Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Ушинский К.Д. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 4

.pdf
Скачиваний:
116
Добавлен:
01.12.2021
Размер:
15.43 Mб
Скачать

ми морями, обливающий весь земной шар, очень велик, во-вторых, оттого, что море постоянно движется, и, в-третьих, оттого, что вода в нем пропитана солью.

Но не только ветер, приливы и отливы приводят море в движение: в нем есть еще свои особенные морские по-

токи или течения.

Морские течения очень полезны для мореплавания: корабль, который попадает в середину такого потока, уносится его течением, как лодка течением реки.

Бури — когда сильный ветер страшно волнует поверхность моря — самые опасные враги мореходцев. Если корабль находится в открытом море, вдали от берегов, то искусный капитан легко может его спасти и в самую сильную бурю; но когда корабль застигнут бурей вблизи от берега, да еще такого берега, возле которого есть мели и подводные камни, тогда он легко может разбиться об эти камни или сесть на мель. Когда начинается буря, то все отверстия на корабле, люки, плотно запирают, чтобы волны не могли пробраться в средину корабля. Матросы лезут по веревочным лестницам и проворно убирают паруса: и без парусов ветер слишком сильно упирает в корабль, и бросает его во все стороны. Матросу не в диковинку, если соленая вода окатит его с головы до ног; корабль кидает, как мячик, а матрос бегает по палубе, как по неподвижному полу, и с быстротой и цепкостью белки карабкается по веревкам. Если ветер уже слишком силен, то иногда приходится даже рубить мачты, чтобы только дать ветру как можно1 меньше упору. Без мачт и парусов корабль, впрочем, как птица без крыльев: несется по морю, куда угодно ветру, и может легко нанестись на скалу или на мель.

Безветрие или штиль, если не опасно, как буря, зато гораздо несносней для мореходца. Море неподвюкпо, как зеркало; в воздухе не шелохнется, паруса висят, а тропическое солнце (штили бывают чаще между тропиками), стоя прямо над головой, льет свои жгучие лучи па спящее море и на корабль, который не может двинуться с места. Пароход штилей не боится; он дви-

490

жется силой пара и, если паруса его, не наполняемые ветром, не помогают ему идти вперед, зато колеса его дружно работают.

Морские смерчи или тромбы напоминают отчасти те крутящиеся вихри пыли, которые бегут иногда по пыльным дорогам. Но тромб не струйка пыли, а огромный крутящийся столб воды, который подымается до облака и вместе с ним бежит по морю с необыкновенной быстротой. Часто они появляются по нескольку вместе и плохо кораблю, если на него обрушится такая масса воды. Завидя смерчи, корабль старается свернуть с их дороги, а иногда разбивает их пушечными ядрами.

При попутном све-

жем ветре, парусное судно несется быстро; но при ветрах, сколь-

ко-нибудь противных,

оно должно, беспрестанно переменяя паруса, ловить ветер и, лавируя

из стороны в сторону неправильной, ломаной линией, медленно приближаться к своей цели. Движение парохода не столько зависит от ветра, хотя и пароходу идти гораздо легче при попутном ветре, распустив паруса в помощь колесам.

К прекраснейшим морским явлениям принадлежит морское сияние. В некоторых местах океана судно, гонимое ветром или парами, оставляет за собой длинный пламенный след; волны, всплескиваясь, рассыпаются огненным дождем, и даже в глубине моря видны маленькие светящиеся точки. Этот свет зависит отчасти от гниющих маленьких морских животных и растений; а отчасти от таких животных, которые и при жизни светятся в темноте. Первое явление напоминает нам наши светящиеся гнилушки, а другое — наших ивановских червячков. Мы заметим здесь только одно из таких

491

светящихся животных, принадлежащих к породе полипов, а именно морское перо. Это не одно животное, но тысячи крошечных животных, расположенных, как пушистая бородка пера, на одном стержне. Все эти животные движутся разом, как будто управляемые одной волей; в темную ночь, двигаясь и сверкая своим телом по поверхности воды, доставляют они прекрасное зрелище.

Чтобы измерять глубину моря, употребляют лот — кусок свинца, привязанный к веревке, на которой узлами отмечены сажени. Во многих местах море довольно мелко; в других глубина его идет на несколько верст, так что мореходцы не могут и лотом достать дна. Дно морское не ровно так, как и поверхность суши: на нем также есть равнины, холмы, простые и огнедышащие горы, скалы, ущелья, источники, леса кораллов. Иная гора, подымаясь со дна моря на многие тысячи футов, высовывается на поверхность небольшим островком. Случается и так, что вдруг из моря выдвинется огнедышащая гора, несколько дней выбрасывает пламя, лаву, камни и дым; а потом также быстро снова скроется под водой. Мы уже в другом месте говорили о таких островах, которые появлением своим обязаны неутомимой работе коралловых полипов.

Бесчисленное множество живых существ, больших и малых рыб, громадных морских зверей, из которых мы знаем с вами кита, тюленя и моржа, обитающих преимущественно в холодных морях, и неисчислимое множество мелких морских животных населяют глубину моря. Здесь мы упомянем только о невинных дельфинах, которые, выпрыгивая из воды, играми своими забавляют мореходцев; летучих рыбах, которые иногда стаями проносятся над поверхностью теплых морей, и о зубастой акуле, которая своей жадностью и дерзостью приводит в ужас моряка, когда ему приходится или купаться возле корабля, или спускаться к воде, чтобы осмотреть его бока.

На дне морском скрыто много богатств: есть, без сомнения, и дорогие камни, и драгоценные металлы; но

492

они недоступны человеку. В Индийском море преимущественно достают жемчуг, который находится на дне моря в створчатых раковинах, называемых жемчужными. Эта ловля особенно прибыльна у берегов Цейлона. Жители этих берегов очень привыкли нырять на дно моря: опустившись туда с лодки на веревке, они спешат набрать в короб как можно больше жемчужных раковин и могут пробыть в воде до двух минут; но у бедняков, несмотря на то, что они затыкают себе ноздри и уши хлопчатой бумагой и берут в рот губку, напитанную маслом, кровь часто идет горлом и носом. Однакоже, отдохнув минут двадцать на берегу, смельчаки опять пускаются на свой опасный промысел.

Если вы никогда не видали большого стройного корабля, когда он, распустив свои белые паруса, гордо не-

сется по морским волнам, или большого сильного парохода, когда он, разрезывая колесами морскую поверхность, расстилает по воздуху длинный хвост дыма, — то вы не видали одного из величайших созданий человеческого гения. У больших военных кораблей, которые называют линейными, видны над водой четыре этажа, да под водой скрываются еще два. Грозные жерла ста двадцати пушек четырьмя рядами выглядывают в его люки: для тысячи человек экипажа достаточно места на корабле, множество пороха, ядер, провианта, дров или каменного угля и, наконец, пресной воды в бочках скрывается в его нижней части. Можно себе представить, что постройка и вооружение такого огромного судна обходится не дешево и что не напрасно считают великим бедствием для целого государства, если деся^ ток подобных кораблей погибнет в морском сражении;

493

если одни из них пойдут ко дну, а другие взлетят на воздух от взрыва пороха. Хорошо построенный корабль, если с ним не случится никакого несчастья, может прослужить около пятидесяти лет. До тысячи больших деревьев нужно для постройки стопушечного корабля. Купеческие корабли и пароходы бывают меньше, не так стройны и красивы, но зато, перевозя товары между самыми отдаленными странами, они повсюду развозят

довольство и образование; тогда как военные суда охраняют берега от нападений или грозят неприятельскому флоту или прибрежным неприятельским городам своими страшными пушками. Можно себе представить, какой ад творится, когда десятка три таких морских колоссов заревут друг на друга в морском сражении, изрыгая из своих боков пламя и тысячи бомб и ядер?

РЕЙНСКИЙ ВОДОПАД.

После обеда поехали мы в наемной коляске к водопаду, до которого от города будет около двух верст. Приехав туда, сошли с горы и сели в лодку. Стремление воды было очень быстро. Лодка наша страшно качалась; и чем ближе подъезжали мы к другому берегу, тем яростней мчались волны. Один порыв ветра мог бы

494

погрузить нас в кипящей быстрине. Пристав к берегу г с великим трудом вылезли мы на высокий утес, потом опять спустились ниже и вошли в галлерею, построенную, так сказать, в самом водопаде. Теперь, друзья мои, представьте себе большую реку, которая, преодолевая

втечении своем все препоны, полагаемые ей огромными, камнями, мчится с ужасной яростью, наконец, достигнув до высочайшей гранитной преграды и не находя себе пути под сей твердой стеной, с неописанным шумом и ревом свергается вниз и в падении своем превращается,

вбелую, кипящую пену. Тончайшие брызги разновидных волн, с беспримерной скоростью летящих одна за другой, мириадами подымаются вверх и составляют млечные облака влажной для глаз непроницаемой пыли.

Доски,

на которых мы стояли, тряслись беспрестанно..

Я весь

облит был водяными частицами, молчал,

смотрел и слушал разные звуки ниспадающих волн: ревущий концерт, оглушающий душу. Феномен действительно величественный. Воображение мое одушевляло хладную стихию, давало ей чувство и голос: она вещала мне о чем-то неизглаголанном. Долее часа стояли мы в. сей галлерее; но это время показалось мне минутой. Переезжая опять через Рейн, увидели мы бесчисленные радуги, производимые солнечными лучами в водяной пыли, что составляет прекрасное, великолепное зрелище.. После сильных движений, бывших в душе моей, мне нужно было отдохнуть. Я сел на цюрихском берегу и спокойно рассматривал картину водопада с era окрестностями. Каменная стена, с которой низвергается Рейн, вышиной будет около семидесяти пяти футов. В середине сего падения возвышаются две скалы или два огромные камня, из которых один, несмотря на усилие волн, стремящихся сокрушить его, стоит непоколебимо; а другой едва держится на своем основании, будучи разрушаем водой. На противоположном крутом берегу представлялись мне старый замок Лауфен, церковь, хижины, виноградные сады, деревья: все сие вместе составляло весьма приятный ландшафт.

H. Карамзин.

49S-

ГЕРКУЛАН.

Когда я приехал в Неаполь, Везувий дремал. Днем над ним лениво клубился дымок, белый, как страусово перо; ночью, когда море исчезало под темной синевой сумрака и у подножия горы вдоль берега засвечивались огоньки, вулкан по временам выкатывал из своего жерла багровую звездочку пламени, которая, блеснув на вершине, быстро потухала. Эти грозные огненные вздохи под небесами и эти мирные вечерние огоньки внизу, сонный залив и шумный, суетящийся, осыпанный газовыми огнями Неаполь — все это сливалось в магическую картину, от которой невозможно отвесть глаз без сожаления.

Первого августа подземные огни работали деятельнее, чем обыкновенно. Густые клубы серого дыма вырывались из жерла и длинной цепью стлались над «кратером», — так неаполитанцы называют свой залив. Вечером, когда солнце готово было опуститься за величественные скалы Искии, я помчался в Портичи по железной дороге*. Нигде в мире рельсы не разлеглись по более живописным местам: справа весело блещет яхонтовый залив, омывая амфитеатр белых, желтых, розовых домов Неаполя; слева холмы, покрытые гранатовыми, персиковыми деревьями, виллы, потопленные в зеленом море лимонных садов и виноградников; и над всем этим мрачный Везувий, меняющий свой цвет и утром, и в полдень, и вечером. При последнем вечернем освещении он был бархатисто-фиолетового цвета. Обворожителен этот берег; но как бесподобен был он за две тысячи лет до нас, когда, вместо нынешних прозаических

городишек,

макаронных фабрик

и

загроможден-

ных

пеплом

развалин, широкое

основание Везувия

было

окаймлено изящными портиками,

амфитеатрами,

колоннадами

и статуями.

 

 

В Резине** я вспомнил, что хожу по пластам лавы, затопившей изящный Геркулан. Резина — это собрание

* Иския — небольшой остров в Неаполитанском заливе,

аПортичи — городок вблизи Неаполя.

**Городок у подошвы Везувия.

496

довольно пошлых каменных домиков. В одном из тесных переулков города указали мне на жалкий домишко и объявили, что тут вход в Геркулан. Глубоко, под массами лавы, отвердевшей до степени камня, лежит античный город, этот изящный Геркулан, охваченный вулканическими потоками.

С зажженным факелом сошел я в могилу погребенного города; спустившись в глубокое подземелье по каменным ступеням, мы очутились в мрачном коридоре, это галлерея театра. Сначала вы не можете сообразить, каким случаем эти правильные архитектурные линии попали сюда, в недра громад, подобных граниту. Воображение отказывается представить вам поток расплавленного камня, нахлынувший на самый город и застывший навеки. Лава так тверда, что уступает только топору и лому. Она вкатилась во внутренность домов, охватила памятники, колонны, многие из них пошатнула, некоторые уронила. Не так губительна была налетевшая сюда вулканическая зола: она ложилась легкими слоями, наполнила собой вазы, вытеснила из амфор вино, из могильных урн пепел и, вероятно, еще была горяча; многие двери найдены обугленными даже в тех жилищах, куда лава не проникла, так что множество папирусов*, хлеб, рожь—уцелели, сохранили свэи формы. Везувий губит, но он же и сохраняет. Он залил своей смолой, закупорил в прок два-три из древних городов роскошной Кампании, на удивление и в назидание потомству.

Известно, что Геркулан открыт в начале прошлого столетия. Рыли колодезь и заступы остановились на ступенях полуциркульного театра. Теперь, сквозь этот цилиндрический, значительно расширенный колодезь, на дне которого я стою, проникает сюда слабый свет дневной. Впоследствии, были откапываемы многие здания и храмы древнего города, расписанные фресками, но все это не долго было пищей законного любопытства ученых и туристов: . опасения разрушить Ре-

* Свиток особой бумаги, на которой в древности писали.

32 к. Д. Ушинский, т. IV

497

зину заставили правительство снова завалить все подкопы под ее домами. Разумеется, это делалось не прежде, как по тщательном обобрании древних жилищ.

НОЧЬ НА ВЕЗУВИИ.

Я вскочил на доброго коня, проводник мой взобрался на осла и мы поехали между виноградниками, которыми покрыта подошва Везувия. Далее — серая, угрюмая пустыня. Это море лавы, некогда бушевавшее. Конь мой шагал по старинным руслам огненных потоков. Часа через два езды мы были на небольшой платформе, лежащей маленьким оазисом посреди безмолвной нагорной пустыни. Я поспешил насытить мои глаза зрелищем блистательной панорамы, открывшейся с этой высоты. Прекрасная поляна, озаренная розовым и золотым блеском вечера, расстилалась подо мной, как эдем, охраняемый со всех сторон горами, которые принимали различные оттенки опалов. Улыбающиеся виллы дремали посреди лавровых и миртовых садов.

Теперь понимаю, почему широкие скалы Везувия усеяны виллами и селениями, почему каждый лоскут земли так смело оспаривается у вулкана. Неаполитанцу дорога его гора, как кормилица, он был бы глубоко огорчен, если бы небо лишило Неаполь благодетельного вулкана. Все эти города, построенные на развалинах других городов, погубленных и лавой, и пепельным дождем, и землетрясениями, — все они спят спокойно, охраняемые изображением святого Януария. Настанет грозный час, колодези мгновенно высыхают, земля колеблется, как море, вулкана не видно, но слышен рев его и реки лавы, огненными/цепями, медленно, неотразимо спускаются к садам и Жилищам, пышные виноградники бледнеют и чахнут в одно мгновение: листья деревьев желтеют и огонь от корня разливается по ветвям...

Когда же постигнутые несчастьем люди, изумленные, видят, что палящая река переступила за деревянный крест, поставленный ей преградой, тогда ужас заступает место беспечности.

498

Прошло несколько дн$й и на месте гибели и разрушения громоздятся новые плоско-кровельные жилища. При виде здешних очаровательных мест, эта беспечность понятна. Природа, когда перестает губить, становится здесь так обольстительна, с такой изумительной щедростью торопится прикрыть следы своей ярости. Везувий губит в продолжение немногих дней, оплодотворяя почву на целые века. Поглядите на Резину, построенную на трупе Геркулана. Справа и слева — следы страшного разрушения; высоко над городом — вечно дымящийся сосед, ежеминутно грозящий гибелью: но куда ни поглядишь — жизнь здесь кипит, как будто эта земля никогда не знала ни единой могилы. Веселые горожане в алых колпаках на черных кудрях при звонких песнях сплетают виноградные лозы с ветвями шелковичных деревьев. Женщины, сидящие у своих дверей, прядут лен и мелодическая итальянская болтовня звучит по улице, между тем как черноглазые ребятишки прыгают в шумных хороводах...И ни одной из этих матерей не приходит на память открытый в Геркулане домик, где в ванне найдены два младенческие скелета.

Сумрак пал. Я зажег мой факел и через несколько минут был уже у самой кручи горы. Отсюда, кажется, что вершины можно достигнуть менее, чем в четверть, часа. Дорога крута, ноги тонут в сыпучей золе; но я шагаю с энергией отъявленного туриста и оставляю проводника далеко за собой. Чтобы подвинуться вперед на шаг, надо шагнуть три раза. Между тем, сумрак густеет, но какой сумрак! Это голубое небо, опускающееся на землю. Живописцы сознаются, что такого колера на палитре не существует.

Мы подвигались вперед весьма не прытко. Глубокие волны пепла и шлаков были нам помехой.Ветер потушил мой факел. Я продолжал подыматься посреди глубокого мрака. Вдруг путь мой озарился адским блеском. Я был уже во владениях огня: желтые следы его прикосновения заметны здесь на каждом камне; но ни кратера, ни пламени не видно до той минуты, покуда

32*

4