новые тексты+спецкурс Г. / Спецкурс-конспекты / Глобализация и массовая культура

1. Массовая культура как воплощение гуманизма Просвещения

Глобализация.

К ней можно относиться двояко:

- Оценочно – как процессу, имеющему также и негативные последствия, например, подавление неконкурентоспособных производителей и экономик в целом, доминирова-

ние массовой культуры и т.д.;

_ Безоценочно – как объективному процессу, характеризующему особенности развития и состояния современной цивилизации. В этом случае можно говорить о несомненных преимуществах и достоинствах этого процесса, например:

– создаются новые возможности развития, сотрудничества, привлечения недоступных ранее ресурсов;

– только уникальное глобально, и только уникальные,

неповторимые, оригинальные явления и достижения получают возможность войти в общемировое культурное, экономическое пространство.

Кроме того, не стоит забывать, что в настоящее время заявлен и реализуется отнюдь не единственный проект глобализации. Воспользовавшись цивилизационными плодами культуры, восходящей к иудео-христианскому монотеизму и рационализму, все более амбициозную альтернативную парадигму заявляет ислам. На Юго-востоке Азии медленно, но верно вызревает еще одна парадигма, восходящая к никогда из истории не уходившему имперскому опыту конфуцианского Китая.

Иначе говоря, миру вряд ли грозит унификация.

Массовая культура

Г.Л.Тульчинский

Массовая культура – закономерный этап развития цивилизации, связанный с персонологическими установками иудео-христианского мировоззрения, реализованными европейской цивилизацией посредством развития рыночной

экономики, индустриализации, подкрепленной НТП, развитием СМИ и информационных технологий, урбанизации и демократизации политической жизни

Массовая культура парадоксальным образом реализовала проект Просвещения

и его гуманистический лозунг «Все на благо человека, все во

имя человека!» Перефразируя известный советский анекдот,

можно добавить: «И мы знаем этого человека». Это каждый

из нас. Рыночная экономика и массовая культура буквально

воплотили в жизнь гуманистическую программу в механизме «всевозрастающего удовлетворения всевозрастающих потребностей".

Массовое общество и массовая культура потому и совершили столь успешную экспансию, несмотря на очевидные издержки и гневные проклятья со стороны «гуманистов», что являются реализацией и проявлением эволюции

и диверсификации долгой исторической культурной и нравственной традиции. Масса, массовая культура, массовое сознание лишь явили наиболее полную и развернутую форму этой установке. Они – продукт достаточно длительной социальной «дрессуры» на основе гуманистических идеалов вроде «человек – венец природы», «неотчуждаемые права человека» и т.п. Реализация программы дала неожиданный

и ошеломляющий результат.

В отличие от ценностной организации традиционного

общества, в которой существует ценностная вертикаль (пирамида), в которой существует иерархий высших трансцендентных ценностей (Бог, истина, добро, красота), за которыми следуют ценности нации, этноса, социальных групп,

и лишь низший слой образуют ценности личностного, бытового плана, ценностный комплекс массовой культуры образован радикально иначе.

Ценности приводятся к некоему общему знаменателю,

превращаясь из уровней иерархически организованной вертикали в рубрикаторы секторов рынка массового потребления. Этим «общим знаменателем», принципом ценностной координации массовой культуры является маркетизация –

унификация социальных, экономических, межличностных отношений на основе рыночного спроса и рыночной цены.

В массовой культуре товарно-денежные отношения втягивают в себя не только экономику, но и культуру в целом, включая научное и художественное творчество.

Практически все артефакты культуры становятся товаром, а деньги

буквально становятся «всеобщим эквивалентом». Дело, однако, не столько в деньгах: все, что возникает, существует, задумывается в массовом обществе – должно пользоваться спросом на рынке. Только в этом случае оно может быть оценено во «всеобщем эквиваленте» и продано. Деньги, прибыль выходят на сцену только после того, как выявился спрос. То, что не имеет спроса, не может не то, что существовать – даже просто возникнуть не может.

Поэтому упреки массовой культуры в тотальной коммерциализации не справедливы. Дело не в коммерциализации, а в маркетизации1, ориентации на рыночный спрос.

Будет спрос – появится предложение, и, как следствие,

сделка как «встреча на рынке». Более того, современная

массовая культура – уже не столько удовлетворение, сколько формирование потребностей, для удовлетворения которых предназначены продукты – артефакты – масскульта.

Массовая культура мифологизирует сознание и реальные

процессы. Ее артефакты – социальные мифы, симулякры,

сама она – «индустрия грез» «общества спектакля».

Массовая культура – едва ли не первая в истории человечества культурная формация, лишенная трансцендентного измерения. Она совершенно не интересуется нематериальным, потусторонним бытием, иным его планом. Даже

идеал красоты все более вытесняется и конкретизируется

«сексапильностью» и даже просто сексуальностью. Если

что-то сверхъестественное и фигурирует в ней, то, во-первых, описывается конкретно и буквально подобно описанию потребительских качеств товара, а во-вторых, это

сверхъестественное подчинено вполне земным целям и используется в решении самых что ни на есть земных потребностей. Ценности массовой культуры – ценности реального жизненного обустройства, ценности комфортной, удобной жизни. Это жизненный успех, понимаемый как социальное признание, достаток и комфорт, а также личное счастье, понимаемое как здоровье, семья, любовь, дети. Наиболее полным эстетическим выражением этого ценностного комплекса является «гламур».

Пелевин о гламуре.

Продукт массовой культуры должен, с одной стороны, обладать некими уникальными, неповторимыми свойствами, позволяющими его легко идентифицировать, выделить

среди других, а с другой – такими характеристиками, которые позволяли бы его легко тиражировать в массовом количестве экземпляров и вариаций. Кроме того, он должен

будить воображение, чтобы потребитель не просто заинтересовался, а быстро и по возможности – полностью погрузился в воображаемый мир. Он должен вызывать интенсивные и немедленные переживания, а поскольку большей частью продукты масскульта распространяются на коммерческой основе, то это должны быть стимулы, соответствующие устоявшейся структуре воображения, интересов и установок массового потребителя.

Поэтому ценностная структура артефактов массовой

культуры сродни структуре товарного бренда – имиджево-репутационной составляющей рыночной стоимости марки товара. Потребителю продается не товар, а чаяния, надежды и стремления самого потребителя, его мечты, его представления о «себе самом, каким бы он хотел бы быть».

В свою очередь, активизация потребительского спроса предполагает Событие, провоцирующее этот спрос, вызывающее интерес, желание. Этот эффект обеспечивается связью события с известными людьми (престиж, мода), эпатажем,

либидозной привлекательностью (Эрос) или экзистенциальными угрозами (Танатос). Массовая культура растворяет человека в стихиях бессознательного. Более того, она выводит на первый план две главные силы этой стихии – Эрос (жизнеутверждающей сексуальности) и Танатос (разрушительный - инстинкт смерти). Человеку массы свойственны эротическая завороженность смертью, сексуально-деструктивные

всплески агрессии, а массовой культуре – агрессивная жестокость, насилие, порнография, хоррор. А поскольку и сексуальность, и разрушающая агрессия выражают, в конечном счете, одно и то же – инстинкт торжествующего обладания, власти, то массовая культура оказывается выпущенным на волю демоном власти во всевозможных его проявлениях.

Дальнейшее продвижение артефакта массовой культуры зависит от возможностей его сериальной диверсификации, репродуцирования в различных формах, перманентное

воспроизводство. Каждый конкретный предмет массовой культуры бытийствует странным образом с точки зрения традиционной культуры. Он не может собраться в какой-то

одной точке, но рассечен на множество сегментов, каждый

из которых отсылает ко всему «полю», которое, в свою очередь, также неспособно выстроить некоторый устойчивый фундамент реальности.

Массовая культура обладает исключительной способностью к репродуцированию всей системы. В отсутствие единой и сквозной, фундаментальной и вертикальной

иерархии, упирающейся в трансцендентные основания – «истоки истоков», массовая культура налаживает стабильное и безопасное, весьма комфортное существование для

подавляющего большинства членов сообщества.

Фактически заменяя государственные институты, массовая культура выступает манипулятором-регулятором психического и нравственного состояния общества.

Возмущение, которое подчас вызывают ее продукция, не мешает ей развиваться в поликультурном пространстве современности, практически полностью освоенном ею. Более того, сами первоначально эпатажные продукты масскульта оказываются пробными шарами, пилотами развития и трансформации цивилизации.

Именно массовая культура обеспечивает консолидацию и стабильность современного общества. Она оказывается не только проявлением деструктивных тенденций, которые

обрели угрожающий характер на стадии «Заката Европы», но механизмом защиты от них.

Социальными функциями массовой культуры являются:

1.социализация личности в условиях индустриальной и постиндустриальной цивилизаций;

2. выработка общего ценностно-смыслового восприятия реальности;

3. аккумуляция и тиражирование знаний, создание новых возможностей самореализации;

4. стандартизация интересов и потребностей населения;

5. оправдание реальности на основе ее мифологизации и симуляции;

6. обеспечение стабильного и комфортного существования;

7. сглаживание и «канализация» деструктивных тенденций;

8. регуляция психического и нравственного состояния общества, снятие стресса личностного выбора и социальной ответственности;

9. эффективное манипулирование общественным сознанием и личностью;

10. маркетизация практически всех интересов и потребностей, создание предпосылок консюмеризма и эффективного маркетинга непрерывного массового потребления («машина желаний и соблазна»).

Реализуя эти функции, массовая культура выступает эффективнейшим средством и механизмом консолидации современного общества.

Таким образом, сама по себе массовая культура, ее «брендированная» мифология ни плоха, ни хороша. Будучи порождением индустриального общества и урбанистического образа жизни, она в настоящее время является образом жизни современного пост-индустриального и то ли информационного, то ли уже пост-информационного общества. Другой разговор, что ее объективной «игре на понижение» системы ценностей, их нивелированию на основе маркетизации, ведущему к ценностному релятивизму

могут и должны быть противопоставлены в «плоском» ценностном мире некие ориентиры. В качестве таковых выступают три основных фактора.

Во-первых, развитое гражданское общество (в формах гражданской самоорганизации,

муниципального самоуправления, конфессиональной принадлежности и т.п.), дающее человеку возможность ориентироваться в «плоском мире», реализовать в социальных

формах свою позицию.

Во-вторых, это полноценная элита – не просто правящий класс, представители которого получили возможность распоряжаться природными, финансовыми, информационными и символическими ресурсами, а именно элита, представители которой задают нравственные, интеллектуальные, эстетические образцы.

В-третьих, это внятная культурная политика, связанная с сохранением и

развитием приоритетов культурной идентичности.

Германия и Россия после Первой мировой войны являют собой яркие примеры того, что происходит, если такие социальные сдержки отсутствуют, расшатаны, а то и сметены. Получившиеся в результате дисперсные общества оказались бессильными перед напором массы. Сталинский тоталитаризм и опыт нацистской Германии вскрыли откровенно манипулятивный характер идеологий, апеллировавших к традиционным европейским ценностям разумного и справедливого социального обустройства. Более того, именно фактом выхода на историческую арену ничем не сдерживаемой массы, сметение гражданского общества и элиты, приход к власти носителей массового сознания и массовой культуры, объясняют и удивительные стилистические параллели в «дизайне» советского общества и III рейха.

Глобализация и массовая культура часто несправедливо отождествляются с экспансией «американизма». Довольно длительный период успешной экспансии американских

ценностей можно объяснить двумя основными факторами. Воервых, более ранним по отношению к другим странам вступлением американского общества в стадию массовой

культуры. Во-вторых, тем, что именно в американских условиях «страны-новодела» и наиболее чистой модели капиталистической экономики и демократии, массовая культура получила исключительно благоприятные возможности развития. И, наконец, в-третьих, ни о какой экспансии говорить было бы невозможно, если бы эта массовая культура

и ее продукты не были бы столь привлекательны. Да и в самих США довольно остро проявляется противостояние ценностей традиционной американской культуры («одноэтажной Америки) и массового общества, символом которого

«калифорнизация» (с весьма существенным компонентом

культуры Юго-Восточной Азии). Это противостояние Калифорнии всей прочей Америке не менее остро, чем культурное противостояние современной Москвы «всей прочей»

России.

Важно, что масскульт, при всей его «стандартности», отнюдь не исключает реализацию ярких, своеобразных и самобытных явлений в искусстве, культурной жизни. Наоборот – дает им дополнительные возможности.

Повторюсь – миру вряд ли грозит унификация. Только уникальное глобально. Поэтому возможности создаваемого массовой культурой глобального информационного и

культурного пространства дают исключительные возможности реализации и проявления уникальности и неповторимости. Более того, они остро востребованы.

Массовая культура в условиях глобализации и постинформационного общества предполагает ясное и внятное самоопределение, осознание содержания и возможностей собственной уникальности. Только в этом случае любое общество имеет шанс достойно войти во всемирное экономическое, информационное и культурное пространство. Успешные опыты такого самоопределения имеются, и они перед глазами: Япония, Сингапур, Финляндия… В самое последнее время это почти уже удалось Китаю и Индии.

Воропай Т.С.

По-видимому, сама культура (цивилизация) становится иной. Предикаты культуры, которые могут «претендовать на новизну», так или иначе связаны с глобализацией или предполагают ее в качестве условия.

Во-первых, культура уже пронизана глобальностью и устранить возникшую глобальность не представляется возможным. Это невозможно потому, что виртуализация (как прямое следствие глобальности) отличает нашу эпоху и нашу культуру от всех прочих культур. Виртуализация культуры приводит к тому, что воображаемое получает все большую власть над повседневностью.

Во-вторых, массовизация (Х.Ортега-и-Гассет и Ж.Бодрийяр, которые исследовали этот феномены с интервалом в семьдесят лет, по сути выделили одни и те же особенности «человека-массы» и «общества-массы») породила феномен массовой культуры, которая стала доминирующей. Элитарная, «высокая» культура осталась, но маргинализировалась. Влияние на поведение и мироощущение людей имеет главным образом массовая культура, которая достаточно четко иерархизирована (элитарная попса, средняя попса, низшая попса). С феноменом массовизации связана еще одна черта нынешней культуры: институциональные рамки культурной консерватизации, инерция самовоспроизводства и самоидентификации массы. «Если нет постоянного присутствия тех, кто реально задает образцы «высокого» (по авторитету, по мысли, по ценностям), а не только их декларирует, масса будет переваривать саму себя, включаю несостоявшуюся «элиту» (Л.Д.Гудков). Другими словами, массовизация стала следствием утраты монополии элит на производство культурного образца. Примитивизация и унификация – не следствие, а условие функционирования массовой культуры.

В-третьих, культура предельно коммерциализировась, коммодифицировалась и развивается исключительно по логике «общества потребления». Искусство и культура становятся товаром, а глобальные средства связи только катализируют процессы массовизации. Новые имена и стили в искусстве рождаются и раскручиваются по законам рынка: топ-модель – товар, «звезда» - товар, бестселлер – товар, блокбастер – товар, образование – товар, информация – товар, мозги – товар, причем качество товара они приобретают не на завершающей стадии, а на эмбриональной. Исследуя природу симулякров, постмодернизм озвучил только то, что уже лежало на поверхности (отсутствие означаемого, символизмы разного рода и порядка рефлексии). Между постмодернистским «мир = тексту» и глобалистским «бытие = дизайну» дистанция минимальна. И дело не в том, что исчезла трансценденция и «транцендентальное означающее»; появись оно вдруг, плотное тело массовой коммерциализированной культуры его просто не пустит внутрь себя, место «трансцендентного» там всегда уже занято. Насилие глобального, полагает Ж.Бодрийяр, это насилие системы, которая третирует любые формы сингулярности.

В-четвертых, сегодня в культуре сосуществуют немыслимые ранее сочетания. Поскольку глобализация «отменила» пространство и время, одновременно могут сосуществовать и влиять друг на друга домодерные, модерные и постмодерные феномены и смыслы. Наиболее ярко это проявляется в «новых религиях» и наиболее химеричен в этом отношении не исламский фундаментализм, а христианский протестантизм, где в рамках одной и той же деноминации могут сосуществовать и «возврат к истокам» (домодерн), и воспетая Вебером протестантская этика, нередко соседствующая с тоталитарностью (модерн), и вполне профессиональный пиар, нацеленный на массовость и кассовость и пользующийся изощренными психотехниками (постмодерн). (Достаточно несколько минут посмотреть 22 канал по ТВ, чтобы увидеть, как мастерски тамошние пасторы владеют всеми приемами постмодернистской эстетики).

А. Архангельский. Попса и власть

Мир может быть хуже, но лучше – не может: это соотношение надо принять как данность, по-видимому, так распорядилась природа. 90% музыки, которую я слышу вокруг, приводит меня в бешенство. 90% людей, с которыми я вынужден общаться, вызывают у меня гамму чувств в диапазоне от скуки до внутреннего хохота. 90% того, что говорят мне в интервью так называемые известные люди, я знал уже примерно в седьмом классе общеобразовательной школы. 90% мата, существующего в повседневном обиходе, отличается редкой неоригинальностью – в обороте два-три слова, лексикон крайне скуден, отсутствуют даже простейшие производные – вроде «блядушка» (Набоков, «Ада»). 90% одежды, которая продается в наших магазинах, унижает человеческое достоинство. То же касается и обуви. И качества еды. И политиков. И моды. И содержания телевизионных и радиопрограмм.

Социальное меньшинство Тотальность попсы одинаково устраивают и бизнес, и власть. Коммерческий интерес и идеологический уже настолько переплелись, что трудно отделить один от другого…» Мир, в котором я живу, сужается, таким образом, до 10%, однако я имею наглость утверждать, что именно в этих пределах и в этой пропорции существует сегодня то, что я называю полнотой жизни, искусством, радостью и любовью. Эти 10% – цифра не случайная: ею оперируют все социологи, психологи, философы на протяжении последних 100–150 лет. Эта цифра непременно воспроизводится в любом обществе и при любой социально-экономической формации – людей мыслящих никогда не бывает более 10%.

Если мы попробуем максимально общо выразить главную черту этих 10% – это не образование, и не происхождение, и даже не привычка есть ножом и вилкой, а именно способность критически оценивать действительность.

Чем бизнес и власть дальше друг от друга, тем больше вероятность поддержания в обществе баланса интересов, равновесия и устойчивости системы, а также возможности маневра для всех остальных. В очень грубом смысле интеллектуальное сообщество при демократии именно и существует за счет противоречий между властью и бизнесом. Бизнес использует интеллектуалов для давления на власть, власть использует их же для сдерживания бизнеса. Одни властные группировки используют интеллектуалов для победы над другой властной группировкой. Именно благодаря этой постоянной вражде между львами и тиграми кролик-интеллектуал имеет возможность маневрировать – с пользой для себя и общества, сохраняя относительную независимость. Когда власть и бизнес объединяются, противоречия между ними стираются, а общее – удваивается: как ни странно, больше всего эта связка бьет не по эффективности экономики (поскольку в России она сырьевая), а по интеллектуальному сообществу, вообще по уровню интеллекта в стране. Потому что ни власти, ни бизнесу сильно думающие (и даже сильно чувствующие люди) не нужны в промышленных количествах, в процентном измерении – в этом смысле, например, ельцинская эпоха и путинская мало чем отличаются. Риторикой разве что. Это происходит не в силу какой-то злой воли бизнеса или демонической сущности власти, а по причине простой неэффективности. Сырьевой экономике не нужно такое количество умных людей. (В этом ее принципиальное отличие от экономики постмодерна, где 10% умных есть необходимость и даже фактор безопасности страны.)

Об этом, естественно, никто не говорит прямо, но это так. Какая польза, в сущности, от думающих людей, кроме того, что они придумывают новое оружие и новые правила?.. Только одна – они продуцируют смыслы, объясняют, что происходит с обществом. Поскольку в России смыслы формулирует власть, ни в чьих объяснениях она не нуждается. Мало того, она нуждается как раз в обратном – в рассмыслении общества. Для поддержания большинства, условных 90% в состоянии анабиоза мир изобрел прекрасное средство – entertainment («развлечение»; второе значение – «отвлечение»): именно поэтому в течение последних 15 лет в России с «неумолимостью сверхзвуковой дрели» (БГ) работает огромная машина попсы.

В сущности, об этом еще в 80-е писал Жан Бодрийяр – в эпоху потребления попса становится политикой («Прозрачность зла»). В России это пророчество сбывается особенно явно.

Власть, с ее привычкой к патернализму, можно понять: ей надо как-то успокоить огромный народ-ребенка, который распоясался без мамки, которая бросила его в 91 году. Ребенку трудно сосредоточиться, поэтому ему надо по сто раз повторять про патриотизм, ленточки ему вешать на грудь, иначе он забудет. Мне плевать на то, что там у них еще задумано, какое еще развлечение для народа припасено – пение на коньках или подводный бокс с одновременным кручением барабана, пока они не отгадают наконец всех букв; мне плевать на все это – до тех пор, пока ЭТОТ барабан не начинает звонить по мне.

Советская власть, однако, при всех ее грехах хотя бы на словах не отрицала права человека на интеллектуальную сложность. Сегодня в довесок к привычной установке на «позитив» прибавляется еще и общая установка на доступность, понятность, массовость. Сегодняшний совместный дискурс власти и бизнеса отрицает само право на сложность мировосприятия, само право человека на сложность.

«Нам не нужно «заумное» («завиральные идеи», «заоблачные абстракции») – нам нужна простота и ясность («конкретика», «факты, а не эмоции»)». «Доступность» и «позитив» на деле есть отказ от той самой критичности и даже от оценочности, которая свойственна думающему меньшинству. Власти нужен «позитив», чтобы легче управлять, а бизнесу – чтобы легче продавать. Сложный человек не нужен ни власти, ни бизнесу – потому что сложный человек непредсказуемо голосует и непредсказуемо покупает. «Позитив» – это универсальное средство для подавления и инакомыслия, и глубокомыслия. Любое критическое высказывание оценивается властью как непатриотичное (очернительство), а бизнесом – как неэффективное («это оттолкнет читателя»). В Москве и Петербурге, допустим, уважения к интеллекту время от времени требует прослойка относительно богатых, известных, уверенных в себе людей: к ним хотя бы прислушиваются, они выступают от лица истины, свободы, права. В провинции, где речь идет уже не о процентом соотношении, а о простом количественном (10, 20, 100 думающих на 100 тысяч населения), такие люди уже выглядят идиотами, и отношение к ним соответствующее. Народное равнодушие вынуждает часть этих людей уезжать в столицы, а часть – растворяться в общей массе, мимикрировать. Это закончится тем, что в провинции хорошие книги станут разновидностью контрабанды – как в романе «Кысь» Татьяны Толстой.

Единственная сфера, остающаяся пока за теми, кто думает, за интеллектом – это некоторые столичные журналы и газеты, некоторые радиостанции и – Интернет. Именно в русском Интернете массово и спонтанно уже формируется и альтернативная культура, и прослойка «новых мыслящих». Ее сила в том, что формируется она не назначением сверху, а демократически, снизу. Однако пока это сообщество не ощущает себя сплоченным, а главное – не чувствует нужды в таком объединении. Критическая масса, количество уже есть, но нет качества среды, если можно так выразиться. Вместо выработки общих ценностей мы наблюдаем ожесточенные стилистические свары между умными, талантливыми, образованными, вплоть до оскорблений и словесных дуэлей. Эти разногласия – плата за свободу. Потому что Интернет – это единственная среда, где интеллект пока чувствует себя свободным, где по крайней мере с ним считаются. Однако сегодня в Интернете царит скорее не свободомыслие, а многоголосие, а это не одно и то же. За многоголосием теряется суть. Хотя база, фундамент для объединения думающих – максимально широкой коалиции – уже есть, это понятно даже ребенку. Сохранение права человека на интеллект, на свободу высказывания, творчества. Все остальные разногласия останутся, но признание этих ценностей как общих, фундаментальных, кажется, неоспоримо для всех мыслящих. Выработка основных ценностей, своего рода хартия интеллектуальной среды, отстаивание общего права на сложность и критичность – это и есть сегодня главная задача гуманитарной прослойки. Среда оформляется не только пристрастиями, но и требованиями.

9