2. Объект познания

Под объектом познавательной деятельности в самом широком смысле слова следует понимать все то, на что направлен взор познающего субъекта. Соответственно, не все, что объективно существует в мире, может быть объектом познавательной деятельности. Объект и объективная реальность – вещи совершенно разные. Например, человек что-то не может сделать объектом познания в силу чисто исторических причин: неразвитости технических средств наблюдения, не сформировавшегося методологического аппарата анализа и т.д. Так, элементарные частицы и атомные ядра, несомненно, существовали во времена древних греков, но не были предметом их анализа; точно также и сегодня существуют такие вещи и процессы, которые мы не можем познавать в силу своей исторической ограниченности¹. С другой стороны, какие-то вещи и процессы могут не являться объектом моей познавательной деятельности по причине отсутствия познавательной направленности на них. Я могу бесконечное число раз щелкать электрическим выключателем, но не иметь ни малейшего представления о том, что такое электричество. Человек, искренне и непосредственно переживающий чувство любви, может оказаться абсолютно неспособным сказать что-либо вразумительное о том, чем является любовь по самому своему существу.

Одновременно, полноправными объектами познания являются состояния и факты сознания (восприятия, эмоции и т.д.)², а также его различные порождения, включая те, которые не существуют в самой действительности: кентавры, черти с хвостиками, роботы из научно-фантастических фильмов и даже логически невозможные образования (типа «круглого квадрата»). В принципе все, что только может помыслить или представить себе человек, способно стать предметом его познавательной деятельности, любые фантазии и гипотетические ситуации. Более того, способность творчески конструировать гипотетические объекты познания, даже могущие не встретиться ни в какой объективной действительности, как раз и является существеннейшей характеристикой именно человеческого бытия, способного, в отличие от животных, планировать возможные сценарии будущего. Не будет, по-видимому, большой ошибкой определить человека как животное, способное строить и познавать гипотетические объекты.

Однако какой бы объект познания мы ни рассмотрели – реальный (живого человека), идеальный (понятие «человек») или идеально-гипотетический (представление о человеке, способным жить 300 лет), везде обнаруживается нечто принципиально общее, а именно: любой объект познания представляет собой нечто трансцендентное, некую тайну, загадочное «Х», относительно которого мы хотим получить знание¹. Даже в объектах, произвольно сконструированных и придуманных нами, эта неизвестность присутствует. Мы ведь можем задать себе (и очень часто задаем) весьма интересные и важные вопросы: а как будет смотреть на мир человек, который живет 300 лет, какова его возможная психология? Или же: а какой могла бы быть физиология и психология кентавра? Или: проявлением каких болезненных черт американского характера и американской культуры являются их навязчивые фильмы ужасов о восстании роботов в грядущей мертвенно-технотронной цивилизации?

Можно сделать следующий вывод: если нечто существующее в мире, в нашем сознании или в культуре не является для нас таинственным, не несет в себе тайны, этого самого «Х»,, то оно никогда и не будет выступать перед нами в роли объекта познавательной деятельности.

Одновременно объект не может быть абсолютно трансцендентным. В таком случае он рисковал бы остаться попросту неизвестным, как бы пребывающим в состоянии гносеологического небытия типа кантовской вещи в себе. Поэтому правы те мыслители, которые утверждают момент имманентной бытийной связности познающего сознания со своим объектом, отсутствие непроходимой границы между ними. Это особенно относится к объектам нашего внешнего опыта. Весь процесс познания, по мысли В.С. Соловьева, как раз и покоится на том, что «познающий известным образом внутренно связан с познаваемым, находится с ним в существенном единстве».² Эта интуиция первичного единства человека с миром, нашей имманентной укорененности в нем присутствует у разных мыслителей ХХ века – С.Л. Франка, М. Хайдеггера, М. Шелера.

Любопытно, что в этом пункте западная мысль сходится с восточной. Так, в буддийской психотехнике целью устранения дуальной, жестко рационалистической установки сознания, как раз и является возвращение на новом уровне к онтогенетически исходной познавательной способности, которая носит название праджня-интуиция (ср. русское – пра-знание).¹ Она подобна детскому, наивно-открытому и незамутненному предрассудками, непосредственному переживанию сродства с миром, и, вместе с тем, ощущению его огромности и таинственности. Это как бы первичное истинное видение объектности как таковой (и, соответственно, бытия как такового) в виде органического диалектического единства ее трансцендентности и, одновременно, имманентности сознанию познающего. Оно потом утрачивается взрослым человеком, задавленным ворохом рационалистических предрассудков и социальных установок. Неслучайно, по-видимому, Христос призывает своих учеников учиться глядеть на мир, как глядят на него маленькие дети. Впрочем, существование подобного опыта переживания объектности как таковой, генетически предваряющего любое рациональное отношению к объекту, остается в настоящий момент объектом дискуссий, ибо не очень понятно, как можно рационально обсуждать то, что по определению предшествует любым рационализациям!?

Объект познания имеет еще одно очень важное свойство – он не остается неизменным. Любое добытое знание об объекте раскрывает в нем новые тайны. Так, объект под названием «атом» со времен древних греков претерпел существенное гносеологическое развитие: мы теперь знаем о его внутреннем строении, весе, изотопах и т.д. То же самое можно сказать о таких объектах как натуральный ряд чисел, электромагнитные явления, закономерности организации генома и т.д. Любой объект как бы временится, что отражается в истории науки, которая его изучает. С особо сложными случаями мы сталкиваемся тогда, когда объект претерпевает не только гносеологическое, но и собственное развитие. Вплоть до середины ХХ века считалось, что собственную историю имеют человеческое общество, культурные образования (например, язык), живые объекты (разного рода биологические виды), а также биогеоценозы. Однако теперь – в контексте современных синергетических исследований - становится понятным, что и неживая природа (если только такая на самом деле есть!?) эволюционирует, претерпевая процесс качественных необратимых изменений. И если еще в начале века выдающийся французский физик и математик А. Пуанкаре усматривал преимущества физики по сравнению с другими науками в исторической неизменности ее предмета, то сегодня вполне серьезно обсуждаются проблемы эволюции фундаментальных физических законов.

Все это заново ставит принципиальный теоретико-познавательный и методологический вопрос о соотношении собственного и гносеологического развития объекта – вопрос, который поставил и по-своему блестяще решил еще К. Маркс в «Капитале». Использованный им познавательный принцип носит название единства логического и исторического и гласит, что в теоретической системе знания собственная история объекта должна быть вскрыта в его существенных и необходимых моментах – логически, но при этом необходимо опираться на историю его познания, ибо развитие идей в той или иной степени запечатлело собственную историю объекта. Одновременно, именно с высоты теоретически познанного предмета становятся ясными закономерности истории его познания, и каждый мыслитель прошлого получает по заслугам.

Мысль о необходимости глубокой проработки истории своей науки для любого крупного теоретика очень точно сформулировал итальянский ученый С. Канниццаро, с именем которого связывают завершение формирования атомно-молекулярной теории в химии: «Часто бывает, что ум, усваивающий новую науку, должен пройти все фазы, которые прошла наука в своем историческом развитии»¹. Словом, теоретическая реконструкция собственной истории объекта опирается на историю его познания (на его гносеологическое развитие); а его гносеологическое развитие проясняется только на основании логики собственного развития, вскрытой теоретической мыслью.

Таким образом, объект глубоко диалектичен по своему существу: он трансцендентен и, вместе с тем, имманентен сознанию познающего; он в существенной мере зависит от позиции субъекта познавательной деятельности и, одновременно, не зависит от него, имея собственную логику развития. Однако и субъект познавательной деятельности имеет не менее сложные и противоречивые характеристики.