Хрестоматия Глобализация и идентичность / Часть 2 / Часть 2-Гусаченко

ВАДИМ ГУСАЧЕНКО

ГЛОБАЛЬНОСТЬ И КОСМОПОЛИТИЗАЦИЯ

Одна из последних книг известного немецкого философа У. Бека «Космополитический взгляд или: Война - это мир»¹ продолжает исследование глобализационной проблематики, начатое в середине 90-х гг. прошлого века. Интерес представляет, прежде всего, новое в лексиконе автора понятие космополитизма (с его многочисленными коннотациями). Несёт ли оно некое новое существенное содержание по сравнению с хорошо известными, сопредельными ему понятиями - глобализация, глобальность, глобализм и т.п. – и в чём оно заключается? Мы постараемся провести сравнение также и по некоторым другим тематическим пунктам, таким как: концепция Второго (другого) модерна, нация, государство, Европа и др. Не менее интересно проследить и за тем, сменилось ли – и как именно – отношение автора к глобализационным трансформациям. Мы надеемся, что анализ этого материала поможет нам уточнить или сформулировать (а может быть и отказаться) от некоторых сторон собственной концепции на Второй (другой) модерн и намереваемся посвятить этому анализу ряд статей.

У.Бек дифференцирует глобализационные трансформации посредством трёх категорий: глобализм, глобальность и глобализация. Глобализм означает подмену и вытеснение мировым рынком политической деятельности, идеологиию господства мирового рынка, неолиберализма. Эта идеология «сводит многомерность глобализации только к одному, хозяйственному измерению и обсуждает другие аспекты глобализации (экологический, культурный, политический, общественно-цивилизационный), – если вообще дело доходит до обсуждения, – только ставя их в подчинение главенствующему измерению мирового рынка. До сих пор политика «определяла правовые, социальные и экологические рамочные условия, в которых хозяйственная деятельность вообще становится общественно возможной и узаконенной». Теперь скорее мировая экономика определяет «рамки» политики того или иного государства. «Глобализм позволяет управлять таким сложным образованием, как Германия, - т.е. государством, обществом, культурой, внешней политикой - как простым предприятием» [там же].

Под глобальностью У. Бек понимает «мировое общество», т.е. «общность социальных отношений, которые не могут интегрироваться в национально-государственную политику или определяться ею». Происходит «оборачивание», в результате которого замкнутые, локальные пространства былых национальных государств начинают играть ведомую роль, уступая ведущую – трансгрессиям не поддающегося интеграции мирового горизонта, который создаваясь и сохраняясь в коммуникациях и действиях всегда открыт новым коммуникациям и действиям.

Двойственно в подобного рода ситуации положение государства. Оно находится в состоянии полураспада: с одной стороны, подчиняется реальной власти, ориентации и идентичности транснациональных корпораций (поскольку всё более и более «кормится» за счёт их инвестиций), с другой стороны, сохраняет функции политического управления в пределах страны. Эту амбивалентность У. Бек называет глобализацией.

КОСМОПОЛИТИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ:

ЛОГИКА ИНКЛЮЗИВНОСТИ И ЭКСКЛЮЗИВНОСТИ

Эмпирически У. Бек исходит из того, что космополитизм уже победил в мировой и европейской действительности. Самым ярким свидетельством этого является всемирность: миграций, товаров, кризисов, терроризма и даже антиглобализма. Космополитизм «стал сигнатурой нового века, века рефлексивного модерна, в котором ликвидируются государственные границы и национальные различия и заново обсуждаются как политика политик». Эта глобальная смена ситуации требует и новой методологии исследования, адекватной точки зрения («взгляда») на неё, взамен «национальной» – т.е. такой, в которой базовой категорией является нация, национальное государство, национальный суверенитет, страна и т.д. Практически к этому ряду понятий принадлежит и «общество», которое в условиях «многообразия без единства» также подвергается декомпозиции. У. Бек такой «взгляд» называет методологическим национализмом. Национальная методология всё ещё преобладает в академической науке. Данный подход У. Бека напоминает подход И. Валлерстайна, в качестве базовой социологической категории выдвигающего «мир-систему».

Новой точкой зрения, новой методологией и призван выступить космополитизм. По мнению У. Бека, отношение к космополитизму в истории (реальной и научной) парадоксально противоречиво. С одной стороны, это – древнейшая, нераскрытая и неистощимая культурная традиция, с другой – зловещее понятие, которому приписывается насильственное родство с холокостом и сталинским ГУЛАГом. «Нацисты говорили «евреи», а подразумевали космополитов. Сталинисты говорили «космополиты», а подразумевали евреев». До сегодняшних дней можно встретить такое отношение к «космополитам», при котором их считают «лишёнными корней врагами и насекомыми, которых можно или даже нужно изгонять, проклинать, уничтожать».

У. Бек считает даже, что космополитизм – как мировоззрение и образ жизни – способен излечить европейцев от такой мощной метафизической травмы, как «Аушвиц». Это связывается с якобы присущими космополитизму лишённой иллюзий серьёзностью и лёгкостью, остротою и прозорливостью», которые, может быть, способны взломать твёрдый как сталь арсенал категорий методологического национализма (нация – главный «враг»!), а космополитическое становление действительности сделать контролируемым, видимым, понимаемым, жизнеутверждающим.

Итак, что же такое космополитический взгляд? Это – переживание мира в целом, чувство безграничности. Это будничный, исторически сознательный, рефлексивный, диалоговый и даже амбивалентный взгляд, который не только указывает на «противоречивость» жизни, но и даёт возможность жить и сосуществовать в условиях «культурной смеси».

В соответствии со сказанным, у национальных и космополитических отношений разные формулы жизни. В классической социологии, социальной биологии, в этнологических теориях агрессий и конфликтов до сих пор господствует мышление в категориях «или – или» (сильная дизъюнкция, исключённое третье). Для того чтобы была возможна нация, для того, чтобы произвести национальную идентификацию, необходимы чёткие (государственные), непрозрачные границы. «Для того чтобы стали возможны идентичность, политика, общество, единение, демократия, собственное должно отделиться от чужого и установить межу». Чтобы могли сформироваться самосознание и социальная интеграция, национальное пространство должно быть укреплено также и ментальными «заборами». Эту теорию идентичности У. Бек называет «территориальной», «контейнерной» (нация-контейнер), «тюремной» и даже «кровавой».

Принцип «или-или» на первый взгляд кажется безобидным. Нация хочет сформироваться, осознать себя, наконец, защититься от врагов, – что же тут плохого? Прежде всего, следует отметить, что сегодня речь идёт о постнациональной ситуации, о тех нациях, которые уже давно сформировались, развились и консолидировались. Всё это произошло в рамках так называемого «Первого модерна». Порок нынешнего национализма заключается в том, что нация социологически онтологизируется: «Эмоционально и идеологически именно нация воспринимается теперь как нечто вечное и в основных своих чертах неизменное». «По своей «сущности» они [нации. - В.Г.] всегда равны самим себе, идёт ли речь о X в. или XX в.». Парадигмальным сколком нации, «возгонкой» особенного во всеобщее является понятие «социальной системы».

Наиболее негативное из того, что связывается с национализмом, с национальной идентификацией – это агрессивность в отношении других наций, с необходимостью доходящая до войн. В самой фразе «нация создаёт государство (а какая нация без государства?), чтобы защитить себя», содержится вопрос: от кого? Естественно, от других наций. Но если другие нации способны нападать на «эту», очевидно и «эта» способна нападать на другие (по крайней мере, в принципе).

Почему же такая агрессивность является неизбежной? Разве нельзя помыслить отношения двух и более наций по принципу паритета и независимости? Помыслить-то можно, иногда это даже имеет место в реальности, однако только в том случае, когда нации не имеют избыточных (пассионарных) потенций, чтобы нуждаться в трансгрессии своих границ, своего национального пространства. В противном же случае они вынуждены входить в соприкосновение и «строить отношения». А строить их нация может только по принципу «или-или»! Если я воюю с другой нацией (или просто при(вы)тесняю её каким-то образом) – а тем более побеждаю её – разве это даже невольно (то есть если я и не утверждаю этого) не ставит мою нацию и её ценности выше ценностей побеждённой (притесняемой) нации? «Тезис об уникальной сущности или ценности собственной нации часто [не всегда! - В. Г.] служит оправданием для претензий на главенствующее положение среди прочих народов». Или война – или какой-то другой принцип! (И тут «или-или»!).

В контексте подобных размышлений стоит попутно сказать и о двух типах различий. Даже при беглом прочтении постмодернистской литературы (особенно М. Фуко и Ж. Делёза) бросается в глаза её резкий отказ (и даже «война») от диалектики. Категориальным брендом современной философии является многообразие (без единства), различие, различение и т.д. Но ведь и в диалектике есть отнюдь не только противоположности, тождества, «снятия», но и различия. Вспомним хотя бы диалектику Гегеля, его схему развития противоречия в Большой и Малой логиках. На стадии тождества (тождества–различия) преобладает тождество, на стадии различия (различия-тождества) – различие. Далее идут стадии противоположностей и противоречия. Затем (если развитие противоречия успешно завершается) происходит снятие – либо одной из противоположностей – другой, либо обеих – основанием. Чем диалектическое различие отличается от плюралистического? Дело, очевидно, в том, что зёрнышко и стебелёк (а также колосок и стебелёк) из знаменитого примера нельзя представить как существующие наряду друг с другом, рядоположенно, одновременно. Они постоянно, на всём протяжении развития, а не только на его заключительной стадии, снимают друг друга. Точно так же и нации. Их подспудное стремление к снятию (войне) оставалось даже в условиях «европейского концерта» наций, который и был вызван к жизни постоянной угрозой войны.

Но нации, в отличие от зёрнышка, могут существовать и по иному принципу, только... нации ли? Под иным принципом подразумевается принцип «утверждения утверждения» (Ж. Делёз) – вместо «отрицания отрицания» – то есть взаимного утверждения, или как называет его У. Бек, – инклюзивного различия (вместо эксклюзивного «или-или»). Грамматически новый принцип выражается с помощью союза «как...так и...» («и..., и...») – sowohl... аls аuсh... вместо еntweder... oder... – и является основанием новых логики, онтологии, этики, политики и даже грамматики.

Нациям трудно существовать по этому принципу, поскольку, как мы указывали, они связаны с определённой территорией (локализованы), государством и, самое главное, с определённым самосознанием, в основе которого (пусть в редуцированной форме) всегда продолжает существовать старый племенной принцип «мы – они». Поэтому здесь речь, скорее, идёт об этносе, культуре и т.д. Этнос и культура, в отличие от нации, могут быть как моно-, так и полилокализованы. Их представители свободно проникают (диффундируют) друг в друга, сохраняя и теряя в принципе сколько угодно гражданств по своему усмотрению (от практических трудностей, в данном случае, мы, разумеется, абстрагируемся).

КОСМОПОЛИТИЗАЦИЯ, НАЦИЯ, ГОСУДАРСТВО

Трансформация эксклюзивности в инклюзивность, национального в космополитическое и глобальное претерпевает ряд опосредований. Первое из них представляет собой эклектическое сочетание обоих (несовместимых) принципов, при котором они применяются и сменяются индивидами и государствами произвольно, в зависимости от обстоятельств. У. Бек приводит в качестве примера эклектичность самосознания одного датчанина-бизнесмена, случайного собеседника в самолёте. У. Бек, чисто ритуально, спросил его, кем он себя считает: датчанином или европейцем? Бизнесмен, даже с некоторым удивлением, ответил, что, конечно, «гражданином мира» – ведь он везде бывает, английский знает, как родной. Потом, однако, выяснилось, что в Дании он примкнул к гражданской инициативе, которая содействует ограничительной иммиграционной политике: «волна иммигрантов должна быть остановлена!» И «кончил за упокой»: «Нет, европейцем – об этом он, собственно, ещё не думал – он не является».

Перед нами пример «интровертированного национализма» (относящегося к разряду «новых идентичностей»). Интровертированный национализм, – как и «новые идентичности» в целом – оказывает сопротивление(в основном пассивное) наступлению глобализации. Интровертированный национализм нельзя отождествлять с нацизмом – именно ввиду его оборонительного характера. Однако нельзя его считать и безопасным, поскольку он включает готовую к насилию непримиримость, которая зиждется на страхе перед незнакомой жизнью в условиях глобализации и потерей привычного образа жизни.

Следующей разновидностью космополитизации является так называемый «банальный космополитизм». Он, по крайней мере, свободен от смешения непримиримых принципов. Банальным он называется потому, что относится к сфере повседневности. У. Бек приводит два примера. Первый касается современного ресторана «индийской кухни». Возникла она не в Индии, а в Лондоне и постепенно распространилась по всему миру, достигнув, в конце концов, и Индии. Институт ресторана и стилизация меню принадлежат Западу, названия блюд (отчасти, возможно, и состав) и «аура» – Индии.

Второй пример касается футбольной команды Мюнхена, однако сегодня таковы (космополитичны или – как сказали бы в прежние времена – интернациональны) все команды (например, наш «ахметовский» «Шахтёр»), за исключением разве что тех, у которых не хватает на это денег. «Баварский Мюнхен [некогда гитлеровский! - В.Г.] ручается за светское космополитическое Мы, в котором уже давно преодолены внутренние и внешние, национальные и интернациональные границы». «Более того: без этого естественного космополитизма не было бы баварцев, а, следовательно, и Баваририи». Можно привести и «ехидный» пример – цитату из одной из передач «Deutshe Welle» о том, что сейчас в Германии стало гораздо меньше истинно немецкой суровой деловитости и немца часто можно встретить с «постмодернистской» улыбкой от уха до уха. Это тоже следствие глобализации и космополитизации.

Что же, согласно У. Беку, делает мир космополитичным и, соответственно, получает отражение в космополитическом «взгляде»?

1. наличие опыта всемирных общественных кризисов, носящих постоянный характер, и обусловливающих формирование мирового «сообщества судьбы», которое во многом упраздняет национальные и некоторые другие границы;

2. признание всего многообразия мировых - прежде всего культурных – различий, взаимного интереса, а также конфликтов, обусловленных ими;

3. «меланжевый» (смешанный) принцип: взаимопроникновение этих «различённых»: локальных, национальных, этнических, религиозных, космополитических и т.д. культур и традиций, прозрачность границ между ними;

4) феномен (принцип) космополитической эмпатии (сострадания);

5. трансгрессивный характер космополитического общества, связанный с тенденцией к реконструкции и фиксации старых границ и стен.

Из данного перечня видно, что космополитизм – это прежде всего прозрачность всех и всяческих границ, если можно так выразиться - онтология прозрачности (становления). «Мир космополитического взгляда, в известной степени является стеклянным миром». Впервые в истории человечества возникает возможность опыта глобальной цивилизации. Но особенность данной ситуации заключается в том, что «все и всяческие» границы прозрачны, подвижны, но они не отсутствуют, они есть. В глобальном горизонте опыта «продолжают существовать различия культур и растёт независимость», в рамках единой глобальной цивилизации «формируется огромная вариация противоречивых (gegensatztlicher) жизненных миров». Было бы большой ошибкой предполагать, что космополитическая идентичность заменит национальную. «На самом деле транснациональное и космополитическое должны пониматься как интеграл редефиниции национального и локального. Это, однако, ничего не меняет в том, что территориальная теория идентичности является кровавым заблуждением, которое можно назвать и заблуждением тюремной идентичности».

Таким образом, «космополитический взгляд» радикально отличается от коммунистических перспектив человечества, в рамках которых не исключалось формирование человечества путём постепенного слияния наций в результате добровольных межнациональных браков. Более того, космополитический вариант не исключает и серьёзно варьирующегося жизненного уровня между народами и индивидами. К примеру, жизнь небольшого северного народа может фактически не измениться ни в чём, кроме приобретения мобильного телефона, благодаря которому он сможет получать помощь или необходимые товары с «большой» земли. А кроме этого, возможны, – а, может быть, и будут оставаться возможными – серьёзные антагонизмы тех или иных подгрупп человечества. Основной задачей является предотвращение (по крайней мере) мировой войны.

В качестве предшественников идеи космополитического человечества У. Бек называет А. Смита, А. де Токвиля, Д. Дьюи, И. Канта, И.-В. Гёте, И.Г. Гердера, В. Гумбольдта, Ф. Ницше, К. Маркса, Г. Зиммеля. «Все они понимали модерн как переход от ранних форм относительно замкнутых общностей к «универсальной эпохе» (Гёте) взаимозависящих обществ». Причём переход этот осуществляется в значительной степени путём распространения коммерции и демократических принципов. Эти мыслители считали универсализованную социальную и экономическую интеграции законом мировой истории. Правда, итог им виделся без антагонизмов и риска.

А можно ли помыслить ещё дальше: вообразить себе глобальное сообщество без этносов и этнических культур? Этническая культура представляет собой целостность, индивиды которой обладают как личной, так и межличностной антропологической спецификой. Личную антропологическую (этническую) специфику можно представить вне межличностной: возможен и русский негр, и английский китаец и т.п., которые уже принадлежат русской и английской культуре, но сохраняют первичные этнические признаки. Это явление хорошо известное, хотя относительно редкое, так как пока что большинство почти любого народа мира держится друг возле друга, проживает совместно. Речь как раз и идёт о том, осуществляет ли космополитизация полную дисперсию, диффузию этносов, или только частичную, маргинальную. Этнос окончательно исчезает в том случае, когда сглаживаются и личные этнические черты. Тогда, наконец, появляется просто человечество, не только «без Россий, без Латвий», но даже без россиян и латышей. Вряд ли это возможно; во всяком случае тогда вместо наций (этносов) должны возникнуть какие-то новые субобщности.

В методологическом отношении космополитическому миру и взгляду удивительно адекватно различение К. Уилберном линии и границы. Граница ригидна, стабильна. Она создаёт бинарные оппозиции, «онтологическую инаковость», из которой вытекает «борьба противоположностей». Линии тоже различают, но жёстко не фиксируют различие. В своей постоянной «детерриториализации-ретерриториализации» (Ж. Делёз) они сливаются, двоятся - «то явятся, то растворятся». Они представляют «тождество противоположностей». Это-то и «бесит»: «Вы турок или грек?», «этнический или политический?», «немецкий еврей или еврейский немец?» и т.д. до бесконечности. «Как могут социологи описывать трансмигрантов, говорящих по-турецки и по-немецки, которые, правда, живут в Берлине, но как раз и не только в Берлине, а также в транснациональных сетевых предприятиях, горизонтах ожиданий, амбициях, противоречиях? В методологическом национализме немецко-турецкие «как...так и...-формы жизни» определяются и анализируются либо в одних, либо в других национальных исходных рамках и этим лишаются их «как...так и...» характера. Тогда-то они и оказываются «лишёнными корней», […] «безродными», «между стульями культур», характеризуются чертами дефекта и негатива, которые предполагает мононациональный взгляд».

Тождество противоположностей вызывает сочувствие-и-ненависть: первое потому, что «другой уже присутствует в собственном чувстве, в собственном переживании», второе – потому что «тем самым рушатся стены институционального невежества и враждебности, которые защищали мой собственный мир».

Мир становится «вавилонским домом дураков» (Р. Музиль), «номадическим» (Ж. Делёз сделал этот негативный Кантов термин позитивным) или... «еврейским»: «Сегодня повсюду кочевник стал важным, жизнеспособным типом, который вытесняет неповоротливого крестьянина [...]. То, что раньше евреям их противники бросали в упрёк как их презренное свойство..., вдруг оказалось чрезвычайным достоинством. То, что они на протяжении столетий подвергались гонениям, что они должны были всё время приспосабливаться к новым людям, к новым условиям, даёт им в быстро меняющееся время быстрейшего сообщения (Verkehrs) превосходство над теми, кто может двигаться только по своей родной земле».

Одним из сильнейших образующих и несущих национальных факторов было и есть национальное чувство (здесь неточно говорить только о самосознании). Что же может выступить его эквивалентом для космополитического человечества? У. Бек говорит о космополитической эмпатии, что по-русски (да и по-украински) проще выразить словом-экзистенциалом „сострадание”. Эмпатия основана на мимезисе. Было замечено, что если по телевидению (и вообще посредством СМИ) демонстрировать насилие, готовность к нему растёт даже там, где в данный момент оно отсутствует. Эксперимент решили «обернуть» (привлекая для этого и профессионализм Голливуда). Страдания, представленные в массмедиа, вызвали сострадание по всей Земле, причём не только пассивное, но и действенное, как в случае глобального протеста и демонстраций против войны в Ираке. Произошла глобализация эмоций. «Так как в век космополитического взгляда все люди примерно одинаково мыслят и чувствуют, каждый может тотчас раскрыть чувства других: ему достаточно бросить быстрый взгляд на себя самого. Следовательно, нет такой беды, которую бы он без труда не понял и полноту которой ему не открыл бы затаённый инстинкт». В глобально-компьютерный век мы всё более и более опускаемся на уровень «библейских» страданий, то есть, простейших, экзистентных, основополагающих страданий на уровне жизни-и-смерти, когда «разрывают тело ближнего» [Н. Шнайдер]. Не удивительно поэтому, что высшей целью современной цивилизации является облегчение страдания, боли и унижения другого. Предполагается, что телесно и душевно здоровый человек сам найдёт смысл (или «тысячи смыслов», по выражению В. Франкла) своей жизни.

Мы не случайно назвали статью «Глобальность и космополитизация». Дело в том, что термин «глобализация» в книге «Что такое глобализация?» определён неясно и с трудом поддаётся спецификации. В «Космополитическом взгляде» он отождествляется с глобализмом. Космополитизация, таким образом, выступает как высший этап глобальности, на котором взаимопроникновение всех уровней разных обществ достигает степени прозрачности национально-государственных границ. Глобальность - это уровень плотности международных связей, "плотности" самого человечества. По всей вероятности, плотность эта сегодня такова, что позволяет надеяться на формирование некоего стабильного мирового сообщества глобального, а не национального (международного, межгосударственного) характера.

Иную точку зрения, которая заслуживает отдельного рассмотрения, высказывает И. Валлерстайн. Согласно ей, глобализация - это периодический геоисторический процесс, наподобие прилива и отлива. История знает уже несколько её циклов, и нынешний обусловлен очередной сменой (американского) гегемона и повсеместным «приливом» (в первую очередь) его капиталов. Дальше последует отлив, а что касается глобального сотрудничества, то оно принципиально не отличается от международного, когда скажем, на заре капитализма, корабли на верфях Нидерландов собирали из элементов, привозимых из множества стран мира.

Космополитизация предполагает принципиальный разрыв с родным национально-государственным (не культурным!) прошлым. Однако это не означает ни утреннюю зарю общего братства народов, ни рождение мировой республики, ни свободно парящий мировой взгляд, ни предписание любви к иностранному. Более того, космополитизм не заменяет национализм, так как «идеи прав человека и демократии нуждаются в национальной почве». Ввиду всего этого старые оппозиции внутри-снаружи, национального-интернационального, мы-другие и т.д. теряют только свою обязательность, - но пока ещё сплошь и рядом встречаются - и именно этим востребован космополитический реализм.

Гусаченко В. Глобальность и космополитизация //

Фiлософськi перипетiї. Вiсник Харкiвського

нацiонального унiверситету iм. В.Н. Каразiна.

– № 734’2006. - Серiя: фiлософiя.

- Харкiв, 2006.

С. 49-55.

1 Веck U. Der kosmopolitishe Blick oder: Krieg ist Frieden, Frankfurt / М.: Suhrkamp, 2004. (Все дальнейшие цитаты, как правило, относятся к данной работе. – Т.В.).