ТОР для студентов / учебники / Beck_New

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

дарственному суверенитету. Спрашивают, к примеру, насколько всеобъемлющая юридизация международных отношений предполагает транснациональные методы разрешения конфликтов; насколько подобного рода юридически обузданных форм подхода к государственным нарушениям прав человека можно достичь без монополии мирового государства на насилие и без всемирного правительства; в какой мере подходящим для этого инструментом является Совет Безопасности ; в какой мере он нуждается в дополнительными институтах, таких как обязывающее судопроизводство международного трибунала или своего рода представительное собрание граждан мира.

При развитии институтов на надгосударственном уровне всегда предполагается национально-государственная автономия, а возможность космополитизации государства вообще не рассматривается. Космополитизация государства разгружает в этом смысле наднациональный уровень. Политика и демократия перемещаются на уровень разветвленного, «глокально» интегрированного государства, которое, обеспечивая возможность многообразия, черпает отсюда свою легитимность. Космополитизация означает — как мы доказывали — конституциональное признание инаковости иного. Эту функцию порядка государство может реализовать только в том случае, если не отождествляет себя с тем или иным гомогенным государственным народом. Точно так же, как космополитическое государство конституционно должно быть толерантным по отношению к религиям, обеспечивая им равные условия, оно на своей суверенной территории должно обеспечивать возможность существования разных форм культурного и политического участия для наций и этнических групп. Да, свою идентичность и легитимность государство черпает именно из этого космополитического культивирования этнически-национальных различий, противоположностей, вражды. Речь идет не о государственном создании некоего политически аморфного досугового парка культурных различий и уходе за ним, но о том, чтобы обеспечить возможность культурного многообразия как многообразия политического. Космополитическое государство есть в этом смысле педагогическое государство. Оно создает пространства опыта конституционной толерантности, в которых многообразие одновременно может де-эссенциализироваться, осмысляться и проживаться как источник креативности. Подобно раннему христианству, оно удаляет эссенциалистский яд из фиксации национального на этничности и пробуждает охоту к многообразию. Таким образом, комбинируя космополитическое искусство, праздники, фестивали, благосостояние, образование, потребление, демократию и т. д., можно было бы внедрить позитивные черты космополитической противо-

301

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

поставленности этнического (национального) многообразия и его неустранимых политических противоречий.

Реально существующая космополитическая цивилизаторская лаборатория — это микрокосмос «мировой град». «Мировой град есть отображение широкого мира в малом, его стены охватывают все классы, все народы, все языки» [Toynbee 1958, 243]. Столицы были и будут местом рождения национализма, мировые города, напротив, есть и могут, могли бы стать местом рождения космополитизма. В них решается, насколько культурное и политическое многообразие может быть сплавлено в локально укорененной и вместе с тем окрыляющей космополитической открытости и гласности.

Региональная космополитизация

Космополитизация в качестве изолированной стратегии отдельных государств не сулит большого успеха; более того, она предполагает, что национальные государства в своем конкретном историческом контексте, подпадая под определение общества разделенного риска, конституируют себя как коллективные государственные акторы в крупной метаигре мировой политики. Самодефиниция государства как космополитического актора возможна, таким образом, только коллективно, в форме региональных союзов государств, что на практике охватывает новые конструкции транснациональных границ и эксклюзий. Исторический образец этого являет собой Европейский союз. Но данный пример также ясно показывает, что подобным объединениям способствуют определенные исторические предпосылки, как например, травмы двух мировых войн и холокоста, «экономическое чудо» после Второй мировой войны, а также распространение демократических идеалов в смысле вменяемости и избираемости власти. Даже в Европе этот транснациональный кооператив государств нового типа все еще порождает сильные сомнения и споры и постоянно нарушается процессами ренационализации (Италия, Австрия). Разве это не свидетельствует о том, что космополитизация, если она вообще возможна как эволюционный шанс, ограничена сферой *, миром развитых демократических государств всеобщего благоденствия? Повторю вновь: мир должен исцелиться на основе европейского духа!23

23 Перефразируются часто цитируемые слова поэта Э. Гейбеля (1815–1884) из стихотворения «Призвание Германии» (1861): «Und es mag am deutschen Wesen / Einmal noch die Welt genesen» («И с помощью немецкого духа мир, возможно, когда-нибудь исцелится»).— Прим. перев.

302

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

А как выглядят комплементарные перспективы для государств — нечленов *, т. е. для мирового большинства государств и населения? Разве космополитизация государств не предполагает — совсем просто — наличие государства, что, однако, является западным допущением, которое для большой части мирового общества как раз и не выполняется? И если все выглядит таким образом, не должны ли перспективы транснационального правления оказаться существенно пессимистичнее, поскольку во многих мировых регионах еще не существует даже государственных адресатов, которые представляют собой необходимое условие для создания космополитических союзов транснационального правления? И не означало бы это снова, что все мировые регионы, согласно новым мировым масштабам и новому масштабу ценностей космополитизации, нормативно и политически оказываются вне игры?

То, что так не должно быть, демонстрируется на примере Африки — континента, который западные , считают символом цивилизационого распада. Летом 2002 г. лидеры государств и главы правительств на учредительном конгрессе в Дурбане создали Африканский союз по образцу Европейского союза. Страны — члены этого союза государств заинтересованы в развитии продуктивной силы транснациональной кооперации государств, т. е. более самостоятельно и ответственно преодолевать проявления национального эгоизма, чтобы для пользы всех справляться с ключевыми проблемами континента — войной и голодом. «Африка сегодня сделала гигантский шаг вперед,— этими словами президент 4 Табо Мбеки открыл учредительное мероприятие.— Это момент, полный надежд для континента и его народов. Для Африки настало время занять в мире подобающее ей место». Перед торжественной учредительной церемонией страны-члены дали согласие на введение транснационального режима, т. е. на правила, которые должны обеспечить сотрудничество важнейших организаций Союза африканских государств (таковы Собрание глав государств и правительств, Исполнительный совет, Постоянный комитет представителей, Комиссия , Совет мира и безопасности ). Относительно других институтов, таких как Панафриканский парламент, Трибунал или создание Центрально-Африканского банка, переговоры должны продолжиться в следующем году.

Было бы наивным ожидать от этого шага в транснациональную эпоху автоматического преодоления африканских проблем. И все же таким путем могут быть созданы важные предпосылки для этого, поскольку так — на среднюю и долгую перспективу — используются потенциалы решений и потенциалы регулирования стратегий космополи-

303

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

тизации. Последние делают возможной трансграничную модернизацию Африки, как это предполагает экономическая программа — Новое партнерство для африканского развития. Впервые будут созданы африканское воинское миротворческое подразделение и совет безопасности, чтобы ликвидировать исконное африканское зло — постоянные конфликты и войны. С этой целью первый догмат национально-го- сударственной эпохи, до сих пор считавшийся неприкосновенным,— принцип невмешательства во внутренние дела других государств, был заменен на противоположный принцип — транснациональной ответственности за поддержание мира.

«Несбыточная мечта» [Chenjerai Hove 2002], как может возразить каждый. «Стоит только вспомнить войну между Эфиопией и Эритреей из-за пустынной пограничной полосы. Множество убитых, масса разрушений — и все ради выяснения, кому принадлежит вон то дерево.

Вэтих условиях эффективно функционирующий Африканский союз в ближайшие сто лет немыслим». Каким бы убедительным ни был этот голос отчаяния, он остается привязанным к национальному подходу. То, что коррумпированные африканские властители цинично называют крайностями ненастоящей космополитизации, в транснациональной политической игре , , страны-доноры и инвесторы могут сделать предпосылкой своей деятельности по содействию и строительству. является, таким образом, транснациональным институциональным оформлением африканской надежды.

Впост- и транснациональных государственных стратегиях речь идет об институциональной архитектуре космополитических перспектив, а также о том, что касается как политических действий, так и политической науки. Даже дефицит перспективы космополитических действий никогда не смог бы оправдать ложный методологический национализм для Африки, Азии, Южной Америки и т. д. Отсюда можно вывести два принципа, позволяющих описывать и оценивать космополитизацию государства.

Во-первых, космополитизм — в противоположность универсализму — подразумевает во взаимотношениях государств и мировых регионов признание инаковости иных. Это прежде всего означает, что история иных и впутывание в нее самой Европы должны быть признаны и реконструированы. Именно на смене космополитической перспективы настаивает и практикует ее Новая критическая теория, особенно также в отношении государств друг к другу. Вот почему европейские государства должны понять и признать, что африканская история и современность являются частью европейской истории и современности, а европейский колониализм и империализм, пора-

304

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

ботившие народы Африки, становятся, как холокост, критерием европейских действий по реституции и, по меньшей мере, необходимой экономической помощи.

Во-вторых, признание инаковости иных равнозначно вопросу о том, в какой мере в определенных ситуациях имеются исторические корни и исходные ситуации для космополитизации. Существуют ли расходящиеся и все же созвучные традиции некоего, возможно, локально укорененного космополитизма?

Сакамото Ёсикадзу разрабатывает в этом смысле (в переводе на мою терминологию) перспективы космополитизации восточно-азиат- ских государств. Глобализация выполняет здесь, как считает Ёсикадзу, двойную функцию: «Нужно постичь историческое измерение: хотя реализация рыночной логики поощряет преодоление коррупции, укорененной в традиционных режимах и культурах, рыночная логика одновременно привела к разрыву социальных связей и к фрагментации возникающего гражданского общества. Поэтому необходимо критически реконструировать традиционные культуры в рамках различных социальных контекстов, чтобы на этом пути осознать проблему, как можно выстроить или укрепить публичную сферу, язык кооперации и солидарности граждан» [Yoshikazu Sakamoto 2000, 110]. Страны, которые вступили на путь индустриализации позже, оказываются перед лицом всех противоречий развитой модернизации, а это значит, что они должны справляться с радикальной разновременностью:

а) «домодерных» предпосылок, б) руководящих образцов Первого национального промышленного

модерна, в) бурь и противоречий глобализированного Второго модерна, сцеп-

ленных друг с другом и взаимно усиливающих друг друга.

Это можно проиллюстрировать на примере противоречий вос- точно-азиатских стран. Хотя они добились больших успехов в строительстве и развитии национальных экономик, их интеграция в мировую капиталистическую экономику после Второй мировой войны произошла без какой бы то ни было промежуточной региональной интеграции, сравнимой с той, что была осуществлена в Европейском союзе. В процессе глобализации эти государства почти полностью были объединены при посредничестве Соединенных Штатов — их самого большого экспортного рынка — и через валютную систему, привязавшую их к американскому доллару как ключевой валюте. Эти государства вступили с 5 в отношение асимметрического билатерализма, а не горизонтально-регионального мультилатерализма. По этой причине страны Восточной Азии должны одновременно выполнять разно-

305

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

родные задачи: сохранять ограниченную автономию их национальных экономик, но выстраивать новые региональные рамки мультилатеральной кооперации. Они должны, однако, преодолевать последствия экономической глобализации не в последнюю очередь для того, чтобы регулировать глобальные потоки капитала с целью защиты и расширения демократических прав и законных притязаний граждан.

«Вследствие этого считается, что для восточно-азиатских стран существует общий исторический вызов. Их задача состоит в том, чтобы определить свое современное положение, тогда как они вынуждены иметь дело сразу с двумя измерениями — “прошлое и современность” и “государство, регион и мир”. Когда страны согласно определяют свое положение так, чтобы противостоять общему историческому вызову, то необходимо и возможно политически сконструировать коллективных акторов, чтобы справляться с этими вызовами. Это определение общей исторической задачи позволяет предположить, что существуют общие тенденции, ведущие к общему решению.

Первая задача касается вопроса, каким образом могут быть созданы акторы региональной кооперации в Восточной Азии. Валютный и финансовый кризис в Азии показал, что этот регион, невзирая на различие ситуаций в разных странах, находится в состоянии экономической взаимозависимости и на практике уже существует нечто вроде экономического сообщества в смысле общей судьбы. Но одновременно начало сверхотчетливо проявляться вопиющее и никем не предполагавшееся отсутствие в современной ситуации отрефлектированных, обладающих превентивным действием политических рамок региональной кооперации. Отсюда вытекает вопрос: как создать актор, способный сформировать в Восточной Азии режим региональной кооперации, при котором станет возможным публичное регулирование необузданной глобализации мирового рынка?» [2000, 110f.].

Ёсикадзу, таким образом, использует все государственные стратегии, раскрытые в данной главе:

–историческую исходную ситуацию, в которой приход и уход мировой экономики, с одной стороны, разрыхляет традиционную закостенелость, а с другой — принуждает к критическому реконструированию и возрождению связывающей традиции;

–экономический опыт общества риска, который делает возможным или вынуждает единое определение ситуации;

–региональные регуляторные ответы, которые должны быть получены именно из анализа этого монетарного и финансового кризиса в Юго-Восточной Азии (учреждение регионального Азиатского валютного фонда, дающего возможность быстро и адекватно

306

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

реагировать на кризисы и подавлять валютные спекуляции, систематическое наблюдение и контроль за спекулятивными краткосрочными инвестициями и т. д.).

Сюда относится также то, что Ёсикадзу называет «civic state» и что аналогично моему понятию «космополитическое государство», т. е. обязанность регионального союза государств внедрять режим прав человека во внутренней и внешней области, а также вырастающая отсюда кооперация с неправительственными организациями и транснациональными, наднациональными концернами и организациями [114ff.].

Становится ясно, что стратегии космополитической самотрансформации государств не могут успешно практиковаться отдельными суверенными государствами, но реалистичны только в виде региональных межгосударственных стратегий кооперации. Степень реализуемости этих перспектив азиатской космополитизации (также африканской или южноамериканской) одновременно показывает, насколько могут раскрываться и осуществляться различные истори- чески-региональные космополитизмы во Втором модерне.

Национальное государство потеряло свою невинность

Национальные государства являются «параноидальными монстрами»,— так радикализировал и довел до логического конца критику национального Эдгар Морен (Edgar Morin). «Они набрасываются друг на друга с бешеной яростью. Они не признают никакого высшего закона над своим варварским своеволием. Договоры для них — просто клочок бумаги, который может быть порван при любом изменении соотношения сил. Они не способны любить, и у них отсутствует совесть. А мы, индивиды, так же, как все человечество, целиком зависим от пьяной ярости и жестокостей этих уранических чудовищ. Судьба планеты в их руках. Именно от национальных государств исходит крайняя угроза индивидам (тоталитарное отчуждение) и человечеству в целом (тотальное уничтожение)» (цитирую по: Кульма. Coulmas 1990: 477f.).

Негативная сущность модерна, как и его сознание — не просто позиция, не идеология трагического. Именно историческое сознание национального модерна привело к наращиванию морального, политического, экономического и технологического потенциала катастроф, как в настоящей лаборатории, сошедшей со страниц книги со страшными картинками, лаборатории, не знающей пощады и не учитывающей возможности самоуничтожения. Свидетельства тому — массовые могилы жертв мировых войн, холокоста, атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки. Список абсолютного зла бесконечен. О конце этого мо-

307

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

дерна не стоит лить слезы. Люди, ностальгирующие по национальной ортодоксии, вытесняют память о моральном и политическом обесценивании этой ортодоксии, глобальным символом которого стало транснациональное поминовение холокоста [Levy/Sznaider 2001].

С победой национализма в xviii и xix столетиях партикулярная группа была возвышена до универсального, а собственная нация отождествлена с человечеством. Многие партикулярные человечества генерализировали партикулярное до нормы политической солидарности и создали (что было якобы неизбежно в историческом плане) универсализм национального, партикулярный универсализм. То, что начинается сегодня, есть в этом смысле (в зависимости от той или иной точки зрения) космополитическая контрреволюция или преодоление иллюзии национального века, будто основные права делятся по национальному признаку, могут быть предоставлены национальноравным — членам народа — и в них может быть отказано всем прочим.

Космополитизм в каком-то смысле является завершением феминизма. Феминистское движение претендовало на основные права для не-мужской части человечества и завоевало их. Космополитизм хочет сделать это для не-национальной части человечества. Это можно было бы аргументировать так: теоретическое и политическое развитие космополитического государства завершает краткую кровавую вечность национальной контрреволюции, за которой начинается космополитический модерн.

Космополитическая Европа?

Национальная политика настроена на перспективу самосохранения, а возможно, и расширения своего властного пространства. Глобальные видения на этом горизонте, если они вообще мыслятся, могут быть только империалистическими. Эта ограниченность визионерской глобальности, порождающая политику определения своего местоположения в кооперации мирового общества, характерна для единственного до сих пор, оригинального транснационального политического единства Европы. Европа в том виде, в каком она возникла, росла и до сих пор проектируется в пространстве между национальными государствами, есть гибрид рынка и бюрократии, но она не является политическим организмом, обладающим визионерской силой, ни по форме европейского мира государств, ни по своему положению относительно других мировых регионов.

Хотят европейцы интегрировать или латиноамериканизировать Россию?

308

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

Хочет Европа оставить в прошлом свои колониальные или квазиколониальные традиции в отношениях с Африкой и арабским миром?

Как будет Европа относиться к дерзким проектам модерности в других культурах, особенно в азиатском мире?

Распрощается ли она с монопольным притязанием на модерность

ираскроется ли она перед вызовами множества модернов, в том числе перед самокритикой, которой требуют у европейского модерна и его критиков?

Является ли Европа, таким образом, чем-то большим, нежели континент с нечеткими границами, чем-то большим, нежели торгашеский подход, озабоченный только тем, как мелют мельницы экономического роста?

Какие перспективы сулит Европа массе бедняков во всем мире, вдвойне обиженных собственным бессилием и отсутствием публичного голоса в глобальной властной игре?

Как относится Европа к транснациональному модернизационному классу, который чувствует себя как дома в Джакарте и в Москве, в Лондоне, Сан-Паулу и Нью-Йорке, к необозримой массе тех, кто воспринимает культурную и экономическую глобализацию прежде всего как экспроприацию?

Как Европа (возможно, политически и обновляемая) относится к тому миру государств, чьи политические упования, если они еще сохранились, нацелены на национальные политические проекты, на мир государств, которые, однако, теперь разочарованно хватаются за этнический или религиозный радикализм, поскольку их надежды развеялись из-за коррупции и неизбывного империализма?

Можно бесконечно задавать вопросы и в результате узнать, что у Европы до сих пор имеется только мелкая торгашеская душонка,

иэто — тяжелое последствие того, что Европа не является космополитическим актором. Как ни парадоксально, но именно внутренняя концентрация на нормативно-политических последствиях создания Европы как архитектуры союза государств и конституции делает этот недостаток явным.

Космополитизм как усилитель власти

Мы возвращаемся к вопросу, заданному в начале этой книги. Кто является космополитическим обновителем политического? Никакая невидимая рука не трансформирует национальное государство в космополитическую констелляцию. Никакая невидимая рука не подвигнет население и правительство делегировать их автономии «космополи-

309

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

тическому суверенитету» (Хельд) и испробовать новый баланс между космополитической и национальной этикой, между уважением к культурно иным и эгоизмом национального.

Мы в самом начале утверждали, что вопрос, раскрывается ли человек навстречу космополитическому подходу и его диалогической этике,— это вопрос не морали или просвещения, но стратегического выигрыша власти. На центральный вопрос книги: возможно ли обновить политическое сообщество таким образом, что пробудятся и пребудут постоянно уважение и любовь к культурной инаковости? — можно ответить однозначным «да». Резюмируем изложенный набросок Новой критической теории в космополитических целях. В чем же потенциал для реализации космополитического режима?24 Вот пять ответов:

. Тот, кто мыслит только национально, проигрывает. Лишь тот, кто учится смотреть на мир космополитически, может, во-первых, избежать затрат на распад; во-вторых, открыть для себя, испробовать, завоевать новые опции и властные шансы. Именно это нарастающее ощущение силы, возникающее из преодоления национальных барьеров, возможно, пробудит и усилит жажду космополитического.

. В этом выражается новая интерактивная сила денационализированного и разгосударствленного политического: суверенитет познается, делается возможным и развивается уже не через гомогенность и замкнутость, а через многообразие и объединение. Это расширение властного пространства — здесь решающий момент! — обеспечивает умелому космополиту новые игровые ходы и властные ресурсы в национальных политических пространствах. Космополитические игроки располагают, таким образом, козырями по отношению к своим исключительно национальным оппонентам. Именно эта многоуровневая игра политического, умелая постановка спектакля двоякого рода, способная проводить различие между просто символической политикой и символической политикой ради осуществления космополитических проектов, дает преимущество опытным космополитическим львам по сравнению с национальными лисами.

. Мировые проблемы облагораживают. Вызов космополитики нужно было бы именно изобрести, чтобы получить возможность политически перерасти всех оппонентов и открыть, присвоить, разыграть в своих интересах редкий источник демократического одобрения.

24 См. по этому же поводу заключительную главу.

310