семинар по Бушу / СТРАТЕГИЯ <ДВОЙНОЙ ПРЕВЕНТИВНОСТИ> ВО ВНЕШ. ПОЛИТИКЕ США
.docxhttp://www.intertrends.ru/nineth/008.htm
Чон Чэ Сэн
СТРАТЕГИЯ «ДВОЙНОЙ ПРЕВЕНТИВНОСТИ» ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ США*
В одном из выступлений в мае 2005 г. президент США Джордж Буш заметил: «В войне с терроризмом Соединенные Штаты следуют ясной стратегии: мы используем все имеющиеся средства для уничтожения террористов и террористических организаций»1. Эти слова выражают основополагающую цель американской внешней политики во втором сроке правления администрации республиканцев. Уточняя свою позицию, президент добавил: «Мы лишаем террористов укрытия, недвусмысленно показывая, что не потерпим существования преступных режимов, покрывающих террористов и оказывающих им поддержку. Мы используем все компоненты национальной мощи, чтобы не допустить попадания химического, биологического и ядерного оружия в руки террористов. Мы не позволим кровавым убийцам получить доступ к оружию массового уничтожения. Прилагая усилия для распространения идеалов и чаяний демократии и реформизма в регионе Большого Ближнего Востока, мы лишаем террористов шанса одерживать идеологические победы»2. Соединенные Штаты в первую очередь пытаются предотвратить повторные террористические акты на своей территории, особенно – с использованием оружия массового уничтожения (ОМУ). Именно в этом авторы «доктрины Буша» видят приоритетную цель политики противодействия терроризму и распространению ОМУ.
1
Инструменты, используемые для достижения этой цели, разнообразны. Сразу после событий 11 сентября 2001 г. Соединенные Штаты применили военную силу против Афганистана, чтобы ликвидировать в этой стране гнездо террористов, опиравшихся на поддержку правительства талибов. В марте 2003 г. США начали вторжение в Ирак, пытаясь помешать возникновению возможной цепочки «режим Саддама Хусейна – оружие массового поражения – террористы». Однако, как показала практика, стратегия упреждающих (preemptive) ударов оказалась весьма ресурсозатратной и не была поддержана международным сообществом. Понятно, что меры оборонительного и сдерживающего характера недостаточны для того, чтобы предупредить нападение противника, не имеющего ни централизованной управляющей структуры, ни определенной территории, с которой он ведет свои действия. Между тем именно таким противником являются группы террористов. На стратегию упреждающих ударов оказались, по сути, возложены цели предупреждения терроризма и его профилактики – задачи, характерные для стратегии превентивности. Причем упреждающие удары стали применяться на фоне отсутствия в международном сообществе согласия по поводу существующих и надвигающихся угроз3. Невозможность доказать наличие ОМУ в Ираке до 2003 г. и связи режима Саддама Хусейна с международным терроризмом побуждает еще осторожней оценивать эффективность стратегии упреждающих ударов как инструмента контртеррористической борьбы4. С одной стороны, Вашингтон в русле военных преобразований наращивает военную мощь. С другой – Соединенные Штаты стремятся сменить чисто военную политику превентивных действий на политическую и дипломатическую, допускающие использование инструментов «мягкой силы» (soft power). На втором сроке администрации Дж. Буша США придают большее значение так называемому «расширению пространства свободы» – демократизации стран, оказавшихся в роли рассадников и пособников терроризма. В упоминавшемся выступлении Дж. Буша говорилось: «В пору небывалых опасностей ...нужно взять на себя сразу две сложные миссии: сокрушить террористов, стремящихся разрушить наши идеалы и образ жизни, и преобразовать американскую армию таким образом, чтобы в XXI веке США могли устрашить и сокрушить новых врагов». При этом американское руководство подчеркивает способность современных вооружений наносить силовые удары «не по странам, а по режимам», лишая последние возможности прикрываться жизнями безвинных людей5. Подобное утверждение действительно справедливо в том смысле, что Соединенные Штаты как единственная сверхдержава сконцентрировали внимание на противостоянии новым угрозам с помощью передовых военных технологий. Однако появление новых врагов неизбежно влечет рождение новой стратегии, существенным образом подрывающей логику функционирования современной системы государств. Пример военной акции против Ирака ясно показал, что принцип территориальной целостности суверенных государств может быть нарушен из соображений военной необходимости. При этом США по-прежнему следуют стратегии, унаследованной со времен «холодной войны»: Вашингтон стремится укрепить американскую гегемонию и не допустить возвышения государств, способных стать соперниками Соединенных Штатов. Потребность в максимальной поддержке международной общественности в ходе войны с террором вынудила США сотрудничать практически со всеми государствами и в первую очередь с мощными региональными державами – Великобританией, Францией, Россией, Японией и Китаем. Фактически, отношения Соединенных Штатов с бывшими противниками из социалистического лагеря – Россией и Китаем – заметно улучшились именно на фоне императива формирования единого глобального фронта борьбы с террором. Однако потребность США исключить усиление государств-соперников не ослабла. Напротив, Соединенные Штаты стремятся воспользоваться текущей фазой контртеррористической борьбы, чтобы на ее фоне укрепить механизмы предупреждения возвышения своих потенциальных соперников. Это тоже своего рода вариант превентивной стратегии, то есть стратегии «профилактики конкуренции». Следуя этой логике, Соединенные Штаты начинают например, предпринимать активные усилия для укрепления и модернизации своего союза с Японией – главным образом под углом зрения повышения его эффективности в деле противодействия потенциальной террористической опасности на региональном и глобальном уровнях. Другим существенным мотивом трансформации американо-японского альянса является формирование коалиции против усиливающегося Китая. КНР с ее стремительно развивающейся экономикой и колоссальной территорией воспринимается как угроза жизненно важным интересам США. Соответственно, именно этим мотивам – в зависимости от конкретных ситуаций – подчинена американская политика «сдерживания и вовлечения» Китая. По сути, Соединенные Штаты проводят политику двойной превентивности (strategy of double prevention) или «двойной профилактики». С одной стороны, они заботятся о предупреждении террористических угроз, с другой – стремятся исключить попытки соперников США ущемить американские интересы. Сходным образом в годы «холодной войны» Соединенные Штаты проводили в Европе политику «двойного сдерживания»: они старались сдержать коммунистическую угрозу, но одновременно – и угрозу возрождения враждебности в отношениях со своими союзниками (прежде всего с ФРГ). Похоже, что политика двойной превентивности не скоро устареет. Она будет сохраняться в арсенале американской внешней политики до тех пор, пока будут оставаться актуальными обе названные долгосрочные угрозы безопасности США.
2
Асимметричные угрозы безопасности самого могущественного государства-гегемона в мире, исходящие от сравнительно малочисленных террористических групп, по всей видимости, преобразуют базовый организующий принцип современной системы международных отношений. Теперь политические группы (иные, чем нации-государства) обладают инструментами насилия, достаточно эффективными для того, чтобы представлять угрозу для государств, независимо от мощи последних. По крайней мере, в США полагают, что десятилетие мира, продлившееся с окончания «холодной войны» до террористических актов 11 сентября (1991-2001), завершилось, и в области безопасности сформировалась новая ситуация. С распадом Советского Союза старые угрозы во многом утратили значение. Международную ситуацию стали определять новые события и тенденции. По мнению госсекретаря США Кондолизы Райс, после сентябрьских событий 2001 года американцы «...узнали, что наиболее серьезные угрозы безопасности исходят изнутри самих государств, а не из отношений между ними. Вместо того, чтобы сдерживать какое-то одно государство при помощи мощного ядерного арсенала, Соединенным Штатам пришлось защищать себя от темной сети врагов, у которых нет государства. Одни из них стремятся купить, а другие – продать самое опасное оружие на земле»6. Структурные факторы, способствующие американской гегемонии и увеличивающие ее мощь, создают также и основу мощи антигегемонистских сил, особенно – негосударственных акторов, вроде террористических групп. В настоящее время распределение сил, сложившееся после окончания «холодной войны», определяется такими характеристиками мировой системы, как развитие информационных и коммуникационных технологий (ИКТ) и тенденции демократизации. В XX веке сотрудничество партнеров по западным альянсам развивалось в довольно простых формах, подчиняясь логике политики баланса сил или недвусмысленным принципам идеологической конфронтации двух противостоящих лагерей «холодной войны». Рынки, как и страны, были разделены, и ограниченный объем информации, распространявшейся по земному шару, создавал ощущение простоты и управляемости международной среды безопасности. Напротив, в XXI веке, согласно принципу распределения гегемонистской мощи, США стали стремиться выступать беспристрастной трансрегиональной стабилизирующей силой, сдерживающей межгосударственные конфликты. Процессы глобализации, экономическая взаимозависимость и межкультурное взаимовлияние существенно усложняют структуру международных отношений. Соотношение «жесткой» силы и идеологическая конфронтация уже не определяют конфигурацию союзов, что затрудняет понимание подлинных интересов их участников в области безопасности. Развитие ИКТ способствует становлению феномена постмодернистской реакции на угрозы. Военная трансформация на основе сетевых возможностей, эффект вездесущего присутствия, быстрое развертывание и системы точного наведения являются результатом развития ИКТ. Оборотной стороной медали стало то, что террористические группы также получили доступ к сетям и средствам разрушения на базе этих технологий. При этом ИКТ стимулирует развитие национального и транснационального гражданского общества, что в конечном итоге ведет к становлению космополитической демократии. Демократизация в глобальных масштабах существенно влияет на внешнеполитический процесс. Сейчас страны «третьего мира» уделяют большое внимание общественному мнению, которому зачастую недостает четкого понимания международных политических процессов. «Мягкая сила» обретает большее значение для великих держав – и в первую очередь для Соединенных Штатов – при осуществлении международной политики. Теперь уже соотношение «мягкой» силы между США и террористами, или между США и антиамерикански настроенными государствами напрямую влияют на успехи и неудачи внешней политики Вашингтона. Становление однополярного мира закрепило статус США как государства-гегемона. Экономическая глобализация, развитие ИКТ (область, где лидируют американские технологии), а также демократическая часть мира, в которой Соединенные Штаты устанавливают свои стандарты, являются основой американской гегемонии. Но в то же время приходится признавать: хотя теракты 11 сентября были преступлением против человечности, граждане бедных стран или государств, в разные годы пострадавших от американских санкций, склонны поддерживать антиамериканские настроения. Главными объектами критики служат американская гегемония и экономическая глобализация, локомотивом которой выступают Соединенные Штаты. Именно в этих двух явлениях многие видят причину обострения проблемы бедности, что будет иметь политические последствия. В самом деле, глобализация создает экономические трудности для отдельных составляющих мира. Вследствие ускоренной либерализации финансовых и товарных рынков, предприниматели ряда стран теряют возможность развивать бизнес в собственных государствах. А иностранный капитал иногда оказывает разрушительное воздействие на финансовые системы стран «третьего мира». Жесткие условия кредитования, навязываемые международными институтами в периоды финансовых кризисов, усугубляют экономические трудности многих менее развитых стран. Разумеется, свобода, демократия, равенство и права человека являют собой достойные уважения стандарты, достичь соответствия которым стремится каждая политическая система. Исторический опыт США выступает своего рода образцом для подражания и дает другим странам мощный стимул для имитации. Но в мире распространяются идеалы демократии, и страны «третьего мира» пытаются содействовать утверждению своих национальных прав, автономии, независимости, приняв на вооружение идею либеральной демократии. Они в полной мере используют свои голоса в ООН, требуя полной самостоятельности на основе суверенных прав, которые являются равными, независимо от размеров и мощи государств. Исходя из концепций прав, равенства, свободы и верховенства закона, многие страны не согласны уступать любым формам притеснения со стороны сильных государств. При этом доминирование гегемона невозможно поддерживать демократическими методами. Соединенные Штаты подвергались суровой критике (1) за свой односторонний подход к различным вопросам, включая отказ от ратификации Киотского протокола и Договора о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний (ДВЗЯИ), а также (2) за вмешательство в дела других государств. Хотя либерализм фактически служит сегодня упрочению гегемонистской системы, его идеалы одновременно создают благодатную почву для критики американской гегемонии. Динамика технологического развития фундаментально изменила мир. Революции в военном деле и сфере информационных технологий, создание киберпространства привели к непредсказуемым, крупномасштабным изменениям практически в каждой сфере человеческой жизни. Однако технологическое развитие оказало на гегемонистскую систему двойственный эффект. Военные и информационные технологии укрепляют силовое превосходство Соединенных Штатов над соперниками, а обладание оперативной и ценной информацией дает США огромные экономические преимущества. Но одновременно развитие военных и информационных технологий позволяет недовольным получить доступ к оружию колоссальной разрушительной мощности. Кроме того, информационные технологии помогают несистемным и антисистемным силам существенно укрепить свою организационную структуру. Технологическая база разрушения становится легкодоступной, и эта ситуация в будущем скорее всего сохранится. Соединенные Штаты попытались в максимальной степени воспользоваться глобальными тенденциями для укрепления фундамента своего преобладания и предупреждения его размывания. Однако новые угрозы продолжают возникать, а группы противников США ширятся и становятся сильнее. Соединенным Штатам будет непросто справиться с террористами, использующими киберсети, программы создания ОМУ и идеологические постулаты всемирного равенства и демократии. Поиск путей и средств противодействия формированию и расширению террористических структур и предотвращения новых ударов с их стороны станет определяющим фактором формирования американской внешней политики.
3
Судя по истории международных отношений, гегемону, утратившему этот статус, непросто удержаться даже в ранге «рядовой» великой державы. Повторят ли США путь других гегемонов или они выйдут на новый уровень стандарта удержания своего гегемонического статуса? Среди сторонников школы реализма существует общее согласие относительно того, что в условиях однополярной системы логика саморегулирования соотношения сил неизбежно приводит к формированию антигегемонистского блока. К примеру, по мнению современного американского ученого М. Мастандуно, государства стремятся к достижению силового равновесия, поэтому преобладание силы в руках одного государства будет стимулировать подъем новых великих держав и, возможно, формирование их коалиций, намеренных выступить противовесом доминирующему государству. Действительно, в условиях однополярной системы страна, обладающая подавляющей мощью, пользуется свободой действий и, в сущности, может действовать без ограничений. Но такое положение не удается сохранять вечно. Поэтому, полагают американские специалисты, США так или иначе предстоит принять возможность большего плюрализма в мировой системе, освободить себя от обязательств времен «холодной войны» и перейти на позиции стратегической независимости7. Пока, тем не менее, США на деле следуют политике сохранения глобального превосходства – вопреки мнению тех, кто считает современную внешнеполитическую концепцию Вашингтона «несвязной», «безвекторной» и лишенной ориентиров8. Суть этой политики заключается в недопущении возвышения государств-конкурентов. Наряду со стратегией «предупреждения угроз от террористов» США проводят стратегию «предупреждения появления конкурентов», способных претендовать хотя бы в будущем на роль новых мировых гегемонов. В области борьбы с терроризмом Соединенные Штаты используют стратегию, сочетающую модернизацию военных возможностей, политическую доктрину «расширения пространства свободы» и дипломатический инструментарий «мягкой силы». Для укрепления позиций США как гегемона может использоваться гораздо более широкий круг стратегий. Например, другой американский ученый Р. Арт предлагает восемь возможных сценариев «больших стратегий», пригодных для Соединенных Штатов: – господство; – региональная коллективная безопасность; – глобальная коллективная безопасность; – кооперативная безопасность; – сдерживание; – изоляционизм; – баланс сил с опорой на морскую мощь (offshore balancing); – избирательная вовлеченность9. В начале XXI века наиболее сильным соперником, способным претендовать на статус гегемона, является Китай. Соединенные Штаты столкнулись со значительными трудностями, пытаясь осмыслить, проанализировать и предсказать возвышение Китая, а также найти пути реагирования на него. В отношении КНР Вашингтон проводит последовательную политику, основанную на трех совместных китайско-американских коммюнике и признании обязательств Соединенных Штатов, вытекающих из Закона об отношениях с Тайванем 1979 года. По признанию К. Райс, «сотрудничая со стремительно развивающимся Китаем, США надеются проводить [cвою политику]... честно и на основе общемировых стандартов. Эти стандарты важны в таких областях, как права человека, нераспространение и, конечно, в торгово-экономических вопросах»10. Проблема, однако, в том, что относительно усиления Китая в Америке существуют весьма полярные точки зрения. Разные авторы пишут о китайской угрозе, «падении Китая», вовлечении или сдерживании его, стратегическом партнерстве или стратегической конкуренции с ним. Например, министр обороны США Д. Рамсфелд полагает, что «расходы Китая на оборону намного превышают цифры, публикуемые официальным Пекином. Согласно оценкам, военный бюджет этой страны по размерам занимает третье место в мире и, несомненно, является крупнейшим в Азии». Всерьез рассматривая возможность военной угрозы со стороны Китая, Рамсфелд задается вопросом: почему инвестиции в оборонное строительство этой страны продолжают расти, а крупномасштабные закупки вооружений увеличиваться? Похоже, американские военные не склонны рассчитывать на стратегию «вовлечения» Китая до тех пор, пока он не примет «важных решений о своих целях и собственном будущем». Уточняя эту позицию, Д. Рамсфелд откровенно говорит о том, что «в конечном итоге Китаю придется принять какую-то иную форму более открытого и представительного правительства, чтобы в полной мере добиться тех экономических и политических преимуществ, которых жаждет китайский народ»11. Вашингтону понадобится еще немало времени для того, чтобы его политика в отношении КНР развилась и обрела форму. Кроме того, не только Китай, но и другие крупные игроки, такие, как Япония, Германия или Европейский Союз, станут главными объектами превентивной стратегии Соединенных Штатов. К различным государствам будут применяться разные подходы. США будут использовать политику заверений в отношении держав, стремящихся к поддержанию статус-кво, политику конфронтации против государств-ревизионистов и политику вовлечения в отношении еще не определившихся государств12.
* * *
Являясь мировым гегемоном, США обладают исторически беспрецедентной мощью и продолжают линию «двойной превентивности», которая пришла на место политики «двойного сдерживания», характерной для американской политики второй половины прошлого века. Если Вашингтону удастся на самом деле предотвратить рост угрозы терроризма и одновременно предупредить вероятность возвышения государств-соперников, Америка имеет шанс увековечить свои глобальные позиции13. Превентивность «по-американски» не означает проведения пассивной или оборонительной позиции. Известно, от обороны нередко следует переход к исключительно агрессивному поведению в духе курса односторонних действий14. Поэтому мировая политика по-прежнему во многом зависит от того, какими окажутся формы реализации стратегии «двойной превентивности» и соответствующий им тип международного поведения США.
Примечания 1President Discusses War on Terror at Naval Academy Commencement at Navy Marine Corps Memorial Stadium. Annapolis, Maryland, May 27, 2005 (http://www.whitehouse.gov/news/ releases/2005/05/20050527.html). 2Ibid. 3Подробнее см.: John Lewis Gaddis. Grand Strategy in the Second Term // Foreign Affairs. 2005. Vol. 84. No 1. 4См.: Robert W. Tucker, David C. Hendrickson. The Sources of American Legitimacy // Foreign Affairs. Vol. 83. No 6. P. 18-32. 5President Discusses War on Terror... 6Secretary Condoleezza Rice. Remarks With Senator Richard Lugar on the U.S. Department of State and the Challenges of the 21st Century. Washington, DC, July 29, 2005 (http://www.state.gov/ secretary/rm/2005/50375.htm). 7Michael Mastanduno. Preserving the Unipolar Moment: Realist Theories and U.S. Grand Strategy After the Cold War // Unipolar Politics: Realism and State Strategies After the Cold War / Ethan B. Kapstein and Michael Mastanduno (eds.). New York: Columbia University Press, 1999. P. 141-143. 8Michael Mastanduno. Op. cit. P. 139. 9Robert J. Art. A Grand Strategy for America. New York: The Century Foundation, 2003. 10Secretary Condoleezza Rice. Remarks to the Press in China. China World Hotel Beijing (China), March 21, 2005 (http://www.state.gov/secretary/ rm/2005/43678.htm). 11Remarks as Delivered by Secretary of Defense Donald H. Rumsfeld at International Institute for Strategic Studies. Shangri-La Hotel, Singapore, Saturday, June 4, 2005 (http://www.defenselink.mil/ speeches/2005/sp20050604-secdef1561.html). 12Michael Mastanduno. Op. cit. P. 149. 13О дискуссии относительно «имперской» Америки см.: Michael Hardt, Antonio Negri. Empire. Cambridge: Harvard University Press, 2000; Niall Ferguson. Colossus: The Price of America’s Empire. New York: Penguin Books, 2004. 14Подробнее о проблеме агрессивного реализма см.: John J. Mearsheimer. The Tragedy of Great Power Politics. New York: W.W. Norton, 2001.
*Перевод с английского выполнен М.В. Мамоновым.