Западная философия от истоков до наших дней 774. Том 3 - Новое время от Леонардо до Канта

осуществлению чего бы то ни было", "мы не пытаемся извлечь из нее какую-либо выгоду", а занимаемся ею "из чистой любви к познанию, т.е. в целях созерцания".

425

Теперь новое определение философии станет более ясным: предмет ее исследования - "тела", их причины и свойства. Философия не занимается ни Богом, ни тем, что включает в себя Божественное Откровение, ни историей. Поскольку тела разделяются на а) естественные (природные) неодушевленные; б) естественные одушевленные (как человек) либо в) искусственные (как Государство). Философия, вследствие этого, делится на три части. Она должна заниматься: а) естественными телами; б) умственными способностями и нравами людей; в) обязанностями граждан. Согласно трем разделам философии Гоббс задумал и создал свою знаменитую трилогию "О теле", "О человеке" и "О гражданине". Разделы философии можно также обозначить следующим образом: 1) наука о естественных телах и 2) наука об искусственных телах, причем в первом разделе две части (как показано на схеме).

Все, что относится к области "духовных сущностей" и бессодержательных "начал", вообще все бестелесное исключается из философии. Таким образом Гоббс категорически утверждает, что те, кто хотел бы видеть философию не связанной с совокупностью тел, должны искать ее в трудах других авторов.

Номинализм, конвенцианализм и чувственный опыт у Гоббса

Рассмотрению тел Гоббс предпосылает разработанную им "логику" (он проделал это по схеме греческой, например, эпикурейской философии, которая всегда предваряла логикой физику и этику). Эта логика возобновила традицию номинализма, существовавшую в английской позднесхоластической философии, с некоторыми элементами картезианского происхождения.

426

Логика вырабатывает правила конкретного способа мышления. Но для крайнего номиналиста Гоббса наиболее важным является не мышление как таковое, а "имя", "название". Гоббс считает, что мысли текучи, поэтому их надо фиксировать (или определять) "знаками" или "метками", способными восстанавливать в уме прошедшие мысли регистрировать, систематизировать, а затем последовательно сообщать их другим. Так появились "названия", "имена", которые формируются по усмотрению человека.

Вот объяснения самого философа: "Имя есть слово, произвольно выбранное нам в качестве метки, чтобы возбуждать в нашем уме мысли, сходные с прежними мыслями, и одновременно, будучи вставленным в предложение и обращенным к кому-либо другому,

служить признаком того, какие мысли были и каких не было в уме говорящего". Тот факт, что имена появляются по воле человека, доказан непрерывным возникновением новых слов и упразднением старых.

Гоббс говорит о существовании "положительных" имен, как, например, "человек", "растение", и имен "отрицательных": "не человек", "не растение". Положительные и отрицательные наименования нельзя присваивать одновременно по одной и той же причине одной мыслимой вещи. Это - важная трансформация принципа непротиворечивости в духе номинализма.

В объективной действительности общим понятиям ничто не соответствует, поэтому обычные названия их не обозначают: существуют только индивиды и их представления (для Гоббса они не больше, чем образы), являющиеся наименованиями, следовательно, не относящиеся к действительности и выражающие не природу вещей, а лишь то, что мы о них думаем.

Определение (дефиниция) отражает не "сущность" вещи (как считал Аристотель и вся классическая и средневековая логика), а просто передает "значение слова". Дать определение означает лишь "снабдить применяемый термин (слово) значением". Поэтому определения, равно как и слова, произвольны.

При соединении слов друг с другом возникает предложение, обычно состоящее из одного конкретного имени в функции субъекта и одного абстрактного - в функции предиката, соединенных связкой. Как имена, так и первоначальные предложения и аксиомы (являющиеся основными предложениями) представляют собой результат произвольного выбора того, кто первым установил имена (названия) или их одобрил и утвердил: "например, выражение человек есть живое существо - истинно, потому что было решено присвоить одной и той же вещи два этих имени", "первоначальные предложения являются ничем иным, как определениями либо частями определения: они единственные начала доказательства, т.е. истины, установленные по произвольному усмотрению людей, которые внушают и тех, кто слушает".

427

Процесс рассуждения представляет собой связывание (или отделение друг от друга) названий, определений и предложений в соответствии с правилами, установленными условным соглашением. Гоббс считает, что рассуждать - это то же самое, что производить вычисления, подсчитывать; а если говорить конкретнее, это - суммировать и отнимать. Например:

человек = живое существо + разумное живое существо = человек - разумное.

Гоббс не исключает возможности того, что "рассуждать" может означать также "умножать", "делить"; однако умножение сводится к сложению, тогда как деление обратимо в вычитание.

Эта концепция рассуждения, понимаемого как составление из частей, расчленение, повторное соединение разрозненных частей и т.п., основана на семантемах, или лингвистических знаках. Вместе с соответствующим конвенционалистским фоном она изумляет, поскольку содержит в себе предвосхищевие современной кибернетики.

Процитируем два отрывка из работ "О теле" и "Левиафана", ставшие очень знаменитыми.

"Под рассуждением я подразумеваю исчисление. Вычислять - значит находить сумму складываемых вещей или определить остаток при вычитании чего-либо из другого. Следовательно, рассуждать - значит то же самое, что складывать и вычитать. Если ктонибудь захочет прибавить: и то же самое, что умножать или делить, то я ничего не буду иметь против этого, так как умножение есть то же самое, что сложение одинаковых слагаемых, а деление - то же, что вычитание одинаковых вычитаемых, повторяемых столько раз, сколько это возможно. Рассуждение сводится таким образом к двум умственным операциям - сложению и вычитанию".

428

"Когда человек рассуждает, он лишь образует в уме итоговую сумму путем сложения частей, или остаток путем вычитания одной суммы из другой, или, что то же, если это делается при помощи слов, образует имя целого из соединения имен всех частей или от имени целого и одной части образует имя другой части. И хотя в некоторых вещах (например, в числах) люди помимо сложения и вычитания называют еще другие действия, как умножение и деление, то эти последние суть то же самое, что первые, ибо умножение есть лишь сложение равных вещей, а деление - лишь вычитание какой-нибудь вещи, повторенное столько раз, сколько мы можем. Эти операции свойственны не только числам, но и всякого рода вещам, которые могут быть сложены одна с другой или вычтены одна из другой. Ибо если арифметика учит нас сложению и вычитанию чисел, то геометрия учит нас тем же операциям в отношении линий, фигур (объемных и плоских), углов, пропорций, времен, степени скорости, силы, мощности и т.п. Логики учат нас тому же самому в отношении последовательности слов, складывая вместе два имени, чтобы образовать суждение, и два суждения, чтобы образовать силлогизм, и много силлогизмов, чтобы составить доказательство. Из суммы же, или из заключения силлогизма логики вычитают одно предложение, чтобы найти другое. Политики (writers of politics) складывают вместе договоры, чтобы найти обязанности людей, а законоведы складывают законы и факты, чтобы найти правильное и неправильное в действиях частных лиц. Одним словом, в отношении всякого предмета, в котором имеют место сложение и вычитание, может быть также и рассуждение, а там, где первые не имеют места, совершенно нечего делать и рассуждению.

На основании всего этого мы можем определить то, что подразумевается под словом рассуждение, когда включаем последнее в число способностей человеческого ума, ибо рассуждение в этом смысле есть не что иное, как подсчитывание (т.е. складывание и вычитание) связей общих имен с целью отметить и обозначить наши мысли. Я говорю отметить их, когда мы считаем про себя, и обозначить, когда мы доказываем или сообщаем наши подсчеты другим".

Понимание процесса мышления как исчисления вдохновлено работами Декарта, хотя Гоббс был противником дуализма. Есть и другие отличия принципиального характера: Декарт исходил из первичных истин, которые, в силу их интуитивной очевидности, обладали определенной гарантией объективности, в то время как Гоббс, переместившись в плоскость конвенционализма и крайнего номинализма, объективность связей не признает.

В заключение следует добавить, что номинализм Гоббса основан не на принципах скептицизма, а, скорее, на совокупности принципов эмпиризма, сенсуализма и феноменализма.

429

С одной стороны, он допускает, что наши мысли, имена дают представления о находящихся вне нас предметах, но их "подобия", приходят к нам через чувственный опыт. В человеческом рассудке нет ни одного понятия, содержание которого прежде не прошло бы через органы чувств, целиком или частично. Иными словами, начало познания, по Гоббсу, следует искать в чувственном опыте, в ощущении, первоисточник которого находится в материальном мире. Причиной чувств прямо называется "внешнее тело, или предмет". С другой стороны, когда Гоббс говорит, что определение отражает не сущность вещи, а то, "как мы ее воспринимаем", он совершает приведение к простейшему в духе феноменализма (о сущности мы знаем постольку, поскольку она внешне проявлена). Гоббс придерживается сенсуалистского направления в теории познания, типичного для английской философии, в дальнейшем тенденции субъективизма усилятся.

Принцип телесности и механицизм

Как уже говорилось, для Гоббса философия - это наука о телах, а точнее можно дополнить, о "причинах" тел. Образцами этой науки были геометрия Евклида и физика Галилея. Однако между физикой и геометрией существуют значительные различия. Геометрия устанавливает постулаты, а "образование" фигур "зависит от нашего произвольного выбора". Гоббс уточняет: "Именно потому, что мы сами создаем фигуры, получается геометрия, и все в ней доказуемо".

Мы прекрасно знаем то, что сами делаем, строим, устанавливаем и основываем, но мы не можем с такой же точностью познать природой созданные существа, потому что не мы их построили. Гоббс делает следующий вывод: "Все же из самих свойств, с помощью дедукции мы можем доказать, что их причины могли быть теми или иными", т.е. даже такие свойства, как твердость, сводятся к чисто количественной характеристике. А поскольку все естественное сотворено природой в развитии, то движение и будет основной причиной.

Разумеется, речь идет не о движении в аристотелевском смысле, а скорее о движении с количественными характеристиками, т.е. измеряемом математическими и геометрическими способами (в галилеевском смысле).

430

Таким образом, на основе всего двух элементов: 1) тела, не зависящего от нашего мышления и "совпадающего с частью пространства", и 2) движения, понимаемого как механическое перемещение тела в пространстве с одного места на другое, Гоббс пытается объяснить всю действительность. На этом основан его материализм, а точнее, механистический материализм, в свое время вызвавший столько споров. Впрочем, иной раз кажется, что Гоббс представляет свое "учение о совокупности тел" как "гипотезу", а не

догму. Однако также верно, что иногда он склоняется к тому, чтобы считать основой материальных тел ни больше ни меньше как самого Бога. Это вызвало бурное несогласие одних, обвинения со стороны других, от которых он едва успевал защищаться разными способами.

Итак, материальное тело и механическое движение объясняют все на свете. Свойства вещей являются "призраками органов чувств", так как, по Гоббсу, ощущение цвета, звука, запаха и т.д. не имеют объективной значимости, а привносятся в мир нашим сознанием: "Все так называемые воспринимаемые свойства предмета представляют собой не что иное, как такое же количество разнообразных движений (потому что движение вызывает другое движение)". К механическому движению сводимы качественные изменения и сами процессы вырождения и разложения.

Вследствие этого процессы познания также можно объяснить с механических позиций. В работе "О теле" он излагает свои соображения следующим образом: "Из всех знакомых нам явлений наиболее удивителен сам факт существования явлений, сам факт to phainesthai (являемости), т.е. обстоятельство, что из тел, существующих в природе, некоторые обладают отображениями почти всех вещей, другие же не обладают никакими. Если мы познаем принципы вещей только благодаря явлениям, то в конце концов основой познания этих принципов является чувственное восприятие, или ощущение, и из последнего мы черпаем всякое знание. Но исследование причин ощущения не может иметь в качестве отправного пункта никакое другое явление, кроме самого чувственного ощущения".

Однако позднее он начал объяснять ощущение на основе движения, вызванного объектом у чувствующего субъекта, который, в свою очередь, реагирует еще одним движением, из которого и возникает образ или представление. "Движениями" также являются чувства удовольствия и боли, стремления и желания, любви и ненависти и сама воля.

431

Свободы нет, ибо движение разных видов и вытекающие из него механические связи являются строго необходимыми. В работе "О теле" Гоббс рассуждает: "Свобода воли или желания не присутствует в человеке больше чем у других живых существ. Действительно, желанию предшествует собственная причина этого желания и, поэтому сам акт желания...

не мог бы не следовать за ней, т.е. он следует неизбежно. Значит, ни воле людей, ни воле животных не свойственно, чтобы подобная свобода была свободной от необходимости. Если под свободой мы понимаем способность не желать, а делать то, что хочется, тогда, наверное, такую свободу можно предоставить как первым, так и вторым, а когда она существует, она одинакова и у людей, и у животных".

Очевидно, что если определенное движение предположительно является предшествующей причиной, то из него не обязательно возьмет начало следующее движение. Свобода разрушает обычную связь и вследствие этого, нарушает логику теории материальных тел и механицизма. В пределах материализма нет места для свободы.

Но в этих пределах нет также места для объективного блага (и зла), а следовательно, и для моральных ценностей. Для Гоббса благо - это то, к чему стремятся, а зло - чего избегают. Но в силу того, что некоторые люди желают одних вещей, а другие - нет, одни чегонибудь избегают, а другие - нет, получается, что благо и зло - относительны. Даже о самом Боге нельзя сказать, что он - безусловное благо, ибо "Бог добр для всех тех, кто взывает к Его имени, но не для тех, кто поносит Его имя, богохульствуя". Значит, благо

относится к человеку, месту, времени, обстоятельствам, как утверждал в древности еще софист Протагор.

Но если благо относительно и, значит, абсолютных ценностей не существует, как можно построить общественную жизнь и создать нравственность? Каким образом можно устроить совместную жизнь людей в одном обществе? Ответам на эти вопросы посвящены два шедевра Гоббса: "О гражданине" и "Левиафан".

432

Теория абсолютного государства

В основе предлагаемого Гоббсом устройства общества и государства лежат два допущения. Во-первых, философ допускает, что, хотя все блага и относительны, среди них тем не менее есть первое и основополагающее благо, заключающееся в жизни и ее сохранении (следовательно, главное зло - это смерть). Во-вторых, он отрицает существование естественной справедливости и несправедливости, поскольку нет безусловных ценностей, и утверждает, что они устанавливаются по взаимному согласию, договору людей, а, значит, совершенно a priori принимают вместе со всем, что из него следует. Осью новой политической науки как совершенной дедуктивной системы (как, например, вроде Евклидовой геометрии) являются "эгоизм" и "конвенционализм", или "договорное" происхождение государства.

Чтобы адекватно понять новую политическую концепцию Гоббса, следует вспомнить, что она представляет собой в высшей степени радикальную противоположность классической аристотелевской точке зрения. Стагирит утверждал, что человек - это "общественное животное", поскольку, в силу своей природы, он создан, чтобы жить с другими людьми в политически устроенном обществе; кроме того, философ уподоблял существование этого "общественного животного", т.е. человека, жизни и положению других животных (например, пчел и муравьев), которые желают и избегают тех же вещей и, стихийно объединяясь, направляют свои действия на общие цели. Гоббс энергично возражает Аристотелю и приведенному им примеру. По его мнению, каждый человек глубоко отличается от остальных людей и старается обособиться (он - атом эгоизма). Поэтому он совершенно не связан с остальными людьми стихийным согласием, как это происходит у животных, основанном на "естественном стремлении". В действительности: во-первых, между людьми всегда есть поводы и причины для распрей, зависти, ненависти, мятежей, которых нет среди животных; во-вторых, благополучие отдельных животных, живущих в сообществе, не отличается от общего благополучия, в то время как у человека его частное благополучие отличается от общественного; в-третьих, животные не способны распознавать недостатков своего общества, тогда как человек их замечает и постоянно вводит новшества, которые создают причины разногласий и войн; в-четвертых, животные не обладают даром речи, которая у людей часто становится "рупором войны и мятежей"; в-пятых, животные не порицают друг друга, тогда как люди часто осуждают других; и

наконец, в-шестых у животных согласие естественно, в то время как у людей - нет. Следовательно, Государство не естественное, а искусственное образование. Оно возникает следующим образом.

433

Среди людей, находящихся в догосударственном, естественном состоянии, царят беспредельный эгоизм и злоба. Каждый стремится к удовлетворению своих интересов, но так как на земле "тесно", стремления одних сталкиваются с подобными же стремлениями других и неизбежно возникает притеснение и насилие одних над другими, т.е. борьба всех против всех. Каждый хочет уничтожить другого, чтобы очистить место для себя. Кроме того, природа ("естественное состояние") не ставит пределов, поэтому каждый имеет право на все. Гоббс использует знаменитую фразу homo homini lupus (est) - "человек человеку волк" - не ради мрачного пессимизма, а в качестве выразительного средства, призванного обрисовать положение, которое требуется исправить.

Вот слова самого Гоббса: "Конечно, правильны оба утверждения: и человек человеку Бог, и человек человеку волк. Первое - в том случае, если речь идет об отношениях между собой сограждан, второе - когда речь идет об отношениях между государствами. В первом случае благодаря справедливости, доброте и прочим мирным добродетелям человек возвышается до подобия Божия, во втором - из-за злых и дурных людей даже людям порядочным, если они хотят сохранить свое существование, приходится прибегать к военному искусству - к силе и хитрости, звериной жестокости. И хотя люди обычно ставят ее в упрек друг другу, в силу врожденной им привычки, видя собственные дела свои в другом и, как в зеркале, принимая правое за левое, а левое за правое, однако естественное право, исходя из необходимости самосохранения личности, не позволяет считать это пороком".

В подобной ситуации человек рискует потерять главное благо - собственную жизнь, потому что в любое мгновение он подвергается опасности насильственной смерти. Помимо этого, он не может посвятить себя промышленной или коммерческой деятельности, не имея гарантий воспользоваться результатами; не может посвятить себя и развитию ремесел или искусств; одним словом, каждый человек остается наедине со своим страхом.

434

Человек находит выход из этого положения с помощью двух основных вещей: некоторых инстинктов и здравого смысла.

Инстинкты - это желание предотвратить постоянную борьбу, чтобы сохранить жизнь, и потребность добывать все необходимое для существования.

Разум здесь следует понимать не столько как цель в себе, сколько как инструмент, пригодный для осуществления вышеупомянутых основных стремлений.

Таким образом появляются "естественные законы", представляющие собой рационализацию эгоизма, т.е. нормы, позволяющие воплотить в реальность инстинкт самосохранения. По этому вопросу Гоббс дает следующие пояснения: "Естественный закон (lex naturalis) - есть предписание, или найденное разумом общее правило, согласно которому человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни и что лишает его

средств к ее сохранению, и пренебрегать тем, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни".

Обычно упоминают первые три, как основные, естественные законы. Но в "Левиафане" Гоббс перечисляет девятнадцать. Способ, каким он их ставит и выводит, дает полное представление о применении им геометрического метода рациональной дедукции в приложении к этике, а также о том, как он сумел вновь ввести, уже в новой форме, те нравственные ценности, которые прежде исключал, но без которых нельзя построить никакого общества.

Предписание или общее правило разума гласит, что всякий человек должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его, если же он не может его достигнуть, то он может использовать любые средства, дающие преимущество на войне. Первая часть этого правила содержит первый и основной закон, гласящий, что следует искать мира и следовать ему. Вторая часть есть содержание естественного права, сводящегося к праву защищать себя всеми возможными средствами".

Второй закон приказывает отказаться от права на все, иными словами, от прав, присущих естественному (догосударственному) состоянию, являющихся причиной всех человеческих распрей. "В случае согласия на то других, человек должен согласиться отказаться от права на все в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы по отношению к себе". Гоббс комментирует это правило словами Евангелия: "Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Матф. 7, 12). И это закон всех людей: quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris (чего не хочешь для себя, не делай другим)".

435

Третий закон предписывает, чтобы выполнялись заключенные соглашения. На этой основе зарождается справедливость (справедливо придерживаться договоренностей, несправедливо их нарушать). За этими тремя основополагающими законами следует шестнадцать остальных, которые мы вкратце рассмотрим.

Четвертый закон (благодарность) возвращать полученные блага, чтобы другие не раскаивались в своих благих деяниях и продолжали их делать; отсюда берут начало благодарность и неблагодарность.

Пятый закон (взаимная уступчивость) рекомендует каждому человеку приспосабливаться к другим; отсюда появляются общительность и ее противоположность.

Шестой закон (легко прощать обиды) предписывает, чтобы, когда будут получены нужные гарантии в отношении будущего, были прощены все те, кто раскаялся и просит прощения.

Седьмой закон гласит, что "при отмщении (т.е. воздаянии злом за зло) люди должны сообразовываться не с размерами совершенного зла, а с размерами того блага, которое последует за отмщением". Несоблюдение этого закона порождает жестокость.

Восьмой закон - против оскорбления: "ни один человек не должен делом, словом, выражением лица или жестом выказывать ненависть или презрение другому". Нарушение этого закона - оскорбление.

Девятый закон (против гордости) предписывает каждому человеку признавать другого равным себе от природы; нарушение этого закона - гордыня.

Десятый закон (против надменности) предписывает, чтобы никто не претендовал на какое-либо право для себя, если он не согласился бы предоставить его любому другому человеку; отсюда возникают скромность в противовес высокомерию.

Одиннадцатый закон (беспристрастие) предписывает тем, кому доверена обязанность судить (разбирать тяжбы) двух людей, вести себя справедливо по отношению к обоим; отсюда берет начало справедливость и беспристрастие. Нарушение этого закона -

произвол (prosopolepsia).

436

Остальные восемь законов предписывают равное использование общих вещей, правило вверять жребию (естественному либо установленному по договоренности) пользование неделимым имуществом, гарантию неприкосновенности для посредников мира, третейский суд, условия годности для беспристрастного судебного разбирательства, законность свидетельских показаний.

Тем не менее этих законов самих по себе еще не достаточно для построения общества, нужна еще власть, заставляющая соблюдать законы: "договоры без меча, принуждающего их соблюдать", не годятся для достижения установленной цели. Именно вследствие этого, согласно Гоббсу, нужно, чтобы все люди избрали одного-единственного человека (или собрание) представлять их интересы.

Однако ясно видно, что "общественный договор" заключен не подданными с правителем, а подданными между собой. (Совершенно иным будет общественный договор, который предложит Руссо.) Правитель остается за рамками договора единственным хранителем тех прав, от которых отказались подданные. Если бы и правитель тоже вошел в договор, гражданские войны нельзя было бы предотвратить, потому что скоро возникли бы различные противоречия и распри в управлении. Власть верховного правителя (или собрания) неделима и абсолютна в этой самой радикальной теории абсолютистского государства, выведенной не из "Божьей милости" (как прежде), а из вышеописанного общественного договора.

Поскольку правитель не принимает участия в договоре, получив в свои руки все права граждан, он держит власть непреложно. Он стоит над справедливостью (потому что третье правило, как и все остальные, имеет законную силу для граждан, но не для правителя (монарха). Он может вмешиваться в вопросы общественного мнения, судить, одобрять или запрещать определенные мысли. Все полномочия должны быть сосредоточены в его руках. Сама Церковь должна ему подчиниться. Значит, Государство будет вмешиваться в дела религии. И поскольку Гоббс верит в Откровение, а следовательно, и в Библию, Государство, гипотетически им созданное, должно, по его мнению, быть посредником в вопросе толкования Священного Писания и религиозной догматики, пресекая, таким образом, любые поводы для несогласия. Абсолютизм этого Государства действительно полный.

437

"Левиафан" и выводы из философии Гоббса

В Библии, в Книге Иова (гл. 40) Левиафан (извивающийся) описан непобедимым чудищем:

Поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены. Ноги у него - как медные трубы; кости у него - как железные прутья; Это - верх путей Божиих;

только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой. Горы приносят ему пишу, и там все звери полевые играют.

Он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах.

Тенистые деревья покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его.

Вот, он пьет из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его. Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?

Можешь ли ты удою вытащить Левиафана и веревкою схватить за язык его?

Имя "Левиафан" берет Гоббс, чтобы обозначить Государство и символически озаглавить работу, обобщающую всю свою философию. В какой-то момент он хотел дать книге название "Смертный бог", потому что ему - государству - под покровительством бессмертного Бога мы обязаны сохранением мира и нашей жизни. Двойное название в высшей степени знаменательно: абсолютистское государство, созданное им в теории, действительно наполовину монстр и наполовину смертный бог, примером чего служит следующая цитата: "Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и таким образом доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно: путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их пред-

438

ставителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения