3. Начало советского периода

События, связанные с Октябрьской революцией 1917 г. и ее последствиями для отечественной культуры, приобрели в конце XX– начале XXI века особую остроту, причем в противовес работам советского периода, носившим по преимуществу апологетический характер, в перестроечной и постсоветской специальной литературе стали заметно преобладать оценки сугубо отрицательного порядка. Между тем в области теории и практики перевода эта эпоха представляет собой одну из наиболее ярких страниц и ознаменована многими выдающимися достижениями, заслуживающими самого пристального внимания (что, конечно, отнюдь не исключает критического к ней отношения).

Историю становления и развития художественного перевода и переводческой мысли в Советской России (позже в Советском Союзе) традиционно – и в целом вполне справедливо – начинают с деятельности А.М. Горького. Не занимаясь сам переводческой деятельностью, он действительно сыграл в первые послереволюционные годы выдающуюся роль в качестве ее организатора. Наметив широкую программу по сохранению и приумножению культурного наследия, судьба которого в новой России вызывала обоснованную тревогу, Горький разработал грандиозный план ознакомления отечественного читателя с наиболее выдающимися памятниками мировой литературы. Для этой цели было создано в 1919 г. специальное государственное издательство «Всемирная литература». Опираясь на свой авторитет и ссылаясь, между прочим, на существенный политический и пропагандистский эффект, который может принести реализация задуманного им дела³⁹⁴, знаменитый писатель сумел добиться поддержки со стороны властей и, в частности, В.И. Ленина. Были намечены к изданию и стали выходить в свет две серии книг – основная (которая должна была включать 1500 томов по 20 печатных листов каждый) и серия народной библиотеки (2500 книг по 2–4 печатных листа), причем все переводы предполагалось либо выполнять, либо отредактировать заново. Следует отметить, что охват авторов был достаточно широк и включал даже такие имена и произведения, к которым по разным причинам в последующие годы советские издательства обращались крайне редко или не обращались вообще.

В этом смысле у Горького были основания заявить, что отобранные книги «все вместе… составляют обширную историко‑литературную хрестоматию, которая даст читателю возможность подробно ознакомится с возникновением, творчеством и падением литературных школ, с развитием техники стиха и прозы, со взаимным влиянием литературы разных наций… По широте своей это издание является первым и единственным в Европе»³⁹⁵.

Естественно, что реализация подобного замысла требовала большого количества квалифицированных кадров. И действительно, к работе во «Всемирной литературе» были привлечены почти все лучшие литературные и научные силы, не покинувшие к тому времени России (знаменитые поэты А.А. Блок, В.Я. Брюсов, Н.С. Гумилев, специалисты по западноевропейской литературе Ф.Д. Батюшков, А.А. Смирнов, В.М. Жирмунский, востоковед С.Ф. Ольденбург, китаист В.М. Алексеев, наиболее известные переводчики‑практики А.В. Ганзен, В.А. Зоргенфрей, литературовед, критик и детский поэт К.И. Чуковский и многие другие). Уделялось внимание и повышению переводческого мастерства, для чего, опять‑таки по инициативе Горького, была создана специальная «cтудия» для переводчиков³⁹⁶.

Кроме того – и это, пожалуй, являлось самым важным – был поставлен вопрос о разработке теоретических принципов, на которых должна строиться работа издательства.

«Принципы эти, – вспоминал впоследствии К.И. Чуковский, – смутно ощущались иными из нас, но не были в то время сформулированы. Поэтому нескольким членам ученой коллегии издательства “Всемирная литература” (в том числе и мне) Горький предложил составить нечто вроде руководства для старых и новых мастеров перевода, сформулировать те правила, которые должны им помогать в работе над иноязычными текстами. Помню, какой непосильной показалась мне эта задача. Однажды Алексей Максимович во время заседания нашей коллегии обратился ко мне с вопросом:

– Что вы считаете хорошим переводом?

Я стал в тупик и ответил невнятно:

– Тот… который… наиболее художественный…

– А какой вы считаете наиболее художественным?

– Тот… который… верно передает поэтическое своеобразие подлинника.

– А что такое – верно передать? И что такое поэтическое своеобразие подлинника?

Здесь я окончательно смутился. Интуитивным литературным чутьем я мог и тогда отличить хороший перевод от плохого, но дать теоретическое обоснование тех или иных своих оценок – к этому я не был подготовлен. Тогда не существовало ни одной русской книги, посвященной теории перевода. Пытаясь написать такую книгу, я чувствовал себя одиночкой, бредущим по неведомой дороге.

Теперь это древняя история, и кажется почти невероятным, что, кроме отдельных – порою проникновенных – высказываний, писатели предыдущей эпохи не оставили нам никакой общей методики художественного перевода»³⁹⁷.

Разумеется, слова Чуковского нельзя понимать буквально, ибо как мы видели в предыдущих главах, история русской переводческой мысли имела к началу XX столетия уже достаточно богатую традицию. Но необходимость разработки новой концепции, отвечавшей стоявшим перед издательством задачам, сомнения не вызывала. Первым шагом на пути к ее разрешению стал выход в свет двумя изданиями (1919 и 1920 гг.) сборника «Принципы художественного перевода», авторами которого были Ф.Б. Батюшков, К.И. Чуковский, Н.С. Гумилев.

В статье профессора Федора Дмитриевича Батюшкова (1857–1920) «Задачи художественных переводов» была предпринята попытка выявить основные тенденции, существовавшие в истории перевода (вольность, буквальность, адекватность), увязав их прежде всего с относительным уровнем развития языков и литератур, участвующих в процессе межъязыковой передачи (т. е. исходных и переводящих, по ныне принятой терминологии). При этом автор подчеркивает что «принцип настоящего художественного перевода – один: стремление к адекватности», вместе с тем оговаривая, что понимание и условия достижения последней зависят «не только от умения пользоваться средствами родного языка, но и от общего характера этого языка, его гибкости и общих свойств нации»³⁹⁸.

К адекватному переводу, по мнению Батюшкова, могут быть предъявлены следующие требования:

«1) точная передача смысла;

2) наивозможно близкое восприятие стиля;

3) сохранение особенностей языка автора, но… без нарушения строя и элементарных грамматических правил родного языка;

4) соблюдение внешней эмоциональности художественной речи»³⁹⁹.

Автором помещенной в сборнике статьи «Переводы стихотворные» был замечательный русский поэт, переводчик английской и французской поэзии, а также вавилонского эпоса «Гильгамеш» Николай Степанович Гумилев (1886–1921), уделивший особое внимание вопросу о роли стихотворной формы при передаче поэтического текста. Отметив субъективность доказательства, основанного на постулате, «что если бы переводимый поэт писал по‑русски, он писал бы именно так», и указав, что «поэт, достойный этого имени, пользуется именно формой как единственным средством передачи содержания», Гумилев подчеркнул, что в поэтическом переводе «обязательно соблюдать:

1) число строк;

2) метр и размер;

3) чередование рифм;

4) характер enjambement (стихотворного переноса. – Л.Н., Г.Х.);

5) характер рифм;

6) характер словаря;

7) тип сравнения;

8) особые приемы;

9) переходы тона»⁴⁰⁰.

Помимо перечисленных «девяти заповедей для переводчика», представляющих собой своего рода «обязательный минимум», Гумилев намечает и более изощренные аспекты, например, звуковое соответствие рифм оригинала и перевода, передача территориальных и социальных особенностей речи персонажей и т. д. «…Переводчик поэта, – указывал автор статьи, – должен быть сам поэтом, а кроме того, внимательным исследователем и проникновенным критиком, который, выбирая наиболее характерное для каждого автора, позволяет себе в случае необходимости жертвовать остальным. И он должен забыть свою личность, думая только о личности автора. В идеале переводы не должны быть подписными»⁴⁰¹.

В разделе «Переводы прозаические», написанном Корнеем Ивановичем Чуковским (Николаем Васильевичем Корнейчуковым) (1882–1969), заостряется внимание на творческом характере переводческой деятельности: «Переводчик – это художник, мастер слова, соучастник творческой работы того автора, которого он переводит. Он такой же служитель искусства, как актер, ваятель или живописец. Текст подлинника служит ему материалом для его сложного и часто вдохновенного творчества. Переводчик – раньше всего талант»⁴⁰². Вместе с тем в статье оговаривается: «Одного таланта переводчику мало: он должен теоретически установить для себя принципы своего искусства. Один “нутряной”, малокультурный талант, не вооруженный тщательно воспитанным вкусом, может привести… к самым пагубным, почти катастрофическим последствиям»⁴⁰³. Среди таких теоретических проблем, разработка которых необходима для дальнейшего развития переводческого искусства, Чуковский выделял следующие:

1) фонетика и ритмика;

2) стиль;

3) словарь;

4) синтаксис;

5) текстуальная точность;

6) фразеология и идиомы.

Если для умершего в 1920 г. Батюшкова и погибшего годом спустя Гумилева упомянутый сборник стал своего рода «лебединой песней», то статья Чуковского, многократно перерабатываясь, дополняясь, углубляясь и расширяясь, оказалась тем зерном, из которого суждено было вырасти знаменитой книге «Высокое искусство» – пожалуй, наиболее популярной среди широкого читателя работе, посвященной вопросам художественного перевода.