Невероятная встреча итальянца с Башлачевым
А. Казилло
Милан
Невероятная встреча
Итальянца с башлачевым
«Тусовка»1, под этим названием был переведен на итальянский язык один из многочисленных текстов А. Троицкого про русский рок и русскую молодежную культуру. Это название и китч-фотография девушки с разноцветными волосами на обложке привлекли мое внимание в библиотеке кафедры славистики Миланского университета.
Несмотря на ужасную обложку, эта книга оказалась действительно интересной. И хотя из десятка портретов представителей андеграунда восьмидесятых мне тогда был известен только Гребенщиков, я прочел и про остальных «тусовщиков» – П. Мамонова, С. Гундлаха, А. Адасинского… И, конечно, я не мог не заинтересоваться главой под названием «Il rintocco di piccole campane»2 и с эпиграфом:
Io so perché
сammino su questa terra –
questo mi renderà più facile
volare3.
Рядом была фотография худенького молодого человека, смотрящего в объектив с едва заметной улыбкой.
Троицкому в этом случае пришлось делать то, что он вообще делает не часто – говорить не только о себе. Описывая творчество этого молодого человека из Череповца, Троицкий приводил цитаты из его песен.
И я увидел, что передо мной драгоценное сокровище, неизвестное итальянскому читателю, ведь в Италии исследование русской авторской песни остановилось на временах бардов4; и только два года назад появилась первая антология переводов стихов рок-поэтов5 где, как это ни странно, Башлачева нет.
Теперь творчество Башлачева стало предметом моей диссертации. И еще скажу. что переводить Башлачева не просто – очень сложно выразить на другом языке эти глубокие образы, этот уникальный стиль, этот «русский подтекст». Но даже «изувеченная» переводами башлачевская муза, достигнув страны Данте и Леопарди, сделает нас богаче.
Il Male
Se non avessimo pazientato, avremmo cantato fino ad oggi.
Ma siamo stati zitti e buoni, risvegliando il male.
La tormenta spazza via i palazzi bianchi.
La testa con la coda annuisce da sotto le pezze.
Il trifoglio e la betulla. Stirpe dei campi.
Il nord ed il gelo. La staffa d’oro.
Argento e lacrime nel vaso asiatico.
E dopo, il principe-vagabondo dal nostro gelo di ogni tempo.
Abbiamo camminato, scalzi nella miniera di diamanti.
Ne hanno uccisi molti, quelli rimasti li hanno incatenati.
Processioni funebri, tende di velluto.
La maledizione, l’applauso e gli speroni di ferro.
Contorti nel dolore, senza fuoco ne pane.
Vodka per una settimana, mal di testa per un anno.
Abbiamo maledetto la nostra pelle e cucito i bottoni sulle costole.
Abbiamo sudato per un anno, rimasticando tutto in un ora soltanto.
Abbiamo succhiato le zampe, gli stivali scricchiolano.
Fino al cielo, fermandoci ogni tanto. Fino alla felicità, sotto le fruste.
Su allegri, vagoni! Danze e tintinnii.
Chi ascolta i lamenti delle icone rubate?
Lungo i muri di calcestruzzo, i venticelli della steppa.
Noi, verdi verso l’angoscia. Familiari, parenti.
Miseri buongustai. Orfani bugiardi.
Titanici comandanti dalla bocca mocciosa.
Fumenti ai morti come medaglie ai vivi.
Ciò che non hanno preso lo hanno regalato.
Sono nostri o vostri i bicchieri appiccicosi?
Dietro le croci, si agitano i cumuli assonnati.