Хрестоматия Глобализация и идентичность / Часть 2 / Часть 2-Тоффлер

ЭЛВИН ТОФФЛЕР

ЛИЧНОСТЬ БУДУЩЕГО

Когда новая цивилизация врывается в нашу каж­додневную жизнь, мы спрашиваем себя: может, мы тоже устарели? Столько наших привычек, ценностей, установленных порядков и реакций ставит­ся под сомнение, поэтому вряд ли удивительно, что иногда мы чувствуем себя, как люди прошлого, пережитки цивилизации Второй волны. Но если некоторые действительно анахронизмы, есть ли среди нас люди будущего – ожидаемые граждане, если можно так вы­разиться, грядущей цивилизации Третьей волны? Можно ли за окружающим нас упадком и дезинтегра­цией разглядеть появляющиеся контуры личности бу­дущего – пришествие, так сказать, «нового челове­ка»?

Если да, то это не первый раз, когда на горизонте по­является ип homme nouveau (новый человек). В своей великолепной ра­боте Андре Реслер, директор Центра европейской куль­туры, пишет о предпринимавшихся попытках пред­сказать пришествие нового типа человека. В конце XVIII в. был, например, «американский Адам» — новый человек, появившийся в Северной Америке якобы без пороков и слабостей европейцев. В середине XX в. новый человек должен был появиться в гитле­ровской Германии. «Нацизм, – писал Герман Раушнинг, – это больше, чем религия; это желание создать сверхчеловека». Этот здоровый «ариец» должен быть частично крестьянином, частично воином, частично Богом. «Я видел нового человека, – признался однаж­ды Гитлер Раушнингу. – Он неустрашимый и жесто­кий. Я в страхе стоял перед ним».

Об образе нового человека (мало кто говорит о «новой женщине», разве что в качестве уточнения) мечтали также коммунисты. В Советском Союзе все еще говорят о формировании «социалистического чело­века». Наиболее пылко восторгался будущим челове­ком Троцкий: «Человек станет несравнимо сильнее, мудрее и более чувствительным. Его тело станет более гармоничным, движения – более ритмичными, голос – более мелодичным. Его жизнь станет яркой и волнующей. Средний человек достигнет уровня Арис­тотеля, Гете, Маркса».

Недавно, лет 10 или 20 тому назад, Франц Фанон провозгласил пришествие еще одного нового человека, человека с «новым сознанием». Для Че Гевары идеаль­ный человек будущего должен иметь более богатую внутреннюю жизнь. Как видим, все образы отличаются друг от друга.

И все же Реслер убедительно показывает, что за большинством этих образов «нового человека» про­сматривается наш старый знакомый: Благородный Ди­карь, мифическое создание, наделенное всеми качест­вами, которые цивилизация якобы испортила или стер­ла. Реслер справедливо ставит под сомнение эту роман­тизацию примитивного человека, напоминая нам, что режимы, которые сознательно пытались формировать «нового человека», обычно несли с собой тоталитарное опустошение.

Таким образом, было бы глупо провозглашать еще раз рождение «нового человека» (если только, с учетом открытий генной инженерии, мы не употребляем это выражение в пугающем, чисто биологическом смысле). Это понятие предполагает прототип, единую идеальную модель, которой пытается следовать вся цивилизация. А в обществе, быстро двигающемся к массовой дезин­теграции, вряд ли такое возможно.

Тем не менее было бы в равной степени глупо пола­гать, что фундаментально изменившиеся материаль­ные условия жизни не затрагивают личность или, точ­нее, социальный характер. Изменяя глубинные струк­туры общества, мы также изменяем людей. Даже если кто-то верит в некую постоянную человеческую приро­ду (это – общераспространенная точка зрения, которой я не придерживаюсь), общество все же вознаграж­дает и вырабатывает определенные черты характера и наказывает другие, что приводит к эволюционным из­менениям некоторых черт характера человека.

Психоаналитик Эрих Фромм, который, вероятно, лучше всех написал о социальном характере, определя­ет его как «ту часть структуры характера, которая встречается у большинства членов группы». В любой культуре, говорит он, есть широко распространенные черты, из которых складывается социальный характер. В свою очередь социальный характер формирует людей таким образом, что «их поведение – это не вопрос со­знательного решения относительно того, следовать или нет социальной модели, а желание поступить так, как им надлежит поступать, и в то же время удовле­творенность от того, что они поступают в соответствии с требованиями культуры».

Таким образом, Третья волна не создает некоего иде­ального супермена, некую героическую разновидность, обитающую среди нас, а коренным образом изменяет черты характера, присущие всему обществу. Создается не новый человек, а новый социальный характер. Поэто­му наша задача – искать не мифического «человека», а те черты характера, которые с наибольшей вероятнос­тью будут цениться цивилизацией завтрашнего дня.

Эти черты характера возникают не только под влия­нием внешнего давления на людей. Они порождаются напряжением, существующим между внутренними по­требностями или желаниями многих индивидов и внешними потребностями или давлениями общества. Но, сформировавшись однажды, эти общие черты характера влияют на экономическое и социальное разви­тие общества.

Приход Второй волны, например, сопровождался распространением протестантской этики с ее акцентом на бережливость, упорный труд и отсрочку вознаграж­дения – черты, служившие каналами, по которым ог­ромная энергия направлялась на выполнение задач экономического развития. Вторая волна также вызвала изменения в объективности – субъективности, индиви­дуализме, отношениях к власти и способности к аб­страктному мышлению, сопереживанию и воображе­нию.

Чтобы крестьяне смогли освоить механизмы и пре­вратиться в производственную рабочую силу, они должны были научиться читать и писать. Им необходи­мо было дать образование, информировать и сформиро­вать их. Они обязаны были понять, что можно жить по-другому. Поэтому была потребность в большом числе людей, способных представить себя в новой роли и ок­ружении. Их надо было научить мыслить по-другому. Поэтому индустриализм должен был в какой-то степени демократизировать не только средства коммуника­ции и политику, но и воображение.

В результате таких психокультурных перемен изме­нились определенные черты характера – появился новый социальный характер. И сегодня мы опять ока­зались на грани такого же психокультурного перево­рота.

Стремительное удаление от оруэлловской унификации Второй волны затрудняет какие-либо обобщения относительно зарождающейся психики. Здесь, даже больше, чем в других размышлениях о будущем, мы можем только делать предположения.

Тем не менее мы можем указать на важные перемены, которые, вероятно, будут влиять на психологичес­кое развитие в обществе Третьей волны. И это подводит нас к весьма интересным вопросам, если не выводам. Ведь эти перемены затрагивают воспитание детей, об­разование, юность, работу и даже то, как формируется образ нашего «я». Невозможно изменить все это, не меняя весь социальный характер будущего.

ВЫРАСТАЯ ДРУГИМИ

Прежде всего ребенок завтрашнего дня, вероятно, будет расти в обществе, которое гораздо меньше сосре­доточено на ребенке, чем наше.

«Поседение» или постарение населения во всех вы­сокоразвитых странах предполагает, что общество уде­ляет больше внимания потребностям пожилых людей и, соответственно, меньше – молодым. Далее, по мере того как женщины продвигаются по службе и делают карьеру в рыночной экономике, их традиционная по­требность тратить все свои силы на материнство умень­шается.

В период Второй волны миллионы родителей осу­ществляли собственные мечты в своих детях, так как они могли вполне резонно ожидать, что их дети достиг­нут больших успехов в социальной и экономической сферах, чем они сами. Эти мечты о продвижении на­верх побуждали родителей сосредоточивать огромную психическую энергию на своих детях. Сегодня многие родители, принадлежащие к среднему классу, испыты­вают мучительное разочарование, когда их дети, живя в гораздо более сложном мире, движутся по социально-экономической лестнице вниз, а не вверх. Исчезает воз­можность состояться с помощью своих детей.

Вероятно, общество будущего не станет немедленно удовлетворять все потребности, желания ребенка и даже, возможно, интересоваться его психологическим развитием. Если так, доктора Споки будущего пореко­мендуют родителям создавать детям более структури­рованное и требовательное окружение и давать им меньше свободы.

Можно ожидать, что юношеский период не будет таким затянутым и болезненным процессом, как сегод­ня для многих. Миллионы детей воспитываются в се­мьях с одним родителем, где работающие матери (или отцы) измотаны неустойчивой экономикой. У этих детей меньше удовольствий и времени, чем у поколе­ния детей-цветов 60-х годов.

Другие, позднее, будут, вероятно, воспитываться в семьях, работающих дома. Как и во многих семьях Второй волны, строящихся на бизнесе матери и отца, мы можем ожидать, что дети, живущие в завтрашнем, набитом электроникой доме будут непосредственно во­влекаться в семейные дела и с ранних лет приучаться к ответственности.

Подобные факты предполагают более короткие дет­ство и юность, но в то же время более ответственные и продуктивные. Работая вместе со взрослыми, дети в таких семьях, наверное, будут в меньшей степени под­вержены влиянию сверстников. Они смогут достичь больших успехов.

Во время перехода к новому обществу, там, где есть дефицит рабочих мест, профсоюзы Второй волны, несо­мненно, будут бороться за исключение молодых людей из рынка труда вне дома. Профсоюзы (и учителя, неза­висимо от того, члены ли они профсоюзов или нет) будут лоббировать принятие законов о продлении сро­ков обязательного или частично обязательного школь­ного образования. В той степени, в какой им это удастся, миллионы молодых людей будут, помимо своей воли, удерживаться в удушающем заточении затянув­шейся юности. Таким образом, мы можем стать свиде­телями острого контраста между молодыми людьми из «электронных коттеджей», которые быстро выросли, поскольку рано начали работать и чувствовать ответст­венность, и теми, кто медленнее взрослеет в других ус­ловиях.

С течением времени следует ожидать, что образова­ние тоже изменится. Многие дети станут учиться не в классной аудитории. Несмотря на давление профсо­юзов, сократится, а не увеличится число лет обязатель­ного школьного образования. Исчезнет строгая возрас­тная изоляция, молодые и старые будут общаться друг с другом. Образование, более разнообразное и тесно связанное с работой, будет продолжаться в течение всей жизни. А сама работа – будь то производство для рынка или для домашнего пользования, – вероятно, начнется раньше, чем это было у одного или двух пос­ледних поколений. В силу этих причин цивилизация Третьей волны может оказывать предпочтение совсем другим чертам характера у молодых, таким, как неза­висимость от мнений сверстников, меньшая ориента­ция на потребление и меньшее гедонистическое зацик­ливание на самом себе.

Так это или нет, верно одно: взросление будет прохо­дить по-другому. И в результате появятся другие лич­ности.

НОВЫЙ РАБОТНИК

По мере того как подросток взрослеет и выходит на трудовую арену, новые силы вступают в игру с его или ее личностью, поощряя одни черты и наказывая или карая другие.

В эпоху Второй волны работа на заводах и в учреж­дениях постоянно становилась более однообразной, спе­циализированной и срочной, а работодатели предпочи­тали работников, которые были послушны, пунктуаль­ны и готовы выполнять механическую работу. Соответ­ствующие черты характера воспитывались в школах и поощрялись корпорациями.

С наступлением на наше общество Третьей волны ра­бота становится все более разнообразной, менее фрагментированной, каждый выполняет более крупное, а не мелкое задание. Гибкий график и свободный темп заменяют прежнюю потребность в массовой синхрони­зации поведения. Работникам приходится справляться с более частыми переменами в их работе, а также со сбивающим с толку чередованием переводов персонала, изменений продукции и реорганизаций.

Таким образом, работодатели Третьей волны испы­тывают все возрастающую потребность в мужчинах и женщинах, которые принимают на себя ответствен­ность, понимают, как их работа связана с работой дру­гих, которые могут справляться с более крупными за­даниями и быстро адаптируются к изменившимся об­стоятельствам и которые чувствуют настроение людей вокруг них.

Фирмы периода Второй волны часто увольняли со­трудников за бюрократическое поведение. Фирмы Тре­тьей волны нуждаются в людях с меньшей запрограм­мированностью, более быстрых на подъем. Разница, го­ворит Дональд Коновер, генеральный менеджер Корпо­ративного образования для «Вестерн электрик», такая же, как между классическими музыкантами, которые играют каждую ноту, написанную в партитуре, и джа­зовыми, которые, решив, какую мелодию исполнять, подхватывают сигналы друг друга и свободно импрови­зируют.

Это сложные люди, индивидуалисты, гордящиеся тем, что не похожи на других. Такая индивидуализи­рованная рабочая сила необходима промышленности Третьей волны.

По данным исследователя общественного мнения Дэниела Янкеловича, только 56% американских ра­ботников, главным образом более пожилые, еще сохра­няют мотивацию традиционными стимулами. Они счастливы получать четкие указания по работе и по­нятные задания, не рассчитывают найти «смысл» в своей работе.

Напротив, уже 17% рабочей силы отражает новые ценности, возникающие в недрах Третьей волны. В ос­новном молодые руководители среднего звена, они, как заявляет Янкелович, «жаждут большей ответственнос­ти и более живой работы с поручениями, достойными их таланта и квалификации». Наряду с финансовым вознаграждением они ищут в работе смысл.

Чтобы привлечь таких работников, наниматели на­чинают предлагать индивидуальные вознаграждения. Это объясняет, почему некоторые передовые компании (как TRW Inc., расположенная в Кливленде фирма с высокой технологией) предлагают сейчас работникам не фиксированный набор дополнительных льгот, а от­пуска, медицинские льготы, пенсии и страхование по их выбору. Каждый работник может выбрать исходя из своих нужд.

Янкелович пишет: «Нет такого одного набора стиму­лов, которым можно мотивировать весь спектр рабочей силы». Более того, добавляет он, среди разнообразных вознаграждений за работу деньги больше не имеют такой мотивирующей силы, как раньше.

Никто не хочет сказать, что этим работникам не нужны деньги. Конечно, нужны. Но, достигнув определенного уровня доходов, они начинают сильно отличаться в своих потребностях. Дополнительные денеж­ные прибавки больше не оказывают такого влияния на поведение, как прежде. Когда Бэнк оф Америка в Сан-Франциско предложил помощнику вице-президента Ричарду Исли более высокую должность в отделении, находящемся лишь в 20 милях от этого города, Исли отказался. Он не хотел так далеко ездить на работу. Лет десять назад, когда в книге «Шок будущего» был впервые описан стресс при переезде в связи со сменой места работы, только примерно 10% работников отка­зывались переезжать вместе с предприятием. Это число возросло и сейчас составляет от трети до половины со­трудников, согласно данным Мерилл Линч Релокейшн Менеджмент, инк., даже когда эти переезды часто со­провождаются более крупными прибавками к зарпла­те. «Раньше люди "брали под козырек" и стройными рядами отправлялись в Тимбукту, а теперь маятник оп­ределенно качнулся в сторону большего внимания к семье и образу жизни», – говорит вице-президент кор­порации «Селаниз». Подобно корпорации Третьей волны, которая должна принимать во внимание не только прибыль, работник также имеет «многочислен­ные интересы».

В то же время наиболее укоренившиеся модели влас­ти также меняются. В фирмах Второй волны у каждого работника один начальник. Споры среди сотрудников решает начальник. При новой форме организаций стиль совершенно иной. Работники имеют одновремен­но более одного руководителя. Разные по рангу и ква­лификации люди встречаются во временных, создавае­мых для решения конкретного вопроса, группах. И, по словам Дейвиса и Лоуренса, авторов стандартного текс­та на эту тему: «Разногласия... решаются без участия общего начальника... Подобная форма предполагает, что конфликт может быть здоровым... разные мнения ценятся, и люди выражают свою точку зрения даже когда знают, что другие могут не согласиться».

Такая система наказывает работников, проявляю­щих слепое послушание. Она вознаграждает тех, кто возражает в разумных пределах. Работники, ищущие смысл, ставящие под сомнение авторитеты, желающие поступать по своему разумению или требующие, чтобы их работа была социально значимой, могут считаться смутьянами на предприятиях Второй волны. Но пред­приятия Третьей волны не смогут работать без них.

Таким образом, мы повсеместно видим едва разли­чимое, но глубокое изменение черт личности, возна­граждаемых экономической системой, – изменение, которое формирует появляющийся социальный ха­рактер.[…]

КОНФИГУРАТИВНОЕ «Я»

Связь между средствами коммуникации и характе­ром сложна, но неразрывна. Мы не можем изменить все наши средства коммуникации и ожидать, что как народ останемся неизменными. Революция в средствах массовой информации приведет к революции в пси­хике.

В период Второй волны люди купались в море мас­сово производимых образов. Относительно небольшое число издаваемых централизованно газет, журналов, радио-, телепередач и фильмов обеспечивали то, что критики назвали «монолитным сознанием». Индивиды постоянно соотносили себя с незначительным набором ролевых моделей и оценивали свой образ жизни, срав­нивая его с несколькими предпочитаемыми возможнос­тями. Круг социально одобряемых стилей поведения личности был относительно узок.

Демассификация средств массовой информации в наши дни дает поразительное разнообразие ролевых моделей и стилей жизни, с которыми можно сравнить свою жизнь. Более того, новые средства массовой ин­формации кормят нас не целыми, а раскрошившимися чипсами образов. Они не предлагают нам несколько по­нятных видов идентичности для выбора, нужно сло­жить ее из кусочков: конфигуративное, или модульное, «я». Это гораздо труднее, и это объясняет, почему многие миллионы людей отчаянно ищут идентичность.

Эти усилия приводят нас к повышенному осознанию собственной индивидуальности – тех черт, которые де­лают нас неповторимыми. Так изменяется наш собст­венный образ. Мы требуем, чтобы нас считали личнос­тями и относились к нам как к личностям, и это про­исходит именно в то время, когда новая производственная система все больше нуждается в индивидуальнос­тях.

Помимо оказания нам помощи в кристаллизации чисто личностных качеств, новые средства коммуника­ции Третьей волны превращают нас в производите­лей – или, скорее, производителей-потребителей – наших собственных образов себя.

Немецкий поэт и критик Ганс Магнус Энценсбергер отметил, что во вчерашних средствах массовой инфор­мации «техническое различие между приемниками и передатчиками отражает социальное разделение труда на производителей и потребителей». В течение всей эпохи Второй волны сотрудники средств массовой ин­формации производили послания для аудитории, кото­рая не могла ответить прямо или взаимодействовать с теми, кто посылает сообщения.

Напротив, наиболее революционной чертой новых средств коммуникации является то, что многие из них интерактивны, т. е. позволяют каждому пользователю создавать или посылать образы, а также просто полу­чать их извне. Двухсторонние кабели, видеокассеты, дешевые записывающие устройства – все это отдает средства коммуникации в руки отдельного человека.

Заглядывая вперед, можно представить, что когда-нибудь даже обычное телевидение станет интерактив­ным, и мы сможем не только смотреть Арчи Банкера или Мэри Тайлер Моор завтрашнего дня, но и погово­рить с ними и повлиять на их поведение во время шоу. Уже сейчас кабельная система «Кьюбе» технически по­зволяет зрителям телепостановки обратиться к режис­серу с просьбой ускорить или замедлить темп действия или выбрать конец истории.

Революция средств коммуникации дает каждому из нас более сложный образ себя. Она делает нас еще более непохожими друг на друга. Она ускоряет сам процесс нашего «примеривания» различных образов и ускорят наше продвижение к новым образам. Она позволяет нам с помощью электроники демонстрировать свой образ миру. И никто до конца не понимает, что все это сделает с нашей личностью, ибо ни в одной из предыду­щих цивилизаций у нас не было таких мощных средств. Наше овладение технологией сознания возрастает.

Мир, в который мы быстро вступаем, настолько далек от нашего прошлого опыта, что все психологи­ческие гипотезы выглядят сомнительно. Однако абсо­лютно ясно, что мощные силы совместно воздействуют на изменение социального характера – развитие опре­деленных черт, подавление других и, таким образом, изменение всех нас.

Оставляя позади цивилизацию Второй волны, мы не просто переходим из одной энергетической системы в другую или от одной технологической основы к другой. Мы революционизируем также и внутреннее простран­ство. В свете этого было бы абсурдно проецировать про­шлое на будущее – обрисовывать людей цивилизации Третьей волны в терминах Второй волны.

Если наши предположения хотя бы частично верны, завтра индивиды будут гораздо сильнее отличаться друг от друга, чем сегодня. Многие из них будут взрос­леть раньше, раньше брать на себя ответственность, лучше адаптироваться и проявлять больше индивиду­альности. Они будут более склонны, чем наши родите­ли, ставить под сомнение авторитеты. Им будут нужны деньги, и они будут их зарабатывать, но – за исключе­нием условий крайней нужды – они не станут рабо­тать только за деньги.

Прежде всего, как представляется, они будут стре­миться к равновесию в жизни – равновесию между ра­ботой и развлечением, между производством и произ­водством-потреблением, между умственным и физичес­ким трудом, между абстрактным и конкретным, между объективностью и субъективностью. И они будут рас­сматривать и изображать себя с помощью гораздо более сложных понятий, чем люди прошлого.

По мере того как зреет цивилизация Третьей волны, мы будем создавать не утопических мужчину и женщи­ну, которые возвышались над людьми прежде, не сверхчеловеческую расу новых Гете и Аристотелей (или Чингисханов, или Гитлеров), а простую и гордую, как можно надеяться, расу – и цивилизацию, заслу­живающую названия человеческой.

Нельзя рассчитывать на подобный результат, нельзя рассчитывать на благополучный переход к достойной новой цивилизации, пока мы не признаем один послед­ний императив: необходимость политической транс­формации. Эту перспективу – одновременно пугаю­щую и бодрящую – мы рассмотрим на последних стра­ницах. Личности будущего должна соответствовать по­литика будущего.

Тоффлер Элвин. Третья волна. –

М.: ООО «Издательство АСТ», 2002.

С. 599-617.