Р. Музиль (1880-1942/)

Роман Музиля «Человек без свойств» впервые увидел свет в период с 1930 по 1934 гг. В 1932 году гамбургское издательство «Ровольт» опубликовало 1 том книги, в 1934 г. - 38 глав 2 тома, в 1943 г., после смерти Музиля, его вдова опубликовала в Швейцарии отдельные главы этого романа. В 1952 году А. Фризе осуществил переиздание всего романа, расширив его за счет набросков из архива, заметок, автокомментариев. Русский перевод сделан лишь с текста, печатавшегося при жизни писателя и с четырнадцати опубликованных его вдовой глав. Роман остался незаконченным.

Свой роман, беспрецедентный по объему, Музиль писал всю жизнь. Роман представляет, на первый взгляд, эпическое полотно об империи Габсбургов. С абсолютной точностью Музилем определены время и место действия: Австрия, а точнее, Вена, 1913 год, канун убийства габсбургского престолонаследника и начало первой мировой войны. Внешнее движение событий организуется знаменитой «параллельной акцией». В кругах, близких к трону, становится известно о подготовке в Германии празднования в июне 1918 года тридцатилетия со дня вступления Вильгельма II на престол. На тот же год приходится юбилей семидесятилетнего правления императора Австро-Венгрии Франца Иосифа; австрийцы решают не отставать и готовят «параллельную акцию». Но историческая панорама событий является для Музиля всего лишь фоном. Как подчеркивал писатель, для него основное – «не реальное объяснение реальных событий, а духовно-типическое».

В понимании Музиля, современный роман – «субъективная формула жизни», объемлющая всего человека и всю сложность его отношений со временем, историей, государством. Эта установка определила принадлежность «Человека без свойств» к жанру «интеллектуального романа».

Итак, основной герой музилевской эпопеи - сознание современного человека, через которое преломляются все факты и все реалии. В связи с этим, роман может быть назван лиро-эпическим. Интерес к изображению современного сознания обусловлен у Музиля стремлением разобраться в социально-исторических катаклизмах, ознаменовавшихся двумя войнами, крахом Австро-Венгерской Империи, распространением бациллы коричневой чумы. Музиль стремится разобраться не только в истоках социальных бедствий, но и найти средства спасения сознания современного человека, возможности изменения мира, потонувшего в жестокости. Поэтому утопия становится центральным понятием в философской структуре его романа.

Музиль осуществляет новый синтез: воспроизведение панорамы общественной жизни Австрии кануна первой мировой войны соотнесено с некой невидимой, неосязаемой, нематериальной реальностью - сферой духа. В этой сфере царит хаотическое брожение идей, нравственный критерий которых подчиняется единственному закону - бесконечной видоизменяемости и относительности понятий. Дух в концепции Музиля неуловим для традиционных определений морали. Это - вечная открытость цельности бытия, это категория «возможности», которая приобретает в романе статус «подлинной» реальности или «должного» существования.

Реальность в романе - мир «свойств» - это репродуцирование стертых клише и стереотипов, раз и навсегда установленных «великих идеалов» и законов. Это мир фальши, лицемерия, мир «неподлинного», «недолжного» существования. Весь этот мир банального, обыденного сознания представлен в планируемой «параллельной акции». Участники «акции» - люди разных «профессий». Понятие «профессия» - опорное в мировоззренческой структуре Музиля - носит черты сходства не только с гельдерлинским определением косности обыденного сознания, но является некой раз и навсегда окаменевшей социальной маской, антитезой вечно изменчивой и неуловимой природы духа. Поэтому "добрый" человек, у Музиля, - это оборотная сторона «обыденности» сознания, что генетически роднит писателя с традицией Ницше.

В огромном космосе музилевского романа изображены «чиновники, военные, промышленники, аристократы, журналисты - типы профессионалов», в которых, по выражению Гельдерлина, убита живая, непосредственная сущность души. Это осторожный чиновник Туцци, который руководствуется не собственным мнением, а логикой инстанций, становясь частью бюрократической машины; это безнадежно законсервировавшийся в своем архаическом аристократизме граф Лейнсдорф; миллионер-интеллектуал Арнгейм и туповатый генерал Штурм, пытающийся извлечь выгоду из «параллельной акции». Созываются бесконечные заседания, устраиваются приемы; разного рода изобретатели, фанатики, мечтатели шлют в адрес комитета проекты один другого фантастичнее. Но ни у организаторского комитета, ни у стоящих за его спиной правительства и императорской канцелярии нет идеи, под флагом которой надлежит шествовать навстречу юбилею монарха. Все идет само собой, и это главное. А идея, возможно, приложится. В какой-то момент начинает казаться, что ею обещает стать создание «Супороздаточной столовой императора Франца Иосифа».

Музиль создает не только остросатирическую модель обреченного мира, но изображает мир «свойств», заостряя черты нелепости и абсурда. Но в романе Музиля «мир свойств» обладает еще и другим, «духовным» измерением. К этой сфере писатель относит самые «высокие» идеи рубежа веков о душе, морали, Эросе, к которым апеллировали, так называемые «нормальные» люди или «профессионалы». «Нормальный», в понимании Музиля, как и романтиков, это «окаменевший слепок ограниченного человека». В устах Диомы и ее окружения эти идеи приобретали пошлый, карикатурный характер.

Несостоятельность «духа» в деятельности «нормальных» людей раскрывается Музилем в жестокой истории бродяги Мосбруггера, приговоренного к смертной казни за очередное убийство. Демонстративен контрастный смысл этой истории: Мосбруггер - душевнобольной, трагический разрыв в реальном человеческом бытии. Музилевские «интеллектуалы» следят за его судьбой не потому, что они испытывают сострадание к нему или к его жертве. Сострадания тут нет и в помине. Мосбруггер для них лишь объект бесстрастно-аналитического, а то и болезненного любопытства. Развенчивая «доброту» своих героев, Музиль пытается показать несовместимость логики «реальности» и человечности. Профанация ницшеанской философии показана писателем в фантастических проектах недоучки Ганса Зеппа о «человеке действия». Расистские и фашистские ноты, заложенные в них, прозвучали горьким пророчеством.

Новаторство романа «Человек без свойств» заключается в синтезе романтической традиции и реализма, что проявляется в сфокусированности на сознании автора при непременной соотнесенности авторской позиции с бытийной проблематикой. С романтиками Музиля роднит многое: ощущение пропасти между миром души и миром реальности; восприятие реальности как сферы банального; обращение к иронии как средству самозащиты; поиски отдушины в утопии и, наконец разочарование в утопиях и, как следствие, самоирония. Герои романа -это авторские самопроекции. Образ главного героя Ульриха во многом автобиографичен. В ретроспективном изображении прежней, «до акции», жизни Ульриха используются фрагменты «анкетной» и духовной биографии Музиля. Но при этом тщательно соблюдается дистанция между автором и героем; повествование ведется от третьего лица.

Ульрих - «человек без свойств», то есть не человек с чувством реальности, а человек с «чувством возможности». Он не заключен в тюрьму «профессии», «характера», нормы; он в постоянном акте творения и видоизменения. Ульрих - олицетворение «идеального» героя в романе Музиля-антипод усредненного обыденного сознания, освобожденный от всех конформистских наслоений, осознающий относительность всех твердых критериев. В нем ощущается искус ницшеанского имморализма - отсутствие четкого разграничения между добром и злом. Но, в отличие от имморалистов Ницше, герой Музиля настроен на утопию «эссеизма», которая получит в концепции писателя название «тысячелетнего царства», перифраз «золотого века» Новалиса. «Тысячелетнее царство» - это полнота осуществления всех рациональных и эмоциональных возможностей человека. Это - жизнь на «пробу», направляемая не расчетом, а озарением; не практической выгодой, а прикосновением к неизреченным тайнам «инобытия».

У Музиля, как у романтиков, средством достижения этого состояния является любовь в ее мистическом понимании. В его построениях была важна восходящая к мистикам мысль о том, что объект, вызывающий чувство любви, не имеет значения - важно лишь состояние любви, им стимулированное. Для Ульриха толчком к такому состоянию послужил эпизод с майоршей, первый поцелуй, который вызвал смятение чувств. Музилю и его герою важна не сама, по сути, банальная история, а состояние вызванной ею возвышенной вибрации всех чувств.

Основная проблема Ульриха - сделать это состояние постоянным образом жизни, пребывать в атмосфере перманентной экзальтации и нескончаемого подъема души. Утопия Ульриха нацелена на отмену реальности, «ее свойств». Герой выбирает формой бунта против всей системы традиционных форм бытия инцест, любовь к родной сестре Агате. Здесь идея расторжения всех запретов морали заострена в крайней степени. Но пьянящее чувство любви и ощущение свободы от всех условностей кратковременно. Ульрих осознает, что «любовь не может существовать назло», что «нельзя жить чистым отрицанием» Жизнь «по законам возможности» существует лишь «для себя», для данного единичного сознания. Реальность отменить невозможно. Мотив инцеста придает асоциальному бунту характер безысходности. Несовместимость мира реального и мира «возможного» не разрешается в романе гармоническим синтезом. Утопия при соприкосновении с реальностью рассыпается, как карточный домик. Разочарование в утопии обусловило не только иронию, но и самоиронию писателя. Размышляя над историей Агаты и Ульриха, Музиль называет свой роман «ироническим» романом воспитания, подчеркивая антисо-циальную основу их бунтарства и ироническое изображение глубочайшей моральной проблемы. Квалифицируя собственную художественную позицию как юмор «висельника», писатель делает очевидным личный трагический аспект проблемы. Трагедия философского максимализма Музиля в осознании неразрешимости поставленного им эксперимента: его утопия о цельном человеке оказалась несостоятельной. Разорванность, фрагментарность, незавершенность романа являет грандиозный символический образ этой неразрешенности.