духовная атмосфера привела к обращению к Марксу как к философу. что же было столь привлекательно в философии Маркса в те годы? Это прежде всего критическая направленность его философии, его критика капиталистической цивилизации и ее культу­ры, критика отчуждения, овеществления, сочетание научного анализа с нравственно-мировоззренческими установками. Неомарксизм обращал особое внимание на утверждение в философии Маркса новых, более совершенных форм жизни, когда условием развития всех выступает развитие каждого, когда основой развития является фор­мирование свободной личности и все богатство культуры может найти свое проявление. Определенное воздействие на интерес к марксиз­му оказывали и события, происходившие в те годы в Советском Союзе. Они дали толчок силам, стремившимся преодолеть догматизиро­ванный, вульгаризированный марксизм в его советском варианте и твор­чески подойти к его истолкованию. Неомарксизм отражал поиск «третьего пути», свободного от буржуазности, отчуждения, манипуляций общественным сознанием и от тоталитаризма советского образца с его засильем бюрократии и государственной идеологии. В 70-е годы на смену левому радикализму с его увлечением Марксом пришелнеоконсерватизм, пытавшийся в условиях экономического кризиса тех лет удержать прежние ценности. Разочарование в идеях про­гресса, гуманизма приводит к отказу от увлечения идеями Маркса. Развивавшаяся в рамках марксизма теория переставала давать ответы на вопросы, выдвинутые приходом постиндустриального общества. Потре­бовалась смена координат, многие прежние представления о ходе разви­тия общественного процесса утрачивали смысл. Новые исторические реалии, особенно связанные с формированием единой цивилизации, требовали нового осмысления. Это не значит, что у Маркса нельзя ниче­го найти в этой связи. Но Маркс перестал быть вдохновителем душ, и неомарксизму как философскому направлению, стремившемуся при по­мощи Маркса осознать общественную ситуацию, пришел конец.

Ж.-П. Сартр// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1.- Мн., 2004. С.311-313.

1) Какие основные недостатки неомарксизма выделяет Ж. П. Сартр? Насколько они обусловлены философскими основаниями аутентичного учения:

Не подлежит сомнению, что Валери — мелкобуржуазный интелли­гент. Но не всякий мелкобуржуазный интеллигент — Валери. В этих двух фразах выражена вся эвристическая ущербность современного марксиз­ма. Чтобы понять процесс, порождающий личность и ее продукт внутри данного класса и данного общества в данный исторический момент, мар­ксизму недостает иерархии посредствующих звеньев. Квалифицируя Ва­лери как мелкого буржуа, а его творчество — как идеалистическое, он находит в поэте и в его творчестве только то, что измыслил сам. Мы упрекаем современный марксизм в том, что он относит к случайностям все конкретные детерминации человеческой жизни и ничего не остав­ляет от исторической тотализации, разве что ее абстрактный остов все­общности. В результате он совершенно утратил понимание того, что такое человек: для заполнения своих пробелов он не располагает ничем, кроме абсурдной Павловской психологии. В противовес идеализации философии и дегуманизации человека мы утверждаем, что доля случая может и должна быть сведена к минимуму. Когда говорят: «Наполеон как индивидуум был лишь случайностью; необходимостью же была во­енная диктатура как образ правления, призванный положить конец ре­волюции», это нам неинтересно — мы всегда это знали. Мы хотим пока­зать другое: что был необходим именно этот Наполеон, что развитие революции не только вызвало необходимость в диктатуре, но и сформи­ровало личность того, кто должен был ее установить; что исторический процесс дал личноБонапарту предварительные полномочия и предоста­вил случаи, позволившие ему — и только ему одному — ускорить конец революции.

2) С какими возможностями марксистской рефлексии над универса­лиями культуры и общества связывает Сартр перспективы разви­тия своего учения?:

Они играют двумя представлениями, желая сохра­нить преимущества телеологического подхода и при этом скрыть широ­ко применяемое ими неявное объяснение через конечную цель. Исполь­зуя второе представление, они демонстрируют всем механистическое истолкование истории: цели исчезают. В то же время они пользуются первым представлением, чтобы незаметно превратить в реальные цели человеческой деятельности неизбежные, но непредвиденные послед­ствия, к которым эта деятельность приводит. Что это — противоре­чие? Нет, недобросовестность: нельзя смешивать мелькание понятий с Диалектикой. Для большинства современных марксистов мыслить — это значит пытаться тотализировать и под этим предлогом под­менять частное всеобщим; это значит пытаться привести нас к конкрет­ному и представить нам в качестве такового фундаментальные, но абст­рактные определения. Гегель, по крайней мере, признавал существова­ние частного в виде снятой частности — марксист решил бы, что он тра­тит время зря, стараясь, к примеру, понять буржуазное мышление в его своеобразии. Для него важно показать, это мышление является одним из модусов идеализма. Но эта система соответствий между абстрактными всеобщностями построена специально затем, чтобы обратить в ничто социальную груп­пу или человека, которых берутся рассматривать.

Прагматизм и неопрагматизм:

У. Джемс// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1.- Мн., 2004. С.314-315.

1) Назовите причины появления философии прагматизма и ее ос­новные проблемы. Каких мыслителей можно рассматривать в ка­честве предтечи прагматизма:

В прагматическом методе нет ничего абсолютно нового.

Сократ был приверженцем его. Аристотель методичес­ки пользовался им. С помощью его Локк, Беркли и Юм сделали мно­гие ценные приобретения для истины. Но все эти предшествен­ники прагматизма пользовалось им случайно, урывками: это была как бы прелюдия. Только в наше время метод прагматизма приобрел всеобщий характер, осознал лежащую на нем мировую миссию и заявил о своих правах. Прагматизм не имеет никаких предубеждений, ни­каких стесняющих свободное исследование догматов, неизменных ка­нонов и критериев. Прагматизм свободен, открыт. Он считается со вся­кой гипотезой, прислушивается ко всяким аргументам. Отсюда, он имеет огромное преимущество как перед позитивистическим эмпириз­мом с его антирелигиозной тенденцией, так и перед религиозным раци­онализмом с его исключительным тяготением к отчужденному от мира, простому, абстрактному.

2) Назовите отличия прагматизма от других философских школ. По­чему ошибочно смешивать прагматизм и релятивизм, прагматизм и иррационализм:

Прагматизм представляет собой эмпирическое направле­ние, но в более радикальной форме, менее доступной возражени­ям, чем те, в которых выступал эмпиризм. Прагматист отворачива­ется от абстракций и недоступных вещей, от словесных решений, от сквер­ных априорных аргументов, от твердых, неизменных принципов, от зам­кнутых систем, от мнимых абсолютов и начал. Он обращается к конкретному, к доступному, к фактам, к действую, к власти. Это означа­ет искренний отказ от рационалистического метода и признание гос­подства метода эмпирического. Это означает противопоставление догматизму, искусственности, притязаниям на законченную истину. Так, например, с номинализмом он сходится в том, что постоянно обра­щается к частному индивидуальному; вместе с утилитаризмом он под­черкивает практической момент действительности; с позитивизмом он разделяет презрение к словесным решениям, к бесполезным вопросам и метафизическим абстракциям. Все это антиинтеллектуалистические тенденции. Против притязаний и метода рационализма прагматизм и выступает в полном вооружении. Таким образом, прагматичес­кий метод не означает каких-нибудь определенных результатов, он пред­ставляет собой только известное отношение к вещам, известную точку зрения. Прагматизм, какой не привержен к фактам, отличается, однако, тем от обычного эмпиризма, что не тяготеет, подобно ему, к материализму. Так как он принимает лишь такие выводы, которые вырабатывают­ся совместно нашим духом и нашим опытом, то он не имеет априорных предубеждений против религии. Если религиозные идеи имеют цен­ность для действительной жизни, то с точки зрения прагматизма, они будут истинны в меру своей пригодности для этого.

Р. Рорти// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1.- Мн., 2004. С.315-317.

1)Каковы основные принципы прагматизма:

Первая характерная черта прагматизма — это антиэссенциалистский подход к таким понятиям, как «ис­тина», «знание», «язык», «мораль». Вот почему вторая характерис­тика прагматизма будет примерно такой: нет никакого эпистемологи­ческого различия между истиной о том, что должно быть, и истиной о том, что есть, нет метафизической разницы между фактами и ценностя­ми, также, как нет никакого методологического различия между мора­лью и наукой.

Переходя к третьей, последней характеристике прагматизма, я под­веду итог: прагматизм — это учение о том, что не существует гло­бальных принуждений, исходящих из природы объектов или из приро­ды разума, языка.

2)Убедительна ли попытка Рорти доказать нетождественность прагматизма и релятивизма:

Прагматик попытается убедить нас отказаться от мысли о том, что понятия Бога, или эволюции, или другие из числа тех, на которых держится наша современная картина мира, — программиру­ют нас, превращают в своего рода машины для точного словесного изоб­ражения, и что философия ведет нас к самопознанию — тем, что дает нам возможность прочитать программы, в соответствии с которыми мы действуем. «Релятивизм» — такой взгляд на вещи, при котором всякое убежде­ние в чем-либо — или даже в чем угодно — столь же приемлемо, как и всякое другое. Отождествление прагматизма с релятивизмом — ре­зультат смешения прагматизма как установки по отношению кфилософ­ским теориям с прагматизмом как установкой по отношению к реальным теориям.

Феноменология, экзистенциализм, герменевтика:

Э. Гуссерль// Практикум по философии: В 2-х ч. Ч.1.- Мн., 2004. С.319-321

1)В чем заключается недостатки историзма и натурализма:

Натурализм есть явление, возникшее как следствие от­крытия природы, — природы в смысле единства про­странственно-временного бытия по точным законам природы. Со­вершенно сходным образом вырос позднее и историцизм, как следствие «открытия истории» и обоснования все новых и новых наук о духе. Соот­ветственно господствующим привычкам в понимании естествоиспыта­тель склоняется к тому, чтобы все рассматривать как природу, а предста­витель наук о духе — как дух, как историческое образование, и сообраз­но этому пренебрегать всем, что не может быть так рассматриваемо. Итак, натуралист не видит вообще ничего, кроме природы, и прежде все­го физической природы. Все, что есть, либо само физично, т. е. относит­ся к проникнутой единством связи физической природы, либо, может быть, психично, но в таком случав оказывается просто зависимою от физического переменной, в лучшем случае вторичным «параллельным сопровождающим фактом». То, что является характерным для всех форм крайнего и последова­тельного натурализма, начиная с популярного материализма и кончая новейшим монизмом ощущений и энергетизмом, — есть, с одной сто­роны, натурализованное сознание, включая сюда и все интенционально-имманентные данности сознания, а с другой — натурализована идей, а с ними вместе и всех абсолютных идеалов и норм.

2)Каковы особенности феноменологического анализа сознания:

Всякий род предметов, которому предстоит быть объектом разумной речи, донаучного, а потом и научного познания, должен сам появиться в познании, т. е. в сознании и, сообразно смыслу всякого познания, сделаться данностью. А для этого необходимо изучение всего со­знания, так как оно во всех своих образованиях переходит в возможные функции познания. Поскольку же всякое сознание есть «сознание-до», постольку изучение сущности сознания включает в себя изучение смыс­ла сознания и предметности сознания, как таковой. Изучать какой-ни­будь род предметности в его общей сущности (изучение, которое должно преследовать интересы, лежащие далеко от теории познания и иссле­дования сознания) значит проследить способы его данности и исчер­пать его существенное содержание в соответствующих процессах «при­ведения к ясности». Если здесь еще исследование и не направлено на формы сознания и их сущность, то все же метод приведения к ясности влечет за собою то, что и при этом нельзя избавиться от рефлексии, направляемой на способы общности и данности. Равным образом и на­оборот, приведение к ясности всех основных родов предметности неиз­бежно для анализа сущности сознания и, согласно с этим, заключается в нем; а еще необходимее оно в гносеологическом анализе, который ви­дит свою задачу как раз в исследовании соотношений. Поэтому все тако­го рода изыскания, хоть между собой они и должны быть разделяемы, мы объединяем под именем«феноменологических». феноменология и психология должны находиться в очень близ­ких отношениях, поскольку обе они имеют дело с сознанием, хотя и различным образом, психология должна оперировать с «эмпири­ческим сознанием», с сознанием в его опытной постановке, как с суще­ствующим в общей связи Природы; напротив, феноменология должна иметь дело с «чистым» сознанием.

М. Хайдеггер// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.321-322

1)Почему экзистенция является «сущностью» человека:

Сущее, существующее способом экзистенции, это чело­век. Только человек экзистирует. Скала существует, но она не экзистирует. Дерево существует, но оно не экзистирует. Лошадь существует, но она не экзистирует. Ангел существует, но он не экзисти­рует. Бог существует, но он не экзистирует. Предложение: «Только чело­век экзистирует» никоим образом не значит, что только человек оказы­вается действительно сущим, а все прочее сущее недействительно и толь­ко кажимость или представление. Предложение «Человек экзистирует» означает: человек есть то сущее, чье бытие отмечено открытым стояни­ем внутри непостоянности бытия, отличительно благодаря бытию, от­мечено в бытии. Экзистенциальное существо человека есть основание того, что человек умеет представить сущее как таковое и иметь сознание о представленном. Всякое сознание заранее предполагает экстатически понятую экзистенцию в качестве essentia человека, причем essentia озна­чает то, в качестве чего человек существует, пока он человек. Сознание, наоборот, и не создает впервые открытость сущего, и не представляет впервые человеку открытость для сущего. Куда и откуда и в каком сво­бодном измерениидолжнабылабы двигаться всякая интенциональность сознания, если бы человек не имел уже в том выстаивании своего суще­ства? На что еще другое, если всерьез о том задуматься, должна указы­вать приставка со- в именах «сознание» и «самосознание», кроме как на экзистенциальное существо того, что существует, поскольку экзистиру­ет? Быть самостью — конечно, характеристика существа того сущего, которое экзистирует, однако экзистенция и не заключается в самости, и не определяется из нее. Но поскольку метафизическая мысль выводит человеческую самость из субстанции или, что в основе то же, из субъек­та, постольку первый путь, ведущий от метафизики к экстатически-эк­зистенциальному существу человека, должен проходить через метафи­зическое определение человеческой самости.

П. Тиллих// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.322-324.

1) Какие положения философии Кьеркегора восприняты экзистен­циалистами:

Старое схоластическое различие между тем «что есть» и тем «чем это является», другими словами — между сущ­ностью и существованием, составляет основу такого особого использо­вания слова «существование». В Боге, считали схоласты, в отличие от всех конечных существ, нет различия между сущностью и существова­нием. Когда Гегель превратил мир в самораскрытие Бога, он отказался от различения сущности и существования и для конечного бытия: ко­нечное находится в диалектическом тождестве с бесконечным, а сотво-ренность человека преодолевается в совершенной философии. На такое метафизическое высокомерие, которое стало глубочайшим выражением рационального гуманизма, ополчилось целое поколение мыслителей. Упомяну лишь Шеллинга в поздний период его жизни, Фейерба­ха, Маркса и Кьеркегора. Они и многие другие настаивали на существо­вании разрыва между сущностной природой человека и его действитель­ной ситуацией. Они нанесли удар по предполагаемому единству между бесконечным и конечным со всех сторон: Фейербах — с антропологи­ческой, Маркс — с социологической, Кьеркегор — с этической пози­ции. Таким образом, экзистенциальное мышление — это мышле­ние, которое сознает конечность и трагедию всякого человеческого су­ществования, втом числе и человеческой мысли. Слово «экзистен­циальный», таким образом, обозначает мышление в сфере этических решений, политического радикализма, предельного интереса, т. е. обо­значает мышление, происходящее со страстью и захваченностью. Я при­веду высказывание Фейербаха, которое выражает общую позицию экзи­стенциальных мыслителей: «Не стремись быть философом в противовес своему бытию человека — не думай как мыслитель — думай как живое, реальное существо—думай в существовании».

2) В каких формах выступил экзистенциализм как реакция на проис­шедшие исторические изменения в жизни людей в начале XX века:

В окружающем мире произошло нечто такое, что вызвало протест экзистенциального мышления, направленный против как идеалисти­ческого, так и натуралистического идеализма: победа подавляющего ме­ханизма технического производства и то дегуманизирующее воздействие, которое это оказало на все индустриальное общество. Наиболее важным последствием этого стало то, что Ницше назвал «смертью Бога», а имен­но исчезновение христианского опыта и христианских символов из мас­сового сознания западной цивилизации. Утрата «объективного» мира как осмысленной реальности предполагает возникновение «экзистен­циальной» субъективности. Экзистенциальная позиция могла проявить­ся как попытка изменить невыносимый объективный мир с помощью Революционной трансформации, основанной на страстной субъектив­ности его главных жертв, — таков путь Маркса. Либо она могла проявиться как попытка избавиться от гнета рациональной объективности с помощью страстной воли высших человеческих существ, —таков путь Ницше. Либо она могла проявиться как уединение страстного религиоз­ного индивида в своем духовном центре с целью обнаружить там то, что невозможно обнаружить где-либо в объективном мире: предельный смысл жизни, Бога, —таков Кьеркегор.

Ж.-П. Сарт// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.326-327.

1)В чем заключается основной принцип экзистенциализма:

Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего из себя не представляет. Человеком он стано­вится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только та­кой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существо­вать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма.

2)Как соединены в бытии человека свобода и ответственность:

Но если существо­вание действительно предшествует сущности, то человек ответственен зато, что он есть. Таким образом, первым делом экзистенциализм отда­ет каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование. Но когда мы говорим, что человек ответственен, то это не означает, что он ответственен только за свою индивидуальность. Он отвечает за всех людей. Когда мы говорим, что человек сам себя выбирает, мы имеем в виду, что каждый из нас выбирает себя, но тем самым мы также хотим сказать, что, выбирая себя, мы выбираем всех людей. Выбрать себя так или иначе означает одновременно утверждать ценность того, что мы выбираем, так как мы ни в коем случае не можем выбирать зло. То, что мы выбираем, —- всегда благо. Но ничто не может быть благом для нас, не являясь благом для всех. Если, с другой стороны, существование предше­ствует сущности и если мы хотим существовать, творя одновременно наш образ, то этот образ значим для всей нашей эпохи в целом. Таким обра­зом, наша ответственность гораздо больше, чем мы могли бы предпола­гать, так как распространяется на все человечество. Достоевский как-то писал, что «если Бога нет, то все дозволено». Это — исходный пункт экзистенциализма. В самом деле, все дозволено, если бога не существует, а потому человек заброшен, ему не на что опереться ни в себе, ни вовне. Прежде всего, у него нет оправданий. Действитель­но, если существование предшествует сущности, то ссылкой на челове­ческую природу ничего нельзя объяснить. Иначе говоря, нет детерми­низма, человек свободен, человек — это свобода. С другой стороны, если бога нет, мы не имеем перед собой никаких моральных ценностей или предписаний, которые бы оправдывали наши поступки. Таким образом, ни за собой, ни перед собой — в светлом цар­стве ценностей — у нас не имеется ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет извинений. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя со­здал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отве­чает за все, что делает. Это гуманизм, поскольку мы напоми­наем человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого, в забро­шенности он будет решать свою судьбу; поскольку мы показываем, что реализовать себя по-человечески человек может не путем погружения в самого себя, но в поиске цели вовне, которой может быть освобождение или еще какое-нибудь конкретное самоосуществление.

Х.-Г. Гадамер// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.336-337

1) Какие задачи философии в области научного познания:

Философская герменевтика включает философское дви­жение нашего столетия, преодолевшее одностороннюю ориентировку на факт науки. Однако герменевтика занимает соот­ветствующее ей место и в теории науки, если она открывает внутри на­уки — с помощью герменевтической рефлексии — условия истины, ко­торые не лежат в логике исследования, а предшествуют ей. В т. н. гума­нитарных науках в некоторой степени обнаруживается, что их пред­метом является нечто, к чему принадлежит с необходимостью и сам познающий.

2) Назовите особенности герменевтического метода:

Тот, кто хочет понять текст, должен, спрашивая, обратиться к чему-то лежащему за сказанным. Он должен понять текст как ответ с точки зрения этого вопроса, ответом на который он является. Но обра­тившись к тому, что лежит за пределами сказанного, мы неизбежно вы­ходим за эти пределы. Мы понимаем смысл текста лишь в том случае, если обретаем горизонт вопроса, который в качестве такового необходи­мым образом охватывает также и другие возможные ответы. И тогда смысл какого-либо предложения коррелирует с тем вопросом, ответом на ко­торый он является; это значит, однако, что он неизбежно выходит за пределы того, что, собственно, сказано в данномпредложении. Логика наук о духе является логикой вопроса.

Религиозная философия XXв.:

Э. Мунье// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С. 324-325.

1) На какую мощную традицию опирается философия экзистенциа­лизма? В чем заключается ее главная идея

Не существует философии, которая не была бы эк­зистенциалистской. Наука приводит в порядок внеш­нее бытие. Индустрия занята утилитарным. Возникает вопрос — что делала бы философия, если бы не эксплуатировала существование и су­ществующее.

Однако более охотно с именем экзистенциализма напрямую связы­вают течение современного мышления. Это мышление наиболее общим образом можно было бы охарактеризовать как реакцию философии че­ловека против крайностей философии идей и философии вещей. Для нее (философии человека) главной проблемой является не существова­ние как таковое, а существование человека. В этом смысле экзистенциализм опирается на мощную традицию. История мышления отмечена вехами экзистенциальных откровений, которые в то же время были для мышления поворотом к самому себе, возвращением к своей первоначальной миссии. Это призыв Сократа, противостоящий космологическим грезам ионийских физиков своим призывом: «Познай самого себя». Это обращение стоиков, призываю­щих к господству над собой и противостоянию судьбе. Это греки, увле­кающиеся легковесными играми софистики и диалектики. Это и святой Бернар [Клервосский], направляющийся в крестовый поход от имени христианства для обращения и спасения против математизации веры Абеляром. Это и Паскаль, с самого начала поднявшийся на борьбу про­тив картезианской авантюры, которая была нацелена на развитие науки и подчинение ей всего человека, его жизнь и смерть. Но с Паскаля соб­ственно и начинается современный экзистенциализм. Он пресекает все пути, он касается всех тем.

2) Назовите основные ветви экзистенциализма:

Ствол экзис­тенциализма расщепляется на две ветви. Одна произрастает от старого христианского ствола. Возвышение над природой значения образа Бога [в человеке], искупленного через воплощенного Христа. Провозглашен примат спасения над активностями знания и пользы; имеется ли онто­логический климат наилучшим образом удовлетворяющей экзистенци­алистским требованиям? Экзистенциализм снискал наибольшие лавры в феноменологичес­кой школе. Его ветвь, питающаяся христианским соком, не была порож­дена уверенностью и безмятежностью христианского учения в его докт-риальном оформлении. Наоборот, эта уверенность и безмятежность про­тиворечили его мышлению. Наилучшим образом переход от ортодок­сии вероучения к независимости осуществил Макс Шеллер. Русская ветвь проходит через Соловьева, Шестова и Бердяева. В начале второго течения находится другая изолированная величи­на — Ницше. Симметрично Иоанну Крестителю он хотел возвысить ко­нец евангельской эры, провозгласив смерть Бога для людей, которые не осмеливаются брать на себя его роль. Этот призыв прозвучал в обстанов­ке безраздельного оптимизма, царившего в конце века. Ницше какудар молнии осветил непристойность в пустом небе счастья, разрушающее осень Запада и открывающееся грозами равно действия, которые балан­сировали между нашими крышами и нашими садами. Ницше, так же как и Кьеркегор, ждал, что его голос будет услышан, когда отчаяние про­никнет в сердце отделенных от божественного присутствия и разочаро­вавшихся в созерцании миров. Из этого течения в силу обстоятельств сформировался новый стои­цизм, в котором человек вдохновлялся на борьбу в своем фундамен­тальном одиночестве. Эта философия сталкивает нас непосред­ственно с ничто, не давая этому достаточно обоснования в глубинном опыте. Эта линия атеистического экзистенциализма, которая идет от Хайдеггера и Сартра и которую ошибочно принимают за весь экзис­тенциализм. Простой взгляд убеждает нас, что первая экзистенциальная тради­ция не уступает второй ни в полноте, ни во влиянии, но связь между этими традициями так незаметна, что забывают их общий источник.

Ж. Маритен// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.328-330.

1) Каковы философские истоки неотомизма? Назовите его основных представителей.

Необходимость «антропологического поворота» философии XX в. приветствовал и неотомизм (его теоретический фундамент составляет учение Фомы Аквинского), видя в философии человека наилучший спо­соб «модернизации» религиозной философии. Католический философ М. Шелер (1874—1928) писал: «В известном смысле все центральные проблемы философии можно свести к вопросу: что есть человек и како­во его метафизическое местоположение в общей целостности бытия, мира и бога». Человек в понимании неотомистов— основной элемент бытия, через него проходит история, ведущая к высшему состоянию развития общества — «граду божьему». История имеет гуманный смысл и назначение. Общество может прийти к состоянию, не похожему на все известные. То будет общество, основанное на высших религиозно-нравственных ценностях. Так ставится вопрос в произведениях Этьена Жильсона (1884-1978), Жака Маритена (1882-1973), Тейяра де Шарде-на (1881-1955). Что касается именно томизма, то, с одной стороны, следует сказать, что томистская философия являет­ся философией потому, что она рациональна, а не потому, что она хрис­тианская; с другой же стороны, если встать наточку зрения не формаль­ной причинности, а исторического развития, то надо сказать, что томи­стская философия должна быть признана настоящей философией в силу не только названного соображения, но и ввиду вспомоществования свы­ше оттого, кто, если следовать «Евдемовой этике», есть не только основа разума, но и лучше, чем разум. Как бы то ни было, в философии нам важно не то, что она христианская, а то, что она истинная. Скажем еще раз, каковы бы ни были условия формирования философии и ее работы в душе, она обращается именно к разуму, и чем более она истинна, тем строже ее верность собственной природе философии и, если можно так сказать, тем более она связана этой природой.

2) Что Маритен старается доказать, обращаясь к философии искус­ства? Есть ли связь между моралью и искусством:

Искусство и поэзия стремятся к абсолюту, который есть красота, достижимая в произведении, но не есть сам Бог, или сущая через себя Красота. Абсолют, к которому устремлены искусство и поэзия, есть высшее благо и последняя цель данной иерар­хии, в иерархии духовного творчества, но это не абсолютно последняя цель. То, что художник в качестве художника любит превыше всего, есть красота, в которой должно быть рождено произведение, а не Бог в каче­стве высшего Упорядочивателя человеческой жизни или в качестве самосущей Любви, изливающей на нас свое благоволение. Если художник любит Бога превыше всего, он делает это постольку, поскольку он — че­ловек, а не поскольку он—художник. Моральное обстоятельство — не следствие социальных табу. Мораль­ное обязательство есть принуждение, оказываемое интеллектом на волю. Представление об убийстве как зле меня связывает. Я «связан сове­стью». Таково моральное обязательство на уровне абстрактного созерца­ния моральных сущностей как таковых. Но есть и другой уровень: уро­вень действительного выбора, акта свободы. Здесь в моей власти сделать выбор, противоположный моей совести и моральному обязательству. То, что верно относительно моральной совести человека как человека, в точности соответствует тому, что верно относительно художнической со­вести художника, или врачебной совести врача, или научной совести ученого. Чтобы прокормить свою семью, художник можетоказать-ся вынужден даже отречься от искусства. Он никогда не пойдет на то, чтобы стать плохим художником и портить свои вещи. Мы обнаруживаем неизбежный конфликт между двумя автономными мирами, каждый из которых суверенен в пределах своей сферы. Мораль не может ничего сказать нам о том, что есть причина и благо произведения, — о Красоте. Искусство ничего не может сказать нам о том, что есть причина и благо человеческой жизни. В то же время человеческая жизнь не может обойтись без самой этой Красоты и без этого интеллектуального творческого начал, а где Последнее слово принадлежит Искусству. Искусство же реализует себя в самом средото­чии этой человеческой жизни, человеческих нужд и человеческих це­лей, где последнее слово принадлежит Морали. Иначе говоря, если вер­но, что Искусство и Мораль образуют два автономных мира, каждый из которых суверенен в пределах своей сферы, они все же не могут взаимно игнорировать друг друга; ибо человек присутствует в обоих этих мирах одновременно как интеллектуальный творец и как моральный действо­ватель, субъект актов, в которых решается его судьба. И поскольку ху­дожник есть человек, прежде чем быть художником, автономный мир морали безусловно выше (и обширнее), чем автономный мир Искусст­ва. Иначе говоря, Искусство косвенным и внешним образом подчинено Морали.

Неофрейдизм.

К.Г. Юнг// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.330-332

1)Что такое коллективное бессознательное:

У Фрейда бессознатель­ное выступает — по крайней мере метафорически, в качестве действую­щего субъекта, по сути оно остается не чем иным, как местом скопления именно вытесненных содержаний; и только потому за ним признается практическое значение. Ясно, что с этой точки зрения бессознательное имеет исключительно личностную природу, хотя с другой стороны, уже Фрейд понимал архаико-мифологический характер бессознательного способа мышления. Конечно, поверхностный слой бессознательного яв­ляется в известной степени личностным. Мы называли его личностным бессознательным. Однако этот слой покоится на другом, более глубо­ком, ведущем свое происхождение и приобретаемом уже не из личного опыта. Этот врожденный более глубокий слой и является так называе­мым коллективным бессознательным. Я выбрал термин «коллективное», поскольку речь идет о бессознательном, имеющем не индивидуальную, а всеобщую природу. Это означает, что оно включает в себя, в противо­положность личностной душе, содержания и образы поведения, которые являются повсюду и у всех индивидов одними и теми же. Дру­гими словами, коллективное бессознательное идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, бу­дучи по природе сверхличным.

Э. Фромм// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.332-333.

1)Чем отличается подлинное и неподлинное мышление:

Исследование процесса рационализации, воз­можно, является самым важным вкладом психоанализа в развитие человеческой культуры. Оно открыло новое измерение исти­ны и показало, что того факта, что кто-то верит во что-то, еще недоста­точно, чтобы судить о его искренности, что только поняв, какие бессоз­нательные процессы происходят в человеке, можно узнать, рационали­зирует он или говорит правду. Психоанализ мыслительных процессов имеет дело не только с теми рационализациями, которые призваны исказить или скрыть истинную мотивацию, но также и с теми мыслями, которые неистинны в другом смысле, в смысле отсутствия у них важности и значения, которые прида­ются им теми, кто их проповедует. Мысль может быть пустой оболоч­кой, ничем иным, как мнением, которого придерживаются лишь по­стольку, поскольку оно является широко распространенным в данной культуре словесным стереотипом. С другой стороны, мысль может быть выражением подлинных чувств человека и его истинных убежде­ний. В последнем случае она коренится в самой личности и имеет эмо­циональную основу. Только мысли, укорененные подобным образом, эффективно определяют поступки человека.

2) Каковы старые и новые «враги» человеческой свободы:

Понимание всей проблемы свободы зиждется на способности видеть обе стороны этого процесса. Это трудно, потому что обычно мы мыслим не диалектически и склонны сомневаться в том, что одна и та же причина может одновременно вызвать два противополож­ных следствия. Происходит это потому, что в борьбе за свободу внимание всегда было сконцентрировано на ликвидации старых форм власти и принуждения; в результате естественно появление такого чувства, что чем больше тра­диционных форм принуждения уничтожено, тем свободнее стал чело­век. При этом мы не в состоянии увидеть, что, хотя человек избавился от многих старых врагов свободы, в то же время появились новые враги; причем этими врагами становятся не столько разного рода внешние пре­поны, сколько внутренние факторы, блокирующие полную реализацию свободы личности. Мы полагаем, например, что свобода вероисповеда­ния — это одна из решающих побед свободы. Но при этом не осознаем, что, хотя это на самом деле победа над теми силами церкви и государ­ства, которые не позволяли человеку исповедовать религию в соответ­ствии с его убеждениями, современный человек в значительной степени вообще утратил способность верить во что бы то ни было, не доказуемое методами точных наук. Или возьмем другой пример. Мы полагаем, что свобода слова — это последний шаг в победном шествии свободы. Но забываем при этом, что, хотя свобода слова действительно является важ­ной победой над старыми ограничениями, современный человек не приобрел способности мыслить оригинально, то есть самостоятель­н. Или еще: мы гордимся тем, что в своем образе жизни человек теперь не зависит от внешних властей, уже не диктующих ему, что делать и чего не делать. Но не замечаем роли таких анонимных авторитетов, как общественное мнение и «здравый смысл», которые так сильны пото­му, что мы внутренне боимся как-то отличиться от них. Иными словами, мы зачарованы ростом свободы, и, как слепые, не видим тех внутренних препон, принуждений и страхов, которые гото­вы лишить всякого смысла все победы, одержанные свободой над тради­ционными ее врагами. Мы забываем, что проблема свободы явля­ется не только количественной, но и качественной.

Аналитическая философия, неопозитивизм и постпозитивизм:

Л. Витгенштейн// Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. С.55-56.

1) Имеют ли какой-нибудь смысл вечные философские вопросы:

Период второй половины XIX — начала XX в., когда техногенная цивилизация находилась на подъеме, характеризуется доминированием в философской мысли гносеолого-методологического направления. Опираясь на критическую философию И. Канта, с одной стороны, и идеи позитивной философии О. Конта, с другой, представители этого направления видели главную задачу философии в решении проблем теории познания, которая должна была стать основой развития методологии науки. С их точки зрения, само развитие науки и базирующиеся на научном познании технология и экономика должны были решить все социальные проблемы их собственной эпохи. Развитие науки должно было привести общество если и не к раю на Земле, то, по крайней мере, к достижению всеобщего благосостояния и индивиду­ального развития каждого человека. Наиболее радикальные последователи этого направления отказывались от самой постановки так называемых вечных философских вопросов, объявляя эти вопросы псевдопроблемами, пережит­ками господства метафизики в теоретическом мышлении.

Ярким примером такого типа философского мышления был ранний период философской деятельности Л. Витгенштейна, пожалуй, наиболее выдающегося представителя неопозитивистской и аналитической филосо­фии XX в. Большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны. Вот почему на вопросы такого рода вообще невозможно давать ответы, а можно лишь устанавливать их бессмысленность. Большинство предложений и вопросов философов коренится в непонимании логики языка.

2) В чем причина бессмысленности этих вопросов:

Большинство предложений и вопросов философов коренится в непонимании логики языка (Это вопросы такого типа, как тождественно ли добро в большей или меньшей степени, чем прекрасное.) И неудивительно, что самые глубокие проблемы — это, по сути, не проблемы. Вся философия — это «критика языка»... Заслуга Рассела в том, что он показал видимая логическая форма предложения не обязательно является его действительной логической формой. Предложение — картина действительности ибо, если я понимаю предложение, то знаю изображаемую им возможную ситуацию. Предложение представляет существование и не-сушествование со­бытий [элементарных ситуаций].

Целокупность истинных предложений — наука в ее полном охвате (или Целокупность наук). Философия не является одной из наук. (Слово «философия» должно обозначать нечто, стоящее над или под, но не рядом с науками.) Цель философии — логическое прояснение мыслей. Философия - не учение, а деятельность. Философская работа, по существу, состоит из разъяснений. Результат философии не «философские предложения», адостигнутая ясность предложений.

Мысли, обычно как бы туманные и расплывчатые, философия при­звана делать ясными и отчетливыми.

Психология не более родственна философии, чем какая-нибудь иная наука. Теория познания — это философия психологии. Разве мое изучение знакового языка не соответствует изучению мыс­лительного процесса, которое философы считали столь существенным для философии логики? Только в большинстве случаев они впутывались в несущественные психологические исследования, и для моего метода существует подобная опасность. Дарвиновская теория имеет не большее отношение к философии, чем любая иная научная гипотеза.

3) Как должны быть взаимосвязаны философия и наука? В чем заключа­ется истинный метод философского исследования:

Философия ограничивает спорную территорию науки. Она призвана определить границы мыслимого и тем самым немыс­лимого. Немыслимое она должна ограничить изнутри через мыслимое. Она дает понять, что не может быть сказано, ясно представляя то, что может быть сказано. Правильный метод философии, собственно, состоял бы в сле­дующем: ничего не говорить, кроме того, что может быть сказано, т.е. кроме высказываний науки, - следовательно, чего-то такого, что не имеет ничего общего с философией. — А всякий раз, когда кто-то захотел бы высказать нечто метафизическое, доказывать ему, что он не наделил зна­чением определенные знаки своих предложений. Этот метод не приносил бы удовлетворения собеседнику — он не чувствовал бы, что его обучают философии, — но лишь такой метод был бы безупречно правильным.

Х. Патнэм, Р. Нозик.// Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. С.398-400

1)Что не удовлетворяло американских философов Р. НозикаиХ. Патнэма в аналитической философии, которая на сегодняшний день является господствующим философским направлением в Англии и США:

Патнэм X.: «Так получилось, что меня, как и многих других молодых американских философов, в университете прежде всего учили тому, что не нужно любить и что не нужно считать философией. Из нас готовили тех, кто будет опровергать авторов и критиковать тексты. По-моему, это ужасно, и следует прекратить эту практику на всех философских факультетах, во всех школах и направлениях. В колледже я обожал Кьеркегора, но меня учили, что он в большей степени поэт, чем философ. Затем шел Маркс, к которому я питал интерес почти всю свою жизнь, но опять меня учили, что Маркса следует считать социальным теоретиком, а не философом. Мне нра­вился Фрейд, но и здесь мне объяснили, что психология — это вовсе не философия. Этот процесс сужения кругозора происходил, и когда я учился в университете, и когда начал работать преподавателем. Боюсь, что, только достигнув сорока лет, я стал сопротивляться этой привычке считать философией исключительно аналитическую философию».

2) Какие события личной жизни заставили обоих авторов отойти от прин­ципов аналитической философии:

Патнэм X.: «Это связано с событиями шестидесятых годов, когда я был политически очень активен. Я курировал на факультете сторонников дви­жения «Студенты за демократическое общество». Я собирал повестки в армию, что было уголовным преступлением, но меня не посадили за это в тюрьму. Я был связан с маоистской группой. Теперь я уже не маоист и даже не марксист, но оттого времени я, среди прочего, унаследовал убеждение в том, что философия не является, не может и не должна быть только академической дисциплиной. Думаю, я обязан этой идеей шестидесятым годам, которые во многих отношениях изменили мою жизнь».

Нозик Р.: «Безусловно, будучи студентом, я считал себя аналитическим философом, однако это никогда не было тем направлением, к которому я хотел бы принадлежать. Просто я хотел размышлять о некоторых про­блемах, а аналитическая философия располагала средствами, которые я мог использовать в своих размышлениях. Я никогда не считал, что аналитическая философия включает в себя все, о чем мне хотелось бы сказать. Как философ, я хотел опираться на аналитическую философию и на все то, что способствует достижению понимания. Что же касается разногласий с другими философами... Ну, вы можете спросить об этом других философов».

П. Фейерабенд// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.334-336.

1) Что есть наука, как она действует, каковы ее результаты? Можно ли обосновать ценность науки ссылками на ее результаты:

Существует особый научный метод, т. е. совокупность правил, управляю­щих деятельностью науки. Процедура, осуществляемая в соответствии с правилами, является научной; процедура, нарушающая эти правила, ненаучна. Эти правила не всегда формулируются явно, поэтому существует мнение, что в своем исследовании ученый руководствуется правилами скорее интуитивно, чем сознательно. Кроме того, утверждается неиз­менность этих правил. Однако тот факт, что эти правила существуют, что наука своими успехами обязана применению этих правил и что эти пра­вила «рациональны» в некотором, хотя и расплывчатом смысле, — этот факт не подвергается ни малейшему сомнению. Второй вопрос в наши дни почти не ставится. Здесь ученые и теоре­тики науки выступают единым фронтом, как до них это делали предста­вители единственно дарующей блаженство церкви: истинно только уче­ние церкви, все остальное — языческая бессмыслица. В самом деле: оп­ределенные методы дискуссии или внушения, некогда служившие сия­нию церковной мудрости, ныне нашли себе новое прибежище в науке. Однако, разве нет громадного различия между наукой, с од­ной стороны, и религией, идеологией, мифом — с другой? Это различие настолько велико и очевидно, что указывать на него излишне, а оспари­вать смешно. Тогда, быть может, не только оправданно, но даже желательно устранить религию и мифы из центра духовной жизни со­временного общества и на их место поставить науку?!

2) Назовите политические и практические аргументы против расши­рения сферы авторитета науки

Специальные вопросы, говорят нам ученые, должны обсуждаться спе­циалистами и с помощью методов, принятых в той или иной области науки. <...> Обсуждение всех этих проблем нужно передать ученым. Такой способ действий был бы не совсем демократичным, но не очень вред­ным, если бы ученый знал, о чем идет речь. Но этого как раз и не бывает. Если в своей собственной области ученый долгое время колеб­лется и сомневается, прежде чем решится опубликовать некоторое открытие или выступить с критикой важного принципа, то для того, чтобы разделаться с мифом или ненаучной космологией, хватает самых смехо­творных аргументов и минимума знаний. Такие аргументы бывают либо общими, либо специальными. Общие аргументы сводятся к указанию на то, что критикуемые идеи были получены ненаучным путем и поэтому неприемлемы. При этом предполагается, что имеется некий «метод на­уки» и только этот метод приводит к приемлемым результатам. Если спро­сить ученого, в чем состоит этот мнимый метод, мы получим самые раз­личные ответы, которые показывают, что ученые весьма редко знают, что именно они делают в процессе своих собственных исследований. Поче­му же мы должны им верить, когда они берутся судить о том, чем занима­ются другие? Вторая же часть предположения, утверждающая, что толь­ко наука получает приемлемые результаты, очевидно ложна. какова ценность на­уки? Ответ ясен. Мы обязаны науке невероятными открытиями. Науч­ные идеи проясняют наш дух и улучшают нашу жизнь. В то же время наука вытесняет позитивные достижения более ранних эпох и вслед­ствие этого лишает нашу жизнь многих возможностей. Сказанное о на­уке справедливо и в отношении известных нам сегодня мифов, религий, магических учений. В свое время они также приводили к невероятным открытиям, решали проблемы и улучшали жизнь людей. Нельзя забы­вать, сколькими изобретениями мы обязаны мифам! В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая фи­лософия сильно отстают, однако мы этого не замечаем. Запомним хотя бы то, что имеется много способов бытия-в-мире, каждый из которых имеет свои преимущества и недостатки, и что все они нужны для того, чтобы сделать нас людьми и решить проблемы нашего совместного существования в этом мире.