
Ушинский К.Д. Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 4
.pdfгода ему показалось слишком нерасчетливо давать слепой, никуда негодной лошади по три меры овса, и он велел отпускать две. Еще прошло полгода: слепой конь был еще молод, приходилось его кормить долго, и ему стали отпускать по одной мере. Наконец, и это показалось купцу тяжело, и он велел снять с Догони-Ветра узду и выгнать ßro за ворота, чтобы не занимал напрасно места в конюшне. Слепого коня работники выпроводили со двора палкой, так как он упирался и не шел.
Бедный, слепой Догони-Ветер, не понимая, что с ним делают, не зная и не видя, куда идти, остался стоять за воротами, опустивши голову и печально шевеля ушами. Наступила ночь, пошел снег, спать на камнях было жестко и холодно для бедной слепой лошади. Несколько часов простояла она на одном месте, но, наконец, голод заставил ее искать пищи. Поднявши голову, нюхая в воздухе, не попадется ли где-нибудь хоть клок соломы со старой, осунувшейся крыши, брела наудачу слепая лошадь и натыкалась беспрестанно то на угол дома, то на забор.
Надобно вам знать, что в Винете, как и во всех старинных славянских городах, не было князя, а жители города управлялись сами собою, собираясь на площадь, когда нужно было решать какие-нибудь важные дела. Такое собрание народа для решения его собственных дел, для суда и расправы, называлось вечем,. Посреди Винеты, на площади, где собиралось вече, висел на четырех столбах большой вечевой колокол, по звону которого собирался народ и в который мог звонить каждый, кто считал себя обиженным, и требовать от народа суда и защиты. Никто, конечно, не смел звонить в вечевой колокол по пустякам, зная, что за это от народа сильно достанется.
Бродя по площади, слепая, глухая и голодная лошадь случайно набрела на столбы, на которых висел колокол, и думая, может быть, вытащить из стрехи пучок соломы, схватила зубами за веревку, привязанную к языку колокола, и стала дергать: колокол зазвонил так еильно, что народ, несмотря на то, что было еще рано,
250
толпами стал сбегаться на площадь, желая знать, кто так громко требует его суда и защиты. Все на Винете знали Догони-Ветра, знали, что он спас жизнь своему хозяину, знали обещание хозяина и удивились, увидя посреди площади бедного коня—слепого, голодного, дрожащего от стужи, покрытого снегом. Скоро объяснилось, в чем дело, и когда народ узнал, что богатый Уседом выгнал из дому слепую лошадь, спасшую ему жизнь, то единодушно решил, что Догони-Ветер имел полное право звонить в вечевой колокол. Потребовали на площадь неблагодарного купца и, несмотря на его оправдания, приказали ему содержать лошадь попрежнему и кормить ее до самой ее смерти. Особый человек приставлен был смотреть за исполнением приговора, а самый приговор был вырезан на камне, поставленном в память этого события на вечевой площади.
Говорят, впрочем, что не нужно было ни разу принуждать Уседома к исполнению вечевого приговора; купец почувствовал всю черноту своего поступка: кормил и холил слепую лошадь до самой ее смерти.
ОТДЕЛ II.
СТИХИ.
ПТИЧКА.
Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда;i J лл Алопотливо не свивает
Долговечного гнезда; В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет — Птичка гласу бога внемлет, Встрепенется и поет.
За весной, красой природы Лето знойное пройдет— И туман и непогоды Осень поздняя несет;
Людям скучно, людям горе; Птичка в дальние страны, В теплый край, за сине-море, Улетает до весны.
А. Пушкин.
МУХА.
Бык с плугом на покой тащился по трудах, а Муха у него сидела на рогах, и Муху же они дорогой повстречали. «Откуда ты, сестра?» — от этой был вопрос. А та, поднявши нос, в ответ ей говорит: «Откуда?., мы пахали!».
И. Дмитриев.
252>
ЧИЖ И ГОЛУБЬ.
Чижа захлопнула злодейка-западня; бедняжка в ней и рвался и метался, а Голубь молодой над ним же издевался. «Не стыдно ль», говорит, — «средь бела дня попался! Не провели бы так меня: за это я ручаюсь, смело». Ан смотришь, тут же сам запутался в силок. И дело! Вперед чужой беде не смейся, Голубок!
ЛИСИЦА И ВИНОГРАД.
Голодная кума Лиса залезла в сад; в нем винограду кисти рделись. У кумушки глаза и зубы разгорелись; а кисти сочные, как яхонты, горят; лишь то беда, висят они высоко: отколь и как она к ним ни зайдет, хоть видит око, да зуб неймет. Пробившись попусту час целый, пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж! На взгляд-то он хорош, да зелен — ягодки нет зрелой: тотчас оскомину набьешь».
ПЕТУХ И ЖЕМЧУЖНОЕ ЗЕРНО.
Навозну кучу разрывая, Петух нашел Жемчужное Зерно и говорит: «Куда оно? какая вещь пустая! Не глупо ль, что его высоко так ценят? А я бы, право, был гораздо боле рад зерну ячменному: оно не столь хоть видно, да сытно».
Невежи судят точно так: в чем толку не поймут, то
все у них пустяк. |
И.Крылов. |
СОЛОВЕЙ И ЧИЖ.
Был дом, где под окном и Чиж и Соловей висели и пели. Лишь только Соловей, бывало, запоет, сын маленький отцу проходу не дает: все птичку показать к нему он приступает, что этак хорошо поет. Отец, обоих сняв, мальчишке подает. «Ну, — говорит, — узнай, мой свет, которая тебя так много забавляет?» Тотчас же на Чижа мальчишка указал: «Вот, батюшка, она!» — сказал. И мальчик от Чижа в великом восхищенье: «Какие перышки! куда как он пригож! затем
ведь у него и голос так хорош!».
И. Хемницер.
253>
МАРТЫШКА И ОЧКИ.
Мартышка к старости слаба глазами стала; а у людей она слыхала, что это зло еще не так большой руки: лишь стоит завести Очки. Очков с полдюжины она себе достала; вертит Очками так и сяк: то к темю их прижмет, то их на хвост нанижет, то их понюхает, то их полижет. Очки не действуют никак. «Тьфу, пропасть! — говорит она, — и тот дурак, кто слушает людских всех врак: все про Очки лишь мне налгали; а проку на-во- лос нет в них». Мартышка тут с досады и с печали о камень так хватила их, что только брызги засверкали.
СЛОН И МОСЬКА.
По улицам Слона водили, как видно, напоказ, — известно, что Слоны в диковинку у нас, —так за Слоном толпы зевак ходили. Отколе ни возьмись, навстречу Моська им. Увидевши Слона, ну на него метаться, и лаять, и визжать, и рваться, — ну, так и лезет в драку с ним. «Соседка, перестань срамиться, — ей Шавка говорит, — тебе ль с Слоном возиться? Смотри, уж ты хрипишь, а он себе идет вперед, и лаю твоего совсем не примечает». — «Эх, эх!» ей Моська отвечает: — «вот то-то мне и духу придает, что я, совсем без драки, могу попасть в большие забияки. Пускай же говорят собаки: «ай, Моська! знать она сильна, что лает на Слона!».
И. Крылов.
О РЫБАКЕ И РЫБКЕ.
Жил старик со своей старухой у самого синего моря; они жили в ветхой землянке ровно тридцать лет и три года. Старик ловил неводом рыбу, старуха пряла свою пряжу. Раз он в море закинул невод, пришел невод с одной тиной. Он в другой раз закинул невод, пришел невод с травой морской; в третий раз закинул он невод, пришел невод с одною рыбкой, с непростою рыбкой, золотою. Как взмолится золотая рыбка, голосом молвит человечьим: «отпусти ты, старче, меня в море, до-
254
рогой за себя дам откуп: откуплюсь, чем только пожелаешь». Удивился старик, испугался: он рыбачил тридцать лет и три года, и не слыхивал, чтоб рыба говорила. Отпустил он рыбку золотую и сказал ей ласковое слово: «Бог с тобою, золотая рыбка! Твоего мне откупа не надо; ступай себе в синее море, гуляй там себе на просторе».
Воротился старик ко старухе, рассказал ей великое чудо.«Ясегодняпоймал-было рыбку, золотую рыбку, непростую; по-нашему говорила рыбка, домой в море синее просилась, дорогою ценою откупалась: откупалась, чем только пожелаю. Не посмел я взять с нее выкуп; так пустил ее в синее море». Старика старуха забранила: «дурачина ты, простофиля! Не умел ты взять выкупа с рыбки! Хоть бы взял ты с нее корыто: наше-то совсем раскололось».
Вот пошел он к синему морю. Видит: море слегка разыгралось. Стал он кликать золотую рыбку; приплыла к нему рыбка и спросила: «чего тебе надобно, старче?»* Ей с поклоном старик отвечает: «смилуйся, госуда- рыня-рыбка! Разбранила меня моя старуха, не дает старику мне покою: надобно ей новое корыто; наше-то совсем раскололось». Отвечает золотая рыбка: «не печалься, ступай себе с богом! будет вам новое корыто». Воротился старик ко старухе; у старухи новое корыто. Еще пуще старуха бранится: «дурачина ты, простофиля! Выпросил, дурачина, корыто! В корыте много ли корысти? Воротись, дурачина, ты к рыбке, поклонись ей, выпроси уж избу».
Вот пошел он к синему морю: помутилося синее море. Стал он кликать золотую рыбку; приплыла к нему рыбка, спросила: «чего тебе надобно, старче?» Ей старике поклоном отвечает: «смилуйся, государыня-рыбка! Еще пуще старуха бранится, не дает старику, мне, покою: избу просит сварливая баба». Отвечает ему золотая рыбка: «не печалься, ступай себе с богом! Так и быть: изба вам уж будет».
Пошел он к своей землянке, а землянки нет уж и следа; перед ним изба со светелкой, с кирпичною, беле-
255>
ною трубою, с дубовыми, тесовыми воротами. Старуха сидит под окошком; на чем свет стоит, мужа ругает: «дурачина ты, прямой простофиля! Выпросил, простофиля, избу! Воротись, поклонися рыбке: не хочу быть черною крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой».
Пошел старик к синему морю: не спокойно синее море. Стал он кликать золотую рыбку; приплыла к нему рыбка, спросила: «чего тебе надобно, старче?» Ей с поклоном старик отвечает: «смилуйся, государыня-рыбка! Пуще прежнего старуха вздурилась, не дает старику мне покою: уж не хочет быть она крестьянкой, хочет быть столбовою дворянкой». Отвечает золотая рыбка: «не печалься, ступай себе с богом!»
Воротился старик ко старухе; что ж он видит? Высокий терем, на крыльце стоит его старуха в дорогой собольей душегрейке, парчеваяна маковке кичка, жемчуга окружили шею; на руках золотые перстни, на ногах красные сапожки. Перед нею усердные слуги; она бьет их, за чупрун таскает. Говорит старик своей старухе: «здравствуй, барыня-сударыня, дворянка! Чай, теперь твоя душенька довольна!» На него прикрикнула старуха, на конюшню служить его послала.
Вот неделя, другая проходит; еще пуще старуха вздурилась; опять к рыбке старика посылает. «Воротись, поклонися рыбке: не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольною царицей». Испугался старик, взмолился: «что ты, баба, белены объелась? Ни ступить, ни молвить не умеешь, насмешишь ты целое царство». Осердилася пуще старуха, по щеке ударила мужа. «Как ты смеешь, мужик, спорить со мною, со мною, дворянкою столбовою? — Ступай к морю, говорят тебе честью: не пойдешь, поведут по неволе».
Старичок отправился к морю: почернело синее море. Стал он кликать золотую рыбку; приплыла к нему рыбка, спросила: «чего тебе надобно, старче?» Ей с поклоном старик отвечает: «смилуйся, государыня-рыбка, опять моя старуха бунтует: уж не хочет быть она дворянкой, хочет быть вольною царицей». Отвечает золотая рыбка: «не печалься, ступай себе с богом! Добро!
256
Будет старуха царицей!» Старичок к старухе воротился. Что ж? Перед ним царские палаты, в палатах видит свою старуху: за столом сидит она царицей, служат ей бояре да дворяне, наливают ей заморские вина; заедает она пряником печатным; вкруг ее стоит грозная стража, на плечах топорики держат. Как увидел старик, испугался, в ноги он старухе поклонился, молвил: «здравствуй, грозная царица! Ну, теперь твоя душенька довольна?» На него старуха не взглянула, лишь с очей прогнать его велела. Подбежали бояре и дворяне, старика в зашей затолкали. А в дверях-то стража подбежала, топорами чуть не изрубила; а народ-то над ним насмеялся. «По делом тебе, старый невежа! Вперед тебе, невежа, наука: не садися не в свои сани!»
Вот неделя, другая проходит, — еще пуще старуха вздурилась: царедворцев за мужем посылает. Отыскали старика, привели к ней. Говорит старику старуха: «воротись, поклонися рыбке: не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою, чтоб жить мне в окиане-море, чтоб служила мне рыбка-золотая и была бы у меня на посылках».
Старик не осмелился перечить, не дерзнул поперек слова молвить. Вот идет он к синему морю, видит, на море черная буря: так и вздулись сердитые волны, так и ходят, так воем и воют. Стал он кликать золотую рыбку, приплыла к нему рыбка, спросила: «чего тебе надобно, старче?» Ей старик с поклоном отвечает: «смилуйся, государыня рыбка! что мне делать с проклятою бабой? уж не хочет быть она царицей, хочет быть владычицей морскою: чтобы жить ей в окиянеморе, чтобы ты сама ей служила и была бы у ней на посылках».
Ничего не сказала рыбка, лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море. Долго у моря ждал он ответа, не дождался, к старухе воротился. Глядь: опять перед ним землянка, на пороге сидит его старуха, а перед нею разбитое корыто.
А. Пушкин.
1 7 к . Д . Ушинский, т. IV |
2 5 7 |
ЧИЖ И ЗЯБ ЛИЦА.
Чиж свил себе гнездо и, сидя в нем, поет: «Ах, скоро ль солнышко взойдет, и с домиком меня застанет? Ах! Скоро ли оно проглянет? Но вот ужи взошло! Как тихо и красно! Какая в воздухе, в дыханье, в жизни сладость: ах, я такого дня не видывал давно!» Но без товарища и радость нам не в радость: желаешь для себя, а ищешь разделить! «Любезная Зяблица! — кричит мой Чиж соседке, смиренно прикорнувшей к ветке, — что ж ты задумалась? Давай-ка день хвалить. Смотри, как солнышко...» Но солнце вдруг сокрылось, и небо тучами отвсюду обложилось: все птицы спрятались, кто
вгнезда, кто в реку, лишь галки стаями гуляют по песку
икриком бурю вызывают, да ласточки еще над озером летают; бык, шею вытянув, под плугом заревел; а конь, поднявши хвост и разметавши гриву, ржет, пышет и летит чрез ниву. И вдруг ужасный вихрь со свистом возшумел, со треском грянул гром, ударил дождь со градом, и пали пастухи со стадом. Потом прошла гроза,
исолнце рассвело, все стало ярче и светлее, цветы душистее, деревья зеленее, — лишь домик у Чижа ку- да-то занесло. О, бедненький мой Чиж! Он, мокрыми крылами насилу шевеля, к соседушке летит и ей со вздохом и слезами, носок повеся, говорит: «ах! всяк своей бедой ума себе прикупит; впредь утро похвалю, как вечер уж наступит».
И.Дмитриев.
МОТ И ЛАСТОЧКА.
Какой-то молодец, в наследство получив богатое именье, пустился в мотовство и при большом раденье спустил все чисто; наконец, с одною шубой он остался, и то лишь для того, что было то зимой,— так он морозов побоялся. Но, Ласточку увидя, малый мой и шубу промотал. «Ведь это все, чай, знают, что ласточки к нам прилетают перед весной: так в шубе, — думал он, — нет нужды никакой: к чему в ней кутаться, когда во всей природе к весенней клонится приятной все погоде и в северную глушь морозы загнаны!» Догадки малого умны, да толь-
258
ко он забыл пословицу в народе, что ласточка одна не делает весны. II подлинно: опять отколь взялись морозы, по снегу хрупкому скрипят обозы, из труб столбами дым, в оконницах стекло узорами заволокло.От стужи малого прошибли слезы и Ласточку свою, предтечу теплых дней, он видит на снегу замерзшую. Тут к ней, дрожа, насилу мог он вымолвить сквозь зубы: «проклятая! сгубила ты себя, а, понадеясь на тебя, и я теперь не во-время без шубы!»
И. Крылов.
ПЕСНЯ ПАХАРЯ.
Ну! тащися, Сивка, пашней-десятиной, выбелим железо о сырую землю. Красавица-зорька в небе загорелась, из большого леса солнышко выходит. Весело на пашне... Ну! тащися, Сивка! Я сам-друг с тобою,— слуга и хозяин. Весело я лажу борону и соху, телегу готовлю, зерна насыпаю. Весело гляжу я на гумно, на скирды, молочу и вею... Ну! тащися, Сивка! Пашенку мы рано с Сивкою распашем, зернышку сготовим колыбель святую. Его вспоит, вскормит мать земля сырая; выйдет в поле травка... Ну! тащися, Сивка! Выйдет в поле травка, вырастет и колос, станет спеть, рядиться в золотые ткани. Заблестит наш серп здесь, зазвенят здесь косы: сладок будет отдых на снопах тяжелых! Ну! тащися, Сивка! Накормлю досыта, напою водою, водой ключевою. С тихою молитвой я вспашу, посею: уроди мне, боже, хлеб — мое богатство!
А. Кольцов.
ЛЕБЕДЬ, ЩУКА И РАК.
Однажды Лебедь, Рак да Щука везти с поклажей воз взялись, и вместе трое все в него впряглись; из кожи лезут вон; а возу все нет ходу! Поклажа бы для них казалась и легка, да Лебедь рвется в облака, Рак пятится назад, а Щука тянет в воду. Кто виноват из них, кто прав, — судить не нам; да только воз и ныне там.
17* |
259 |