5. Радикально‑демократические литераторы и проблема перевода

Говоря об идейно‑политических оппонентах Дружинина – русских радикально‑демократических («революционно‑демократических») кругах, в первую очередь о признанных вождях последних – Н.Г. Чернышевском и А.Н. Добролюбове, исследователи советской эпохи традиционно связывали их деятельность с наследием В.Г. Белинского, считавшегося их непосредственным предшественником. Вместе с тем отмечалось, что оба «социалистических Лессинга» (выражение К. Маркса) были заняты более существенными для них вопросами и поэтому уделяли проблемам перевода гораздо меньше внимания, нежели «неистовый Виссарион».

Тем не менее Николай Гаврилович Чернышевский (1828–1889) неоднократно отмечал роль и значение переводов, прежде всего с культурно‑исторической точки зрения. «Переводная литература, – писал он в середине 50‑х годов, – у каждого из новых европейских народов имела очень важное участие в развитии народного самосознания или… в развитии просвещения. Поэтому историко‑литературные сочинения только тогда не будут страдать очень невыгодною односторонностью, когда станут на переводную литературу обращать гораздо более внимания, нежели это обыкновенно делается теперь»³⁴⁵. Естественно, что основное внимание Чернышевский уделял проблемам отбора «правильных» (с его точки зрения) оригиналов, часто упрекая тех или иных современных ему литераторов в «случайности» и «нехарактерности» выбора. Эта, условно говоря, «просветительская» ориентация определяла и отрицательное отношение его к буквальной близости к оригиналу, затрудняющей читательское восприятие, так как «заботиться о буквальности перевода с ущербом ясности и правильности значит вредить самой точности перевода, потому что ясное в подлиннике должно быть ясно и в переводе; иначе к чему же и перевод?….Пишите, как всеми принято писать…»³⁴⁶Впрочем, не одобрял Чернышевский и чрезмерной вольности в трактовке подлинника и, рецензируя, например, сборник «Песни разных народов» в переводе Н. Берга, видел существенный недостаток последнего в том, что переводчик вместо перевода зачастую представляет переделки, к тому же с многочисленными пропусками.

Свои взгляды на задачи и принципы перевода высказывал и ближайший друг и соратник Чернышевского Николай Александрович Добролюбов (1836–1861) – главным образом, в рецензиях на переводы М.Л. Михайлова из Гейне и В.С. Курочкина из Беранже. Как сам выбор переводимых авторов, так и фигуры переводчиков, близких Добролюбову в идейно‑политическом отношении, предопределяли положительное отношение критика к их труду. Подчеркивая, что главная задача перевода – возбуждать «в читателе именно то настроение, какое сообщается и подлинником»³⁴⁷, Добролюбов допускает возможность достаточно больших формальных отступлений и замен, что было особенно характерно для творческого метода Курочкина, но, как уже отмечалось, ставит ему в упрек чрезмерную русификацию песен Беранже, а в некоторых случаях – слишком вольное и притом не вызванное стилистическими или цензурными соображениями обращение с оригиналом, в результате которого «в переводе тонкие черты подлинника заменены более крупными и отчасти грубоватыми», как это, например, произошло со стихотворением «Le senateur» (у Курочкина «Добрый знакомый»), где простоватый обманутый муж представлен в переводе «низким подлецом, заведомо продающим свою жену»³⁴⁸.

Наиболее крупной фигурой в области теории и практики художественного перевода среди деятелей радикального лагеря был Михаил Ларионович Михайлов (1829–1865), активно участвовавший в революционном движении и, подобно Чернышевскому, поплатившийся за это каторгой, где и окончил свои дни. Круг переводимых им авторов был чрезвычайно велик. «Он переводил произведения разных жанров более чем шестидесяти авторов (главным образом поэтов) различных стран Европы, Азии и Америки, от древних времен до современности»³⁴⁹, причем продолжал заниматься переводческой деятельностью даже в условиях каторги. Однако основным вкладом Михайлова в развитие отечественной переводческой традиции стали переводы Генриха Гейне, на произведения которого приходится почти треть его наследия. Это объясняется прежде всего творческой близостью обоих поэтов. Причем Михайлов неоднократно возвращался к сделанным раньше переводам, редактируя и переделывая их, добиваясь большего сходства с оригиналами.

Как и его сподвижники, Михайлов уделял большее внимание просветительским и – особенно в последние годы жизни – пропагандистским функциям перевода. «Близкое знакомство с классическими писателями других народов, – отмечал он, – расширяет умственный кругозор нации, вносит свежие элементы и в язык, и в сферу мысли. Это международное общение есть один из самых действительных двигателей человечества на пути прогресса»³⁵⁰.

Считая, что переводчик обязан воспроизвести не только общий характер исходного текста, но и присущие последнему разнообразные оттенки и мотивы, Михайлов уделял большое внимание передаче художественной формы оригинала. Таким образом, в определенном отношении он продолжал и развивал мысли, высказанные в свое время В.Г. Белинским и П.А. Катениным: «В художественном произведении форма постоянно обусловливается содержанием, в ней не может быть ничего произвольного. Мы говорим как о форме в обширнейшем смысле, то есть о постройке всего произведения, о согласии между идеей и образом, являющимся для ее воплощения, так и о форме в более тесном, но чрезвычайно важном значении, а именно об языке, о стихе, о метре. Не важным является размер только в художественно слабых произведениях, где содержание не вполне продумано и прочувствовано и потому не нашло себе вполне соответственного выражения»³⁵¹. Лишь с учетом этого обстоятельства, по мнению Михайлова, переводчик приобретает возможность «того проникновения духом подлинника, который сообщает переводу характер почти оригинального, не заимствованного произведения»³⁵². Тем не менее иногда и сам Михайлов позволял себе отступление от формальных особенностей оригинала (в частности, допускал замену стихотворных размеров) в тех случаях, когда их точное воспроизведение, по его мнению, будет производить на читателя иное впечатление, чем подлинник. С другой стороны, случалось ему, по выражению Ю.Д. Левина, и дорабатывать исходный текст, руководствуясь, главным образом, соображениями идейно‑пропагандистского характера (так произошло, например, со стихотворением «Белое покрывало» немецкого поэта Морица Гартмана, которому Михайлов придал ярко выраженный революционный характер).

К радикальным кругам был в 60‑е годы близок и упомянутый выше Дмитрий Лаврентьевич Михаловский (1828–1905), (что, впрочем, не помешало ему дослужиться до чина действительного статского советника), переводивший английских, американских, немецких, французских и итальянских поэтов. Довольно широкую известность получила также его статья «Шекспир в переводе» Фета с резкой критикой буквализма, допущенного последним при переводе трагедии «Юлий Цезарь».