семинар по Бушу / Время выбора_имперское искушение_Шаклеина

http://www.worldpolitics.redline.ru/Shakleina-Vremya.htm

 

 

 

 

 

Т.А. ШАКЛЕИНА^*

 

ВРЕМЯ ВЫБОРА:

ИМПЕРСКОЕ ИСКУШЕНИЕ

 

Заканчивается третий год правления республиканской администрации, впереди выборы, поэтому можно подвести некоторые итоги усилий американских политиков и специалистов по международным отношениям и выработке внешнеполитической стратегии США. В самом начале правления республиканцев многие эксперты отмечали, что политика новой администрации будет мало отличаться от политики, проводившейся демократами. Действительно, общая приверженность идее гегемонии и мессианства, для реализации которой сложились благоприятные условия после окончания холодной войны, глобальный характер американских планов, приверженность силовым методам сближали республиканцев и демократов (это просматривалось в предвыборных платформах Демократической и Республиканской партий в 2000 г.). Трудно было придумать что-либо кардинально отличное от глобальной стратегии демократов. Республиканцам удалось лишь острее поставить отдельные вопросы безопасности и подойти к их решению категоричнее, чем их предшественники.

Однако события сентября 2001 г. пошатнули существовавший консенсус, и, по словам отдельных неоконсервативных политологов, в руки президента «упала» миссия, сделавшая правление республиканцев особенным, придавшая их словам и действиям исключительный характер. Если либеральные специалисты по международным отношениям мыслили себя творцами новой истории США и новой стратегии, которая будет определять деятельность страны в ХХI веке, то теперь и республиканцы получили возможность отличиться и обойти своих предшественников в праве «написать новую историю Америки» и определить ход мирового развития.

Рождение «доктрины Буша» относят к периоду, последовавшему за террористическими актами. Президент решил, что борьба с терроризмом будет главным приоритетом деятельности администрации независимо от того, как долго она продлится. Он заявил: «Наша ответственность перед историей нам ясна: ответить на эти атаки и избавить мир от зла». Дж. Буш охарактеризовал свою миссию как главы государства и миссию Америки как «план Господа»^1[1]. Росла уверенность президента, его стремление доказать самому себе и окружающим, что он лидер сверхдержавы и нации-мессии. Готовясь к выступлению в Конгрессе 20 сентября 2001 г., президент Буш сказал прибывшему в Вашингтон премьер-министру Великобритании Т. Блэру: «Я знаю абсолютно точно, что я хочу сказать, как это сказать и что делать. Я понимаю, что любая моя речь будет теперь эпохальной»^2[2]. Блэр был удивлен.

Итак, доктрина была провозглашена. Это – доктрина войны (или крестового похода), широкомасштабной и долгой, в результате которой США хотят одержать не только обычную победу над врагом, но и завершить глобальную миссию по преобразованию мира в соответствии с американской моделью развития.

Дискуссии, проходившие в 1990-е годы, концентрировались на таких вопросах, как структура международных отношений, роль сверхдержавы и ее отношения с ведущими мировыми державами (гегемония или лидерство^3[3]). В конце ХХ века США планировали и проводили свою политику исходя из того, что мир останется однополярным на долгосрочную перспективу, а США – гегемон, оспорить которого не может ни одна держава (и даже группа государств) в обозримой перспективе. Хотя демократы предпочитали не называть политику США гегемонией, в ней отчетливо проявлялась тенденция не столько к лидерству, сколько к гегемонии^4[4].

Республиканцев не пугает статус гегемона, их меньше, чем демократов, волнует терминологическое оформление политики США, в основе которой военная и экономическая мощь и мессианская идеология. Они занимают более откровенную и жесткую позицию. Авторы «доктрины Буша» в администрации не обременяют себя рассуждениями о том, как определить свои действия, однако для специалистов по международным отношениям идейное обеспечение политики США в новом столетии остается далеко не праздным вопросом. Это объясняется не только их профессиональными интересами, но и необходимостью объяснить американскую политику и оценить ее перспективы. Главным в дискуссиях стал вопрос о том, стоит ли США быть империей ХХI века.

О том, что США уже являются империей нового типа (и им нужно таковой оставаться) написал З. Бжезинский в середине 1990-х годов^5[5], а российский ученый А.И. Уткин открыто написал о Соединенных Штатах как об «империи ХХI века»^6[6]. Мнения американских ученых по этому вопросу различны. Часть неоконсервативных экспертов (неоконсерваторы-интернационалисты) считает неоимперскую политику США приемлемой, другие (неоконсерваторы-реалисты) отвергают ее как опасную для мирового развития и США. Либеральные ученые в большинстве считают имперскую политику ошибкой.

 

Американская исключительность – норма

 

Для американских политологов, которым не чуждо имперское мышление, «доктрина Буша» – это яркий документ, отражающий истинное положение США в современном мире, подтверждающий их стремление выполнить свою историческую миссию, ставящий логическую точку в дебатах о том, следует ли Соединенным Штатам оставаться гегемоном и проводить политику по упорядочению и организации остального мира. Именно игнорирование исключительности Америки в годы правления администрации Клинтона, считают неоконсерваторы, привело США и мир к кризису сентября 2001 года^7[7].

Наиболее аргументированно, как всегда, по «доктрине Буша» высказался неоконсервативный аналитик Ч. Краутхаммер. Он никогда не отрицал целесообразность политики гегемонии, должной составить основу «позитивного» империализма США. Нежелание открыто признать эти факты, по его мнению, привело к кризису политики демократов при Клинтоне, которые, фактически преследуя имперские цели, пытались прикрыть эту политику каркасом интернационализма (правда, принудительного). В результате произошел кризис в отношениях США с остальным миром, появились сомнения в способности США контролировать и регулировать мировое развитие.

Ч. Краутхаммер характеризует «доктрину Клинтона», в основе которой «напористый» интернационализм, как стремление переделать международную систему по образцу американского гражданского общества, построить порядок, в основе которого не государственный суверенитет, а взаимозависимость. Оставаясь самым крупным независимым государством (сверхдержавой) и не желая отказываться от этой позиции, США оказались при Клинтоне в противоречивой ситуации, считает Ч. Краутхаммер. Это заставило их пойти на компромисс, согласовывать свои действия с международными институтами, нормами, мировыми державами (правда, он не упоминает, что такие действия США носили весьма ограниченный характер), т.е., по его выражению, «Гулливер добровольно опутал себя путами-обязательствами. Такое поведение устраивало Европу, которая хотела бы «надеть наручники» на США-гегемона». Устремления противников гегемонии, убежден Ч. Краутхаммер, сводятся к уничтожению однополярности, но основная угроза однополярности и уникальному положению и глобальной миссии США исходит не от других стран, а от того, какой выбор сделает американский внешнеполитический истеблишмент. Для характеристики момента выбора он приводит слова Б. Франклина: «История дала вам империю, если вы сумейте ее сохранить»^8[8].

При оценке террористических актов против Америки Ч. Краутхаммер предложил посмотреть на них с точки зрения демонстрации не уязвимости сверхдержавы, а живучести американской системы, ее способности быстро восстанавливаться экономически и политически: она оказалась столь прочной и здоровой, что страна смогла вернуться к нормальному функционированию через несколько дней. При этом он толкует неуязвимость по-новому, именно как способность быстро восстанавливаться, опираясь на человеческие, технологические и политические ресурсы, а не просто как непроницаемость для угроз.

Выход США из кризиса осени 2001 г. и объявление операции в Ираке следующим этапом в борьбе с терроризмом, по мнению сторонников «доктрины Буша», доказывают правильность стратегического выбора борьбы с общемировым злом и демократизации мира. По их мнению, США имеют право на доминирование, на формулирование общей миссии и определение масштабов и методов ее выполнения: «Миссия определяет коалицию, а не наоборот», – заявил Д. Рамсфелд. Именно такая постановка вопроса вызвала наибольшую критику со стороны либералов и европейских союзников США, усмотревших в официальной риторике и действиях администрации Буша закрепление гегемонии и заявку на проведение имперской политики. Недовольство такой политикой не очень взволновало администрацию и неоконсервативных идеологов, которые предлагают вообще не обращать на это внимания и поставить государства перед выбором союзничества с Соединенными Штатами или оппозиции им.

Известный сторонник американской гегемонии, которую он расценивает не иначе, как «благожелательную», эксперт Фонда Карнеги Р. Кейган считает, что унилатерализм вызывает такое неприятие среди ведущих мировых держав потому, что они чувствуют свою слабость и неспособность взять на себя бремя и ответственность за мирорегулирование. Европейским державам с моральной и материальной точек зрения более выгоден коллективный подход, а для американцев право на первую роль – это дело принципа и исторической традиции. Америка как мессианская держава исторически настроена на решение общемировых задач в соответствии с американской идеологией. Именно поэтому они идут в Ирак, свергают Саддама Хусейна и хотят построить демократическое общество в этой стране^9[9]. Р. Кейган также отмечает, что такая наступательная и упреждающая политика США, в основе которой сила оружия и идеологии, вполне оправдана существующими угрозами. Международный терроризм, в настоящий момент со стороны Афганистана и Ирака, угрожает прежде всего Соединенным Штатам. Как гегемон, они вызывают наибольшую ненависть у террористов, поэтому их основные удары будут направлены против того, кто имеет реальную возможность их уничтожить. Сразить же американское государство может только ядерный удар, и террористы, стремящиеся любыми способами ядерное оружие получить, хотят пойти на это.

Политолог призывает американское руководство не оглядываться на остальной мир, принять ту истину, что США ничто не может сдерживать, и они должны действовать как гегемон. Сравнивая США и Европу, Р. Кейган определяет их как «шерифа» и «держателя салуна». Получается, что сверхдержава смотрит на мир как на дикий Запад, когда шериф уничтожал бандитов, иногда в одиночку, всегда был под прицелом бандитов, а держатели «салунов» редко подвергались уничтожению. Согласно такой трактовке современного состояния международных отношений, шериф не сдастся никогда и никогда не откажется от силы оружия. Соединенные Штаты останутся в позиции главной принудительной силы в мире (ultimate enforcer). Выполнять эту функцию они могут и в одиночку, считает Р. Кейган, и уже фактически действовали в одиночку в Персидском заливе, в Афганистане, Ираке, где военная и материальная помощь европейских и других союзников была несущественной. Р. Кейган при этом не говорит о том, что выполнить вторую часть задачи по преобразованию недемократических режимов США не могут (да и не очень торопятся) в одиночку. Это не очень интересно для них, так как главное – ударить, уничтожить, а более рутинная, более дорогостоящая и длительная часть работы им малоинтересна. Здесь они готовы принять помощь других стран, оставив за собой руководство.

Политолог сравнивает действия европейцев в ходе военных операций с «мытьем посуды», поэтому единственное, чем они могут действительно помочь Соединенным Штатам, это сохранить мир в Европе. Р. Кейган справедливо упрекает европейские страны в том, что их нападки на «доктрину Буша» не могут не вызывать удивления, так как основы глобальной стратегии США были сформулированы при администрации Клинтона, которая начала осуществлять политику «благожелательного» гегемона. При республиканцах, говорящих более откровенно и резко, была поставлена логическая точка в выработке американской стратегии на ХХI век, было заявлено, что в ее основе будет сила оружия и идеологии и что США готовы опережать негативное развитие событий и нейтрализовать угрозы превентивными ударами.

Именно так рассуждает и Дж. Буш, заявивший после террористических актов, что его не пугает перспектива остаться в одиночестве: «В какой-то момент мы может остаться одни. Меня это не тревожит. Мы – Америка»^10[10].

Более умеренные консервативные политологи, признавая тот факт, что Соединенные Штаты действительно могут быть гегемоном и империей в современном мире, ставят под сомнение целесообразность проведения имперской политики для американского государства. Профессор Гарвардского университета С. Роузен верно подметил, что представители разных школ мысли весьма часто пишут об «американском империализме», давая ему положительную оценку и делая акцент на важности такой политики США для обеспечения глобальной стабильности и выполнения гуманитарной задачи демократического строительства^11[11]. С. Роузен указывает, что США давно проводят имперскую политику и в современных условиях изменились лишь условия для осуществления такой политики (нет реального препятствия, каковым был СССР) и увеличились масштабы (практически, весь мир). Политолог подчеркивает, что усиление имперской тенденции произошло во многом из-за того, что исчез Советский Союз, выполнявший аналогичную функцию в своей сфере влияния и ограничивавший имперские устремления США, а страны Европы уклонились от решения проблем безопасности, сконцентрировавшись на внутренних интеграционных процессах.

С. Роузен прав в таком выводе, хотя большинство политологов часто забывают об этих двух факторах: добровольном отказе СССР и Европы от глобальной политики, что стало выгодно США и чем они не замедлили воспользоваться.

Соединенные Штаты, менее откровенно при демократах и более откровенно при республиканцах, разрабатывают и вводят в действие новые принципы отношений, заставляют другие государства им подчиняться, но оставляют за собой свободу действий. Государства, входящие в сферу имперской власти получают определенные гарантии безопасности, но при этом теряют определенную долю суверенитета, например полный внешний контроль над системой безопасности страны, являющийся прерогативой национального государства. Следует упомянуть и о частичной потере экономической и политической независимости.

Таким образом, «доктрина Буша» отражает предпосылки, сложившиеся в мире и обеспечивающие благоприятные возможности существования империи нового типа. В этих условиях встает вопрос: «Стоит ли США, принимая во внимание принципы, на которых основано американское государство, осуществлять имперскую миссию, рассчитанную на многие десятилетия?»

Если Р. Кейган и Ч. Краутхаммер отвечают на этот вопрос утвердительно, то у С. Роузена и других неоконсерваторов такого простого ответа нет. Политолог отмечает, что, конечно, отказ от имперской политики не гарантирует вероятность изменения отношений США с остальным миром в лучшую сторону: ненависть к Америке может сохраниться, в то время как страх перед ними уменьшится; союзники будут чувствовать себя менее защищенными; произойдет быстрое расползание ОМУ в арабских странах и в остальной Азии. Перспективы мира без американской империи могут действительно выглядеть весьма непривлекательными. Получается, что империи могут существовать и в ХХI веке, они не устарели, и Соединенные Штаты по всем параметрам отвечают категории империи. Однако, спрашивает С. Роузэн, можно ли такое «соответствие имперским нормам» брать за основу деятельности США на грядущее столетие? Не приведет ли такая политика к эрозии основ американской демократической системы и кризису американского государства?

Профессор Чикагского университета Дж. Мершеймер также полагает, что вряд ли стоит создавать империю, хотя США и имеют для этого возможности. Но проводить такую политику после стольких лет дискредитации всего имперского, по его мнению, нелегко. Не способствует этому и рост национализма во всех регионах мира.

Действительно, хотя США объявили о конце эры национального государства в век глобализации, тенденция к стиранию государственных границ пока что заметна только в Европе (да и то не во всей), а остальной мир и Соединенные Штаты не готовы сделать границы виртуальными, поступиться национальным суверенитетом. США готовы войти в «глобальную деревню» только на особом положении, т.е. с сохранением государственной автономности и руководящей позиции.

Профессор Колледжа штата Колорадо Д. Хендриксон отмечает, что после Второй мировой войны для борьбы с коммунизмом и тоталитаризмом США избрали форму партнерства со свободными нациями, строившегося по конституционной модели. Целью американской политики было не создание имперского союза, а действительно партнерские отношения. Советская империя подавалась как отрицательный образец, поэтому отвергалась любая имперская форма взаимоотношений. Кроме того, был и второй фактор – СССР вместе со странами Варшавского договора был сверхдержавным образованием. В этих условиях США должны были придерживаться альтернативной модели взаимоотношений с другими странами, не чувствовали себя единственной силой, способной определять мировое развитие. В лице СССР существовал постоянный вызов США и сдерживающий фактор их действий. С исчезновением второй сверхдержавы исчезли факторы, сдерживающие гегемонистскую традицию в американской политике, а террористические акты усилили ее в ущерб либерально-интернационалистской^12[12].

Консерваторы-реалисты указывают не только на опасность дискредитации и упадка американской демократии, но и на то, что объявленная глобальная война с терроризмом, за торжество демократии в недемократических регионах часто представляется руководством США как односторонняя акция – сокрушающая, военная. Дж. Мершеймер обращает внимание на то, что задача по свержению враждебных режимов с использованием вооруженных сил имеет две составляющие: собственно свержение режима и последующее восстановление порядка в стране и национальное строительство. Вторая часть миссии, наиболее трудно осуществимая (если вообще реализуемая), вряд ли под силу Соединенным Штатам. Более того, широкомасштабная военная операция не решает проблемы терроризма ни в одной стране, ни в мировом масштабе, но может привести к росту противодействия Соединенным Штатам в исламском мире. Очевидно, считает политолог, что администрация готова к военным действиям, но слабо представляет содержание и перспективы национального строительства и не имеет желания вкладывать в выполнение этой задачи большие усилия и средства.

Дж. Мершеймер предлагает альтернативную стратегию «сердца и ума», которая должна включать следующие задачи:

•         отказаться от глобальной войны против терроризма и сосредоточиться только на борьбе с «Аль-Каидой», ограничить использование военной силы (если не возникнут чрезвычайные обстоятельства);

•         сделать приоритетом в деятельности США контроль над ядерным оружием России, так как именно здесь террористы, скорее всего, могут его захватить или получить;

•         сосредоточить главные усилия США в борьбе с «Аль-Каидой» в сфере разведки, на проведении секретных операций и на дипломатичесих действиях;

•         добиваться изменения отношения к США в исламском мире. Для этого следует снизить американское военное присутствие на Ближнем и Среднем Востоке и изменить политику по сдерживанию всех агрессивных игроков в регионе. Использовать отдельные страны региона для выполнения этой задачи, например, Иран против Ирака (или наоборот), дистанцироваться от Израиля, если он будет продолжать оккупационную политику;

•         перестать делать акцент на положении об упреждающем ударе, руководствоваться старым принципом: «говорить мягко, но держать большую палку»^13[13].

Сомнения многих умеренных консерваторов относительно целесообразности проведения имперской политики превращаются в твердую убежденность либеральных политологов относительно того, что гегемония и имперскость могут быть основой созидательной глобальной политики державы, которая претендует на демократическое регулирование и на статус образца демократии. Они считают, что лучше избрать путь, более соответствующий тем демократическим идеям, которые были положены в основу американского государства и которые можно распространить на остальной мир.

 

Как избежать имперской ловушки

 

По мнению либеральных политологов, предложенный республиканцами вариант реализации исторической миссии США направлен на создание Американской империи, которая будет доминировать в международном развитии и определять мировой порядок. Многих из них пугает перспектива превращения США в «гарнизонное государство», в глобального полицейского, постоянно отражающего те или иные угрозы, начало бесконечной войны^14[14].

Американские специалисты, занимающиеся разработкой проблемы порядка, считают, что борьба с терроризмом должна быть одним, но не единственным, приоритетом американской и международной политики, и не должна определять современный мировой порядок. Это мнение коренным образом отличается от официальной позиции Вашингтона. Например, профессор Джорджтаунского университета Ч. Купчан справедливо отмечает, что реальной опасностью для США является ошибочная оценка происшедших в мире изменений, и разительное несовпадение американского подхода к проблеме порядка с видением будущего порядка у остального мира. По мнению Ч. Купчана, реализация «доктрины Буша» может привести к разгрому не только «Аль-Каиды», но и к полному уничтожению институтов, норм и союзов, составляющих основу мира и процветания международной системы^15[15].

Вывод Ч. Купчана представляется верным и точным. Отрицая старый порядок как отживший, США не смогли представить новой лучшей модели порядка ХХI века, а то, что они предлагают, не принимается значительной частью мирового сообщества. Можно привести следующие причины, объясняющие сложившуюся ситуацию. Во-первых, концепции «одного полюса-гегемона», «демократической империи», «мирового судьи» неконструктивны по сути и форме (еще и дискуссионны, с научной точки зрения). Во-вторых, в Вашингтоне не могут четко сказать, какой должна быть инфраструктура нового порядка: вершина-США покоится пока что на старой пирамиде, которую они методично разрушают, не создавая взамен новых несущих конструкций – системы взаимосвязанных институтов и норм, защищающих не только Соединенные Штаты, но и другие державы. Международная ситуация в начале ХХI века отразила многообразие и сложность современного мира, невозможность управлять им без системы. В-третьих, США, продвигая свои интересы, используют двойной стандарт: они присвоили себе право на «абсолютный суверенитет», но отказали в этом праве остальным странам. В-четвертых, в том случае, когда разрушительная функция превалирует над созидательной (а до сих пор это имело место), существует угроза роста нестабильности в мире и в положении сверхдержавы (что уже произошло).

Об ошибочности политики по подрыву созданного порядка пишет и Д. Хендриксон. Он считает, что действия США разрушают институциональную и нормативную основу международных отношений, предлагая взамен лишь свою гегемонию, пока что военно-силовую. По его мнению, американская политика может свести к нулю роль международных институтов и норм, но из-за того, что они родились как плод взаимодействия и интеллектуальных усилий крупнейших мировых держав и всего мирового сообщества, их крах пошатнет не только мировую систему, но и могущество американского государства, стремящегося взамен демократической многосторонней системы создать американоцентричную систему. При таком сценарии провозглашенное США право на мирорегулирование вряд ли удастся сохранить^16[16].

Известный специалист по международным отношениям, разрабатывающий проблему порядка, Дж. Айкенберри, рассматривает «доктрину Буша» в контексте проблемы мирового порядка^17[17]. В предложенном республиканцами варианте глобальной стратегии он усматривает усиление тенденции к одностороннему переустройству мира в сочетании с ни чем не ограниченным использованием силы, в том числе, в форме упреждающего удара.

Дж. Айкенберри, сторонник институциональной модели мирового порядка^18[18], не отрицает, что следует пересмотреть организационные принципы международной системы: США и другим ведущим игрокам необходимо выработать совместные подходы к решению проблем терроризма, распространения ОМУ, использованию силы; выработать общие правила игры в век глобализации. По его мнению, совсем не обязательно полностью отказываться от существующих институтов и норм, а администрация Буша своей неоимперской стратегией угрожает до основания разрушить существующую инфраструктуру международных отношений. Стратегия республиканцев, считает Дж. Айкенберри, политически несостоятельна и вредна с дипломатической точки зрения в условиях, когда мир нестабилен и более чем когда-либо нуждается в коллективном регулировании. Она обречена на провал и может усилить антагонистические тенденции в мире, когда Америка окажется в разделенном и враждебном по отношению к ней окружении. Дж. Айкенберри полагает, что не следует изобретать новой стратегии, а воспользоваться позитивным наследием биполярной эпохи. По его мнению, «доктрина Буша» – это крайность, а любая крайность делает мир более опасным и разделенным, а существование США – менее безопасным.

Профессор Университета Джонса Гопкинса М. Мэнделбаум, влиятельный эксперт, часто приглашаемый в Белый дом для консультаций, соглашается с Дж. Айкенберри в том, что США следует придерживаться стратегии лидерства, а не гегемонии. По мнению политолога, главная задача американской политики в ХХI веке – защищать, сохранять и расширять мир, демократию и свободные рынки. Для выполнения этой задачи, считает М. Мэнделбаум, сверхдержавной мощи США, действительно неоспоримой, недостаточно. Для этого совсем необязательно отказываться от исторической глобальной миссии. Неправомерно ставить вопрос таким образом: «Или гегемония США, или мировой хаос и утрата передовых позиций».

Если принять за основу концепцию лидерства, убежден М. Мэнделбаум, то это значит признать важность, во-первых, уже существующих международных институтов и механизмов, действующих в сфере безопасности и экономики, заняться их поддержанием и усовершенствованием, а не разрушением, и, во-вторых, взаимодействия с другими ведущими мировыми державами в решении задач распространения демократии и рыночной экономики, прежде всего в России и Китае, затем и в арабском мире, так как в одиночку справиться с ними США не смогут. Глобальные проблемы не решаются только оружием или американскими деньгами, считает не только М. Мэнделбаум, но и другие либеральные политологи^19[19].