Отношение к явлению нейтрализации в учении о фонеме кардинально различает отечественные фонологические школы.
Санкт-петербургская (ленинградская) школа фактически отождествляет фонему со звукотипом (см. [Щерба 1953, 19]), определяя ее преимущественно в антропофонических признаках.
Согласно этой школе, фонемы в морфемах постоянно чередуются. Например, рус. вол : вал имеют соответственно фонемы /о/ и /а/, тогда как во мн. числе (соотв.: волы : валы) в обоих случаях выступает фонема /а/; аналогично – в рус. прут : пруд представлена фонема /т/. Варьирование аллофонов с. петербургской школой допускается лишь в отношении неразличительных признаков (напр., огубленность у рус. согласных или ряд у рус. гласных).
Московская школа исходит из того, что фонема есть элемент означающего морфемы и что морфема в принципе (в разных формах слова) имеет тождественный фонемный состав.
ДАЛЬШЕ!
Так, согласно московской школе, рус. волы имеет фонему /о/ в вариации /ʌ/. Ситуация же с нейтрализацией фонемной оппозиции (типа волы : валы) обозначается в этом случае как общий вариант двух фонем [Реформатский 1996, 219]. Очевидно, что, используя понятие аллофона, которого А.А. Реформатский упорно избегает, намного проще усматривать в описываемой ситуации совпадение фонем в одном аллофоне, как это предложено ранее. Однако такое решение возможно лишь при последовательном различении парадигматики и синтагматики, чего московская школа не делает. Тем не менее, понимание фонемы в московской школы все же более строгое, нежели в с. петербургской.
Сравнение концепций с. петербургской и московской школ показывает, что первая непосредственно соотносит фонему со звуком, облегчая тем самым дешифровку звучащих форм. Так, рус. корова имеет, согласно с. петербургской школе, в первом слоге фонему /а/. Для московской школы подобные случаи довольно сложны и вызывают из-за постоянной безударности (непроверяемые ударением гласные) разброс интерпретаций. В то же время московская школа точнее учитывает роль фонемы как элемента морфемы, она более функциональна, более объективно передает диалектическую связь синтагматики и парадигматики.
ДАЛЬШЕ!
Интересная попытка определенным образом согласовать концепции с. петербургской и московской школ представлена у Р.И. Аванесова [1956]. Им введено понятие фонемного ряда, в котором различаются сильные и слабые фонемы; например, фонемный ряд рус. /о/ включает сильную фонему [о] и слабые: [ʌ] и [ъ] (ср.: гóлову – голóвушка – головáстый).
|
/а/ /о/ |
} ʌ – ъ |
ДАЛЬШЕ!
Согласно А.А. Реформатскому, «слабые фонемы» Р.И. Аванесова представляют собой «общие варианты» так наз. «сильных фонем». Поэтому – во избежание дробной номенклатуры – кажется более простым исходить, как уже сказано, из противоречия между фонемами и аллофонами и интерпретировать описанный случай как нейтрализацию фонемной оппозиции, когда фонемы совпадают в одном аллофоне.
Своеобразная модификация концепции московской школы предложена М.В. Пановым [1967]. Он объединил систему Н.С. Трубецкого, назвав ее синтагмофонетикой как изучением контрастных единиц в их противопоставленности (напр., рус. вол : вал), с системой московской школы как изучением единиц в их тождестве, то есть как рядов чередующихся синтагмофонем (ср. концепцию Р.И. Аванесова) в составе морфем. Такие ряды он назвал парадигмофонемами. По существу, понятие парадигмофонемы у М.В. Панова совпадает с понятием фонемного ряда Р.И. Аванесова.
ДАЛЬШЕ!
Дискуссии по проблемам фонологии возникают и в настоящее время. Они дают богатую почву для исследований. Практическая значимость фонологических исследований следует хотя бы из того, что они имеют первостепенное значения для создания письменности на ранее бесписьменных языках и для совершенствование орфографии старописьменных языков. Так, с августа 1998 г. были введены новые правила немецкой орфографии, предусматривающие в ряде случаев более строгое соответствие фонем и графики. В практике обучения иностранным языкам фонология служит, прежде всего, развитию фонологического слуха и формированию аппроксимированного произношения.
ЗАКРЫТЬ!