ТОР для студентов / учебники / Beck_New

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

циональные аспекты остаются включенными в культурно-политиче- ские традиции и мифы.

Взяв за основу последнюю точку зрения, можно различать четыре государственные стратегии рыночного товара, или стратегии специализации:

а) социал-демократическая стратегия защищающего государства (консенсуса),

б) стратегия деградации государств с низкой оплатой труда, в) паразитическая стратегия государств налогового рая,

г) англосаксонская стратегия неолиберальной деполитизации, разгосударствления государства9.

Стратегии специализации государств направлены на использование и создание экономически-культурных, а также политических особенностей и сильных сторон — «рыночных товаров» — и тем самым против политики неолиберального копирования, оперирующей в соответствии с one-way10 девизом американизации: «учиться у 5 — значит учиться побеждать на мировом рынке». Ему противопоставляется следующий аргумент: если все государства станут «пекарями», то мир государств рухнет как минимум по двум причинам: во-первых, все погибнут, объевшись хлебом и пирожными. Иными словами: тут пренебрегают законами специализации, поощряющими различия

иразнообразие. Во-вторых, в результате этого возможность обмена,

азначит, и конкуренция между государствами, возрастает, т. е. не снижается и не канализируется. Это в свою очередь приводит к тому, что власть государств минимизируется, власть мировой экономики максимизируется. Благодаря примату капитала закрепляется новая конфронтация капитала и политики.

Стратегии специализации, т. е. стратегии, позволяющие стать определенным рыночным товаром на мировом рынке, предполагают, наоборот, не исключение конкуренции, не наращивание ее вплоть до всеобщей взаимозаменяемости, а ее канализацию. В рамках одинаковых государственных моделей модерности («рыночный товар») конкуренция растет, тогда как между государствами разных профилей

имоделей модерности она сокращается.

Теория мирового рынка без границ противопоставляется, таким образом, теории частичных мировых рынков. Последняя исходит из того, что в глобальном капитализме не существует единого пря-

9 Эту типологию стратегии государства и тем самым также последующую аргумен-

тацию я заимствовал в работе Palan/Abbot (1999).

10 односторонним (англ.).

261

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

мого («королевского») пути, а имеется множество путей, т. е. альтернативных модернов, в которых требования мирового рынка связываются с культурными логиками, господствующими институциональными структурами и акторами, а также политическими проектами типа «как нам жить дальше?».

Всем расхожим стратегиям рыночного товара государственной специализации, однако, угрожает неолиберальная эрозия. Это вопрос, в какой мере все эти ответы, которые разрабатывались и завоевывали себе признание в фазе Первого (национально-государственного) модерна, могут быть перенесены на Второй (транснациональный) модерн или в какой мере все эти стратегии, отмеченные печатью национального и территориального подхода, должны быть реформированы, а возможно, даже заново изобретены в других формах. Поэтому уже введенное выше различение актуальной (национально определенной) и потенциальной (транснациональной) власти государств является главным и в связи со стратегиями специализации: необходимость для государств настраиваться на конкуренцию на мировом рынке не следует смешивать с безальтернативностью политики, конформной к мировому рынку, исполняющей законы мирового рынка. Ибо при этом исключается стратегическая альтернатива, транснационализация политики, которая открывается на пути детерриториализации государства. Изменения и реформу государства ни в коем случае нельзя смешивать с ликвидацией и гибелью государства.

а) Социал-демократическая стратегия консенсуса

В условиях гегемонии неолиберального дискурса социал-демократи- ческая стратегия государства «всеобщего благоденствия» в последние годы была загнана в глухую оборону. При этом в основу кладутся не только ложные масштабы one-way капитализма англосаксонсконеолиберального толка. Гораздо более серьезными последствиями чревато непонимание того, что социал-демократическая стратегия консенсуса (у которой, как подчеркивает Эспинг-Андерсен [EspingAndersen 1991], имеются различные внутриевропейские варианты и пути развития) представляет собой в историческом плане специфический, политический букет ответов, в котором селективное раскрытие навстречу мировому рынку сочетается с определенными стратегиями защиты и ниш, а также с представлениями политической культуры о равенстве и солидарности. Катценштайн [Katzenstein 1985], Палан и Абботт [Palan/Abbott 1999] подчеркивают, что решающей особенностью, фишкой этих стратегий «защищающего государства» «is a selective integration into world economy — what we refer to as

262

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

economic dualism»11 (103). Но экономический дуализм — это семантический эвфемизм, который призван выразить следующее положение дел: социал-демократическая стратегия специализации на мировом рынке покоится на институционализированной двойной морали свободного рынка. В ней сравнительно радикальная открытость навстречу мировому рынку (более радикальная по сравнению со многими другими странами) соединяется с протекционистской политикой защиты во многих других секторах. С помощью этого институционализированного противоречия достигается одновременно многое и вовне, и внутри [Palan/Abbot 1999].

Вовне социал-демократические государства консенсуса и благоденствия могут профилировать себя как лидеры либерализации мирового рынка и, таким путем, одновременно максимизировать шансы своей экспортной экономики.

Внутри они в состоянии защитить национальные фирмы, рынки и рынки труда посредством создания или поддержания национальных барьеров против вредных влияний конкуренции мирового рынка.

Данная двойная мораль оправдывается прежде всего национальными соображениями стратегической безопасности, а также требованиями сохранения общности и культуры — это «немецкий путь». Здесь становится зримым стратегическое значение коммунитаризма в европейском контексте. Акцент на традиционных общественных ценностях и их культивирование часто исходят из подсознательной мысли о том, что в коммунитаристическом обрамлении можно делать то, что публично исповедовать и отстаивать можно лишь с трудом,— например, добиваться исключения чужих и возврата к старым иерархиям (мужчины и женщины).

Институционализированная двойная мораль социал-демократиче- ских «государств благоденствия» позволяла, однако, реализовать ставшую возможной, благодаря росту доходов и социальной безопасности, индивидуализацию в таких государствах. Этот институционализированный индивидуализм вел не только к тому (на что в основном делается упор), что традиционные иерархии и ожидания в семейном быту, в сексуальности, в браке, а также в союзах, в сообществах постоянных избирателей политических партий разбивались и тем самым повсеместно возникал вопрос о том, как снова загнать дух индивидуализма в институционализированные «бутылки коллективов» — партии, профсоюзы, церкви. Более того, тем самым сформировалось созна-

11 «… является селективная интеграция в мировую экономику — то, что мы называ-

ем экономическим дуализмом» (англ.).

263

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

ние и самосознание, которое преодолевало национальные, а также сословные барьеры и ограничения, связывая профессиональные, локальные идентичности с открытостью миру. Эта готовность рассматривать себя не только как жертв глобализации, но и как ее соавторов важна для будущей специализации и утверждения на мировом рынке.

Социал-демократические общества благоденствия покоятся, однако, на центральных предпосылках, которые теперь ставят под сомнение. Во-первых, они опираются на (относительно) гомогенный образ самих себя, который в эпоху культурной и этнической глобализации становится проблематичным. Во-вторых, они заботятся о собственном имидже (относительной) эгалитарной солидарности. До сих пор эта политическая культура предохраняла социал-демократический мир государств Европы от новой общественной чумы — преступности, бедности, эксклюзии (исключения), наркотиков и упадка публичной жизни, что в гораздо более драматических масштабах наблюдается в англосаксонских странах.

Культура «государств благоденствия» и политика эгалитарного солидаризма являют собой ответ на катастрофы xx века, а именно на человеконенавистнический фашизм и организованный в государственных масштабах коммунизм с его принудительным коллективизмом. Полани (Polanyi) в своем труде «Великая трансформация» (1945) одним из первых показал, что экономическая открытость может и должна связываться с видением государственной политики, оберегающей человечество от рецидивов фашизма. Применительно к началу xxi века это означает: необходим некий New deal, который по-но- вому сбалансирует власть политики и экономики и вынудит международный капитал принять иные правила культурного и политического ангажемента, а также транснациональные государства, возрожденные в форме кооперативных государств. Если это не удастся, то нам угрожает осуществление в той или иной форме модернизированной, неофашистской регрессии и дегуманизации. Но именно от этого могут защитить возникшие в «среде благоденствия» свободные культуры солидарного индивидуализма.

Одновременно создаются предпосылки для формулировок и толкований вопросов демократической солидарности применительно к транснациональной констелляции и эпохе. Это относится в первую очередь к европейскому пространству. Но уже сегодня вырисовываются барьеры, воздвигаемые национальным протекционизмом. Они связаны, с одной стороны, с тем, что национально-государствен- ный консенсус возникал только в условиях четкой дифференциации внутреннего и внешнего. Внутри должна была создаваться и поддер-

264

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

живаться гомогенность равных, между которыми была институционализирована солидарность социального государства. Это удавалось, с другой стороны, только посредством сильной и четкой отграниченности по отношению к «чужим». И то и другое предполагает высокую степень однородности населения и его этнического самопонимания, причем языковые, этнические и религиозные различия и противоречия отходили на второй план.

Одновременно успех мирового рынка связан с национальным замыканием в себе, которое Хабермас в отношении Германии обозначил как «национализм немецкой марки». Эту стратегию замыкания в себе можно, обобщая, назвать национализмом благосостояния. Обе предпосылки национального, социал-демократического государства — культурная однородность и национализм благосостояния — становятся в глобальную эпоху существенными культурно-общественно- политическими барьерами. Они мешают этим обществам двойной рыночной морали самокритично воспринимать свою роль как избранных победителей, выигравших от глобализации, чьи ниши благоденствия обеспечиваются именно исключением других. Они драматизируют в публичном самовосприятии национально-эгоистичные издержки транснационализации.

Образу упадка, который бродит по Европе вместе с призраком неолиберализма, до сих пор не противопоставлена напрашивающаяся альтернатива транснационального обновления демократии, социальной справедливости и безопасности, а также экологического мышления и действий за пределами национально-государственной исключительности.

Транснационализация предполагает космополитическую открытость общества. Возможно, что открытие навстречу мировому рынку может также идти различными путями. В социал-демократически- смягченном варианте неолиберализации экономики и труда — как это начали делать в Великобритании — можно противопоставить обновление культуры и общества в том виде, в каком оно вводилось политикой бывшего французского премьер-министра Лионеля Жоспена. «Новая тяга к революции» — такой заголовок появился в еженедельнике «Ди Цайт». «Правящие круги Франции избегают болезненных структурных реформ; они охотнее перебесятся в социальной политике»12. Французское общество открывается для вызовов глобальной эпохи как бы изнутри, обращаясь к своей традиции liberté, égalité, fraternité.

12 См. соответствующую статью Жаклин Энар (Jacqueline Hénard) в Die Zeit Nr. 26,

21. Juni 2000, S. 10.

265

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

В центре при этом стоят два реформаторских проекта, которые поначалу были направлены не столько на рынок труда, сколько на то, что закрепляется в традиционном понимании нации, а именно «естественные» неравенства и ограничения, которые противоречат равенству и свободе граждан. Обновление общественно-политического революционного импульса используется для открытия экспериментального пространства life politics13 (Гидденс). Почти что единодушно левые и правые «после ожесточенных дебатов приняли два закона с похвальными намерениями и непредсказуемыми последствиями — “pacs” и “parité”. Один из них вводит в обиход новую форму законодательно урегулированной совместной жизни, причем не только для гомосексуалистов. Цель другого — увеличение доли женщин, участвующих в политической жизни, от весьма низкого уровня до их естественной доли в обществе, т. е. до половины. Pacte civil de solidarité14 (сокращенно pacs) вступил в силу в декабре 1999 г. Он создает правовой статус для жизненных союзов двух взрослых людей, которые не женаты или не “уПАКС ованы” с кем-нибудь другим. После подписания контракта партнеры могут претендовать на денежную компенсацию квартплаты и другие социальные выплаты, которые обычно предоставляются только семейным парам. Спустя три года зарегистрированной совместной жизни они имеют право подавать общую налоговую декларацию. Если один из них умирает, то оставшийся должен платить небольшой налог на наследство — чуть больший, чем один из супругов, живших в обычном браке.

Второй закон — с высоким символическим содержанием и неясными последствиями — создает новую схему регулирования уже не частной, а общественной жизни. Закон о parité (равноправии) обязывает французские партии начиная с 6 июня 2000 г. выставлять равное количество женщин и мужчин. При прямых выборах, например, в Национальное собрание вступает в силу механизм денежного штрафа, если по всей стране половина выдвинутых кандидатов не женщины. Голосование по этому закону преподало еще один урок political correctness: лишь представительница правых, депутат Кристин Бутен15, которая в одиночестве уже выступила против всех своих кол- лег-мужчин при голосовании по закону “pacs”, и на сей раз голосовала против» (там же).

13политики жизни (англ.).

14Гражданский пакт солидарности (франц.).

15От Союза за французскую демократию (udf — Union pour la démocratie française).

266

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

Примечательно не только то, что в ходе политического продавливания подобных, в сущности своей крайне спорных общественнополитических реформ с помощью стратегии political correctness их явно многочисленные противники были просто раздавлены. Примечательно и то, что ценности свободы и солидарности, т. е. исконно традиционные ценности (французского) модерна, были избавлены от эссенциалистских ограничений — в данном случае это отождествление «естественной» сексуальности и брачного союза с гетеросексуальностью и официально зарегистрированным браком. Во втором случае на поверхность политически вырвалось противоречие между опирающимся на успехи женского движения равноправием женщин в сфере образования и профессиональной деятельности, с одной стороны, и их продолжающимся исключением из политики и публичной сферы (практикующимся почти во всех государствах континентальной Европы) — с другой.

Бросается в глаза то, как в этой стратегии политизации играют на противоречиях ретрадиционализации и освобождения от традиций. В заостренной форме: ретрадиционализация и апелляция к национальным традициям свободы и равенства используются для того, чтобы сбросить закостенелые общественные структуры, исторически ограничивающие эту традицию освобождения. Данная стратегия «традиции — контртрадиции » является примечательной стратегией политизации, поскольку она, во-первых, применяется поначалу в национальном контексте, но одновременно детрадиционализирует этот контекст и тем самым раскрывает его транснационально.

При этом политика только завершает то, что у населения уже сформировалось как доминирующий собственный образ. Если, например, еще в 1981 г. 49 % опрошенных французов полагали, что однополую любовь никак нельзя оправдать, то в 1999 г.— лишь 23 %. Разумеется, как всегда, возникают сомнения: действительно с помощью parité осуществляется равноправие женщин в политике или речь идет все же об опасной квоте в жульническом пакете? Если новое определение гражданина (это слово теперь существует и в женском варианте) допускает расширение, учитывающее этнические меньшинства, то последует ли за введением квот для женщин в избирательных списках введение квот для чернокожих на телевидении? Эти вопросы ясно показывают, в чем могут заключаться шансы подобной политики как будто бы небольших общественно-политических изменений с большими последствиями. Они реполитизируют общество, изнутри открывая общественное и политическое пространство для транснациональных новаций.

267

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

б) Стратегии низкой заработной платы

Страны так называемого третьего мира (и в первую очередь именно они) стремятся обрести свой профиль на мировом рынке, завлечь

ипривязать иностранный капитал тем, что на ярлыке рыночного товара они сообщают: низкие затраты, слабый контроль. Это означает, что они делают менее жесткими или вовсе упраздняют свои законы по защите труда, защите окружающей среды, а также государственному налогообложению. Это может происходить постоянно или (что встречается гораздо чаще) в масштабах, ограниченных временными

и/или территориальными рамками. Так создаются свободные от законов экспортные анклавы, внутри которых действуют определенные правила освобождения, в том числе такое правило, что для этих зон общее правосудие не действует, но за пределами этих зон, разумеется, остается в силе. Именно в этой противоречивой системе регулирования, освобождения от регулирований проявляется конкретный профиль специализации.

Для сравнения: в ходе реализации стратегии, осуществляемой «государством благоденствия», пациент прописывает себе и глотает минимальную дозу горького неолиберального лекарства; с помощью стратегии деградации пациент-государство глотает сверхдозу, подвергая себя опасности. Однако важно подчеркнуть, что прием одной или другой дозы не является результатом свободного выбора того или иного пациента-государства. Напротив, он, как правило, диктуется начальными условиями и конкретными путями развития, например положением в центре или на периферии. Не вызывает никакого сомнения, что в этом смысле минимальное дозирование неолиберального лекарства (в государствах «всеобщего благоденствия») предполагает наличие богатства, которое таким путем стараются застраховать или обновить. В противоположность этому стратегия деградации диктуется нуждой и ориентируется на то, чтобы сделать из этого рынок. Не случайно в странах, гарантирующих свободные правовые зоны для иностранного капитала, люди предлагают западным туристам своих женщин в качестве проституток. И то и другое порождено диктатом нищеты.

Дешевый труд и недостойные человека условия его предоставления, а также катастрофические (в экологическом отношении) формы производства отнюдь не являются изобретением этих государств. Однако сочетаются ли подобные признаки с государственным профилем специализации — это несколько иной вопрос. Тогда как бы в мировом масштабе и в привязке к отдельным государствам возникает частичный мировой рынок труда для труда и производства, свободного от законов,

268

TANLN v. TSO@\NEOPLJ^^šJ OPENPJTFF…

и дело доходит до своего рода «пролетаризации государства» и «государственной проституции».

О стратегии деградации речь может идти в двояком смысле: во-пер- вых, деградация в межгосударственных отношениях становится профилем специализации, рыночным товаром, с помощью которого эти государства желают открыться на мировом рынке навстречу иностранному капиталу; во-вторых, с помощью этой стратегии можно форсировать конкуренцию между государствами деградации настолько, что они наперегонки будут предлагать себя по все более низким ценам, в результате чего деградация превратится в исключение.

Однако эта специализация деградации сама себя подвергает опасности в силу того, что делает основой своего экономического существования дыру в межгосударственной системе. Иными словами, стратегия деградации не только разжигает конкуренцию между государствами, но и вступает в противоречие с интересами богатых национальных государств, которые видят, что создание свободных правовых пространств для инвестиций капитала ставит под вопрос их экономи- чески-культурное существование, их представления о политических ценностях. Допустим, что и правительства стали бы global player; тогда эти конфликты между богатством и нищетой обострились бы в мировом масштабе. Внедрение норм социальной справедливости, труда, достойного человека, и бережного отношения к природным ресурсам зависит в первую очередь от международного консенсуса. Только при его наличии могут применяться эффективные санкции против нарушителей правил. Сегодня невозможно предсказать, возможно ли это вообще в транснациональных рамках и как это осуществить. Во всяком случае, путь в государство «всеобщего благоденствия», где такой консенсус в форме наций уже существовал, не может быть использован на транснациональном уровне.

в) Стратегии налогового рая

Некоторые государства пытаются добиться доступа на мировой рынок и закрепить свое место на нем, превращая себя в свободный налоговый рай для иностранных инвесторов. Если сравнить эту стратегию с предыдущей, то бросается в глаза, что тут из пробелов в системе регулирования международных отношений вырастает не только стратегия деградации, спуска, но и стратегия восхождения в области самопрофилирования государств на мировом рынке. Точнее, государства стараются превратить спуск в подъем. Вот почему велико число государств, предлагающих убежище с банковской тайной для победителей, выигравших от глобализации, чтобы самим выиграть от глобализации.

269

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Кстати, в мире существует более 40 государств, обеспечивающих себе таким путем паразитическое существование на мировом рынке.

Вопросы, встающие здесь, аналогичны тем, которые возникали в случае предыдущей стратегии. Что будет с этими государственно организованными налоговыми раями, если мир государств захочет создать (и создаст) для финансовых рынков транснациональную архитектуру? Так, например, «налог Тобина», который должен взыматься за международный финансовый трансфер, предполагает, что доступ и правовые основания для налоговых раев должны быть ликвидированы. И здесь действует правило: «перенос норм благоденствия и справедливости на транснациональный уровень удается только в том случае, если упраздняются обеспеченные государственной поддержкой зоны максимизации прибыли, освобожденные от соблюдения законов». Но это требует согласия государств-неудачников, а именно государств — налоговых раев, которые едва ли смирятся со своим упадком. Поэтому не остается ничего другого, как попытаться преодолеть подобные структурные препятствия чисто политически, раскрывая таким государствам новые перспективы развития в де-монополизиро- ванном порядке мировой экономики.

Стратегии гегемонии

Если не выходить за рамки национального государства, то страны могут снизить конкуренцию между собой не только посредством стратегий специализации, но и с помощью стратегий гегемонии. Иными словами, последние могут принуждать к кооперации тем, что эта гегемония, во-первых, существует в национальных рамках, однако, во-вторых, эти стратегии именно их и взрывают, навязывая в приказном порядке другим государствам интернациональную «кооперацию», задуманную по национальному проекту. Если кто-нибудь просмотрит международную дискуссию под этим углом зрения, он наткнется на всякого рода странности. С одной стороны — гегемониальная одержимость, с которой политологи-неореалисты пугают опасностями, угрожающими миру, если рухнет Pax Americana — американская гегемония. Здесь на первом плане — хотя в основном и неявно — мысль о том, что двойная анархия (национальных государств и глобальных капитализмов) жизнеспособна только при наличии гегемониальной структуры. С другой стороны — злобный хор критиков-пессимистов, которые честят глобализацию за то, что она есть продолжение империализма более изощренными методами. Вот почему для нашего анализа необходимо как можно точно понять стратегию гегемонии, снижающую конкуренцию.

270