Внешняя политика и безопасность современной России - 1 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 544

Раздел II

ЭВОЛЮЦИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Выступать против этого в обеих странах может лишь та часть военнопромышленного и бюрократического комплексов, которая не смирилась с утратой внешнего «врага» и пытается выдать свои узкогрупповые или ведомственные интересы за национальные. Эти силы, обретшие немалое могущество за годы «холодной войны», активизируются, видя, что почва начинает уходить у них из-под ног. При этом они активно спекулируют на инерции конфронтации или отчуждения, так же как и на неизбежных трудностях становления нового.

Среди противников партнерства оказалась и часть американских советологов «традиционной» школы, продолжающих оценивать новую российскую реальность по старым «советским» меркам. Отсюда инерция подозрительности, склонность анализировать события в России, руководствуясь логикой «худшего сценария». (Кстати, аналогичная проблема есть и у нас. В СССР некоторые «американисты формировались как специалисты не столько по проблемам США, сколько по «борьбе с американским империализмом».)

Одни пугают сложностью и труднопредсказуемостью внутренних процессов в России, не укладывающихся в привычные для Запада критерии и стереотипы. Другие не приемлют идею сильной России независимо от того, будет ли она имперской или демократической. В качестве альтернативы предлагается либо занять позицию «поживем-увидим», либо уже сейчас взяться за разработку нового варианта «сдерживания».

Открыто действуют противники партнерства в самой России. Они собираются теперь не столько под красными коммунистическими, сколько под ультранационалистическими, порой откровенно коричневыми знаменами. Партнерство с Западом они отвергают как неотъемлемую часть программы демократических реформ. В открытой, цивилизованной внешней политике они видят препятствие для возврата к авторитаризму и наведения силой «порядка» на пространстве бывшего СССР. Силы национал-шовинизма мечтают о возрождении имперской России, величие которой снова будет определяться военной мощью и господством сверхцентрализованного авторитарного государства над все более обездоленными своим и чужими народами. Нередко за рассуждениями о «проамериканском инфантилизме» российской дипломатии стоят элементарный комплекс неполноценности, нежелание и неспособность к взвешенной, профессиональной работе по продвижению и отстаиванию наших национальных интересов.

Всех противников партнерства объединяет тезис об обреченности России на конфронтацию с окружающим миром, о фатальной несовместимости Востока и Запада.

Что же в действительности происходит в российской внешней политике?

РОССИЯ ПЕРЕД ИСТОРИЧЕСКИМ ВЫБОРОМ

В УСЛОВИЯХ тоталитарного режима советская внешняя политика вырабатывалась в атмосфере глубокой секретности верхушкой КПСС. Никто в СССР

не имел права не только критиковать ее, но даже свободно обсуждать. Наивные попытки западных «кремленологов» отыскать в политбюро «голубей» и «ястребов» и выстроить политику в отношении СССР на основе поощрения первых и изоляции вторых неизменно терпели неудачу.

Сегодня в России формируется настоящее общественное мнение, которое по-своему не менее чувствительно к внешнеполитическим проблемам, чем об-

щественное мнение в западных странах. Именно за умонастроения широкой общественности и разворачивается борьба между сторонниками демократического и имперского выбора. В этом — главная особенность нынешнего этапа в отличие от всего, к чему у нас и на Западе привыкли в предыдущие десятилетия. Впервые политика самих российских реформаторов и их друзей за рубежом должна строиться с учетом того, как она воспринимается в самой России.

Фундаментальный факт состоит в том, что большинство политических и общественных сил выступает за сильную, независимую и процветающую Россию. Отсюда вытекает, что успешной и надежной может быть только такая политика Кремля в отношении Запада и Запада в отношении Кремля, которая будет признавать равноправие и взаимную выгоду обеих сторон, статус и значение России как великой мировой державы. Российской внешней политике неизбежно должны быть присущи такие черты, как самостоятельность и уверенность в себе.

Либо российские демократы при поддержке друзей и единомышленников за рубежом сумеют найти правильные формы для реализации этих требований, либо они будут сметены волной агрессивного национализма, спекулирующего на потребности национального и государственного самоутверждения. В этом, в частности, состоит один из уроков первых в истории России свободных парламентских выборов, состоявшихся в декабре прошлого года.

Кое-кто на Западе поспешил истолковать итоги выборов как доказательство того, что «имперское сознание» глубоко укоренилось в русском народе, является чуть ли не его национальной чертой. Между тем, участвуя в предвыборной кампании в Мурманске, я на собственном опыте убедился в том, что российские избиратели голосовали отнюдь не за восстановление империи или «бросок к теплым морям, хотя почти треть из них отдали голоса за партию Жириновского. Скорее, они голосовали против непомерно высокой социальной цены рыночных реформ, против преступности и коррупции, расцветших на обломках тоталитарного государства, против неумелости и самодовольства некоторых демократических политиков. О неоднозначности результатов выборов говорит тот факт, что примерно треть избирателей, отдавших в Мурманске голоса по индивидуальному списку за демократического кандидата Козырева, по партийному списку голосовала за партию Жириновского, провозглашающего своим приоритетом отставку и даже предание суду Козырева.

Еще в начале прошлого века знаменитый русский поэт Василий Жуковский, которому царь поручил воспитание наследника престола — будущего реформатора Александра II, внушал ему, что «истинное могущество государя — не в числе его воинов, а в благоденствии народа…». Не вина, а трагедия наша в том, что этот принцип до сих пор был вывернут наизнанку. Не русский народ, а тоталитарная коммунистическая власть растрачивала интеллектуальные и духовные силы нации в бессмысленной гонке вооружений и военных авантюрах в Чехословакии, Венгрии, Афганистане. И не россияне, а коммунистическая система потерпела поражение в «холодной войне». Причем сломал систему опятьтаки сам народ, а не иностранный избавитель. И эту особенность, отличающую крах советского коммунизма от падения, скажем, германского нацизма или японского милитаризма, важно в полной мере учитывать.

Словом, Россия стоит перед историческим выбором — либо тяжелейшее дело продолжения реформ, либо опасность сползания к той или иной форме экстремизма. Только твердая политика реализации национально-государственных

интересов страны через взаимодействие и партнерство с Западом поможет курсу реформ. Но не забудем, что для танго нужны двое.

ВЫБОР ЗАПАДА

ИМЕННО СЕЙЧАС, когда Россия делает свой выбор, ей важно сознавать, что она нужна миру не в качестве «больного человека» Европы и Азии, а как сильный партнер, занимающий достойное место в семье свободных, правовых и демократических государств. Политика, идущая навстречу этим чаяниям, и будет лучшей инвестицией Запада в стабильность России и мира, самым эффективным заслоном возрождению «российского империализма». И наоборот, отчужденность Запада, попытки отгородиться от России с помощью новых «железных занавесов» и санитарных кордонов» будут лишь создавать питательную среду для националистического и имперского экстремизма.

Было бы иллюзией считать, что с Россией можно построить партнерство не равного, а патерналистского типа по принципу «если русские стали хорошими, то они должны во всем следовать за нами». Во-первых, Россия обречена быть великой державой. Такой она выходила из всех исторических потрясений, которые выпадали на ее долю. Такой она, несомненно, выйдет и из нынешнего кризиса. При национал-шовинистах — враждебной и угрожающей, при демократах — дружественной и мирной. Но во всех случаях великой.

Хорошо, что эта реальность находит понимание у представителей западной политической мысли. Сошлюсь на мнение Стефана Сестановича, директора русских и евроазиатских исследований при Вашингтонском центре стратегических исследований: «Националистическая риторика Козырева преследует цель не столько самому удержаться в парламенте, сколько удержать Россию на ее западном внешнеполитическом треке. До сих пор Западу везет: он имеет дело с национализмом, цель которого — международное партнерство. А вот когда мы столкнемся с его альтернативой, то тут-то и почувствуем разницу»1.

Во-вторых, партнерство не означает отказа от твердой, временами даже агрессивной политики отстаивания собственных интересов. Об этом говорит опыт взаимоотношений самих западных стран. Однако тот же опыт, в частности таких государств, как Франция и Германия, свидетельствует о том, что тип партнерских отношений создает наилучшие условия для реализации национальных интересов, но не через конфронтацию, а через сотрудничество и компромисс. Тем более наивно ожидать иного, когда речь идет о великих и столь своеобразных державах, как Россия и США.

Мы будем изучать и использовать опыт Запада, как это делали до нас русские реформаторы, начиная с Петра I, но при том понимании, что его механическое копирование контрпродуктивно. У каждой страны есть национальные особенности, которые не поддаются нивелировке, да и не нуждаются в ней.

Конечно, у Запада есть и другой путь: оставить все как есть и действовать по принципу «жили без России 70 лет и еще столько же проживем». Такая альтернатива есть и у нас. При этом мы все равно не откажемся от реформ и открытой внешней политики, поскольку это наш выбор, сделанный в собственных интересах. Но тогда путь к достижению этих целей будет более долгим и болезненным и для России, и для окружающего мира. Вот почему в наших об-

щих интересах — ускорить его путем взаимного приспособления и равноправного сотрудничества.

ПАРТНЕРСТВО В МНОГОПОЛЮСНОМ МИРЕ

ПРОБЛЕМА АДАПТАЦИИ возникает применительно ко всему комплексу реальностей постконфронтационного мира.

Хотя эпоха «холодной войны» окончательно ушла в прошлое, мы попрежнему смутно представляем себе международную систему, в которой нам предстоит действовать в следующем столетии. Современный мир напоминает водителя автомобиля, который знает, откуда хочет уехать, но не имеет ни точного пункта назначения, ни карты, ни дорожных знаков.

Налицо, с одной стороны, огромные возможности для развития мира по пути демократии и экономического прогресса. Но столь же очевидна и опасность хаоса и непредсказуемости в международных делах, возникновения новых конфликтов и расколов внутри отдельных государств и между ними.

В то же время уже сейчас представляется достаточно очевидным, что мир XXI столетия не будет ни «Рах Americana», ни каким бы то ни было иным вариантом двухполюсного мира. Он будет многополюсным. Во-первых, США при всей их мощи не в состоянии в одиночку управлять всем на свете, да и сильно проиграли бы от подобного перенапряжения сил. Во-вторых, Россия, пусть и переживающая трудности переходного периода, остается мировой державой не только в том, что касается ядерной и в целом военной мощи, но и по новейшим технологиям, не говоря уже о природных ресурсах и геостратегическом положении. В-третьих, есть другие центры влияния, которые стремятся обрести более самостоятельный голос в мировых делах. Наконец, в-четвертых, сам характер современных международных проблем делает предпочтительным поиск решений на многосторонней основе.

Хочу быть правильно понятым: речь идет отнюдь не об отказе США, России или любой другой страны от национальных целей во внешней политике и не о ее передаче каким бы то ни было иностранным или наднациональным «субподрядчикам». Против этого высказывался и Б. Клинтон в своей речи в ООН.

Дилемма, перед которой стоит международное сообщество, заключается в другом. Либо возьмет верх узконационалистический, эгоистический подход, и тогда мир будет представлять собой стихию конкурирующих национальных интересов. Это отбросило бы его назад, к новому «равновесию страха», а то и к международной системе 1914 года. Либо стабилизирующим началом международной жизни станут партнерство и взаимодействие демократических стран, объединенных общими ценностями. Это позволит в полной мере использовать преимущества многополюсного мира, предотвратив в то же время издержки неуправляемого соперничества центров влияния.

Вот почему Россия с такой настойчивостью ставит вопрос о необходимости совместного отпора агрессивному национализму, уже развязавшему цепь кровавых конфликтов на пространстве Евразии. Сегодня он представляет собой не меньшую опасность, чем вчера — угроза ядерного конфликта. Демократические страны должны занять твердую моральную позицию, отвергающую противопоставление одних наций другом. В 70-х годах борьба с тоталитаризмом тоже начиналась с утверждения определенных моральных принципов. Тогда приверженцы

«realpolitik» тоже считали это идеализмом и ненужной риторикой. Однако именно эти принципы, их неустанное, во весь голос, повторение оказались для тоталитаризма в конечном счете более опасными, чем вся ядерная мощь Запада.

Но утверждение демократических принципов останется на бумаге, если оно не будет подкреплено надежными механизмами взаимодействия. Мы можем оказаться просто захлестнутыми потоком событий, если будем только реагировать на них и принимать ответственные решения, исходя не из долгосрочного стратегического видения, а под влиянием сиюминутной реакции на отдельные события или под впечатлением какого-нибудь драматического эпизода, показанного по Си-Эн-Эн.

После второй мировой войны Запад сумел выработать целостную совместную стратегию решения главных проблем своего времени. «План Маршалла» сыграл ключевую роль в экономическом возрождении Западной Европы, а концепция «сдерживания» позволила дать эффективный ответ на вызов тоталитаризма.

Ответом на вызовы сегодняшнего дня могло бы стать зрелое стратегическое партнерство демократических стран Востока и Запада. Стратегическое — потому что мы разделяем общие ценности. Зрелое — потому что от заявлений о намерениях пора переходить к практическим делам.

СЛАГАЕМЫЕ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ПАРТНЕРСТВА

ПРЕЖДЕ ВСЕГО необходимо внести ясность, о каком партнерстве идет речь — либо о действительно тесном и доверительном взаимодействии в мировых делах, либо о давлении на одну сторону при отсутствии каких-либо серьезных обязательств другого партнера.

Если говорить о формах, то мы далеки от того, чтобы навязывать жесткие схемы. Я — за прагматический подход. Партнерство вполне может развиваться по принципу «изменяющейся геометрии», то есть в тех ситуациях и в том объеме, которые устраивают его участников. В некоторых вопросах целесообразно очень тесное согласование слов и дел, в других — лучше оставить друг другу больше свободы действий при совместном определении стратегических целей. Но если все же будет сделан выбор в пользу полномасштабного партнерства, к чему стремится Россия, то, на наш взгляд, его основные компоненты должны заключаться в следующем.

Первое. Взаимное признание друг друга в качестве государствединомышленников, приверженных общим демократическим ценностям, нормам ООН и СБСЕ. Конкретным выражением необходимости такого признания является сохранение институтов, олицетворяющих общность ценностей, но попрежнему функционирующих без России, в частности «семерки» и НАТО.

Хотя «семерка» — не единственный и не главный международный орган, ее участники согласовывают свои политические и экономические подходы, но делают это между собой, а только затем— с Россией. Это, по сути, закрепляет «институционный» разрыв между Россией и ведущими западными демократиями.

Подобным же образом обстоит дело с НАТО. Атлантический альянс был создан для отражения коммунистической экспансии. Для целей же нынешнего этапа этот институт, как бы он ни был эффективен, сам по себе неадекватен в силу того, что у НАТО больше нет военного противника, а всамой НАТО нет России.

Второе. Партнерство нуждается в эффективных механизмах.

Если брать «семерку», то речь идет о ее двухэтапной трансформации в «восьмерку». Начать надо с политических вопросов, где Россия уже является незаменимым партнером, а по мере ее включения в мировую экономику — завершить этот процесс.

Что касается НАТО, то программа «Партнерство ради мира» на данном этапе отвечает потребностям сближения между Россией и альянсом. Но эта программа не должна стимулировать «НАТОцентризм» в политике альянса и «НАТОманию» нетерпеливых кандидатов на присоединение к нему. И те, и другие выискивают «доказательства» того, что, дескать, российское руководство меняет внешнюю политику в угоду националистической оппозиции. Тем самым играют на руку самой этой оппозиции, которую так боятся, а главное — уходят от серьезного анализа проблем общеевропейской безопасности и разговора с Москвой о путях их решения.

Между тем путь к единой внеблоковой Европе ведет не через неоправданное акцентирование фактора военно-политических структур, да еще с ограниченным составом, а через укрепление СБСЕ как более широкой организации. Так же, как победу в «холодной войне» одержала не военная машина НАТО, а демократические принципы СБСЕ, именно СБСЕ должна принадлежать центральная роль в превращении постконфронтационной системы евроатлантического взаимодействия в подлинно стабильную и демократическую.

В условиях многополюсного мира, естественно, возрастает роль такой глобальной структуры, как ООН, и, прежде всего, тесного взаимодействия постоянных членов Совета Безопасности.

Третье. Необходимость следовать «правилам партнерства». Главное из них — взаимное доверие. Сейчас зачастую проявляется неоправданная подозрительность в отношении России. К нам то и дело пытаются применить «инспекторский подход», заставить сдавать «экзамены по хорошему поведению». Западные критики российской внешней политики порой напоминают комментаторов газеты «Правда» в зеркальном отражении. «Правда» в любых активных внешнеполитических акциях США видела признаки «имперской политики». Союзников США, государства, где размещались американские базы, она изображала не иначе, как «сателлитов», теряющих свою независимость, а заботу о правах человека, в частности в странах Латинской Америки, называла возвратом к «доктрине Монро».

Какой выбор это оставляет России? Ведь нам тоже приходится нередко выслушивать жалобы на Соединенные Штаты. И у нас сплошь и рядом открываются возможности заработать очки на «исторической» подозрительности определенной части общественного мнения России и других стран по отношению к США. Но мы не поддаемся такого рода соблазнам. Решительно отклоняем попытки вбить клин между Россией и США либо сыграть на противоречиях между ними, как это многие делали в период «холодной войны» с целью содрать побольше и с Москвы, и с Вашингтона.

Но доверие не бывает односторонним. Мы также вправе рассчитывать, что Соединенные Штаты будут проявлять осмотрительность в отношении любителей давать «советы» побдительнее приглядывать за Россией.

Если партнерство строится на взаимном доверии, то естественно следовать и другому правилу: необходимости не только взаимного информирования о принятых решениях, но и предварительного согласования подходов. Вряд ли можно принять такую трактовку партнерства, когда от одной стороны требуют

координировать с другой каждый шаг, а за собой оставляют полную свободу рук. Между партнерами опять-таки должна быть взаимность в уважении интересов и озабоченностей друг друга.

В этом, кстати, состоит один из главных уроков боснийского кризиса. Решения НАТО о предъявлении ультиматума боснийским сербам и нанесении воздушных ударов принимались без участия России. Но всякий раз становились очевидными невозможность и контрпродуктивность исключения России из общих усилий по урегулированию конфликта на Балканах, где у нас есть свои интересы и возможности реально содействовать политическому урегулированию. Таким образом, были продемонстрированы как преимущества партнерства России и Запада, так и его нынешняя недостаточность и запаздывание. Вместо того, чтобы сообща использовать свое влияние на стороны в конфликте, дабы побудить их к примирению, мы столкнулись с риском вернуться к отношениям с ними по формуле «покровитель-клиент», сыгравшей столь пагубную роль в региональных конфликтах времен «холодной войны».

ПРИОРИТЕТНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ

I. Глобальная безопасность

В этой области Россия и Америка достигли впечатляющего прогресса, решив проблемы, над которыми бывший СССР и США бились десятилетиями. Вопросы разоружения перестали доминировать в российско-американской повестке дня. Однако ядерные потенциалы обеих стран и после сокращений, предусмотренных Договором СНВ-2, будут сохранять за ними ключевую роль в поддержании стратегической стабильности.

Теперь на первый план выходит сотрудничество в укреплении серьезно пошатнувшегося режима нераспространения ядерного оружия, других видов оружия массового уничтожения, ракетных технологий. От заделывания брешей в этом режиме пора переходить к комплексным мерам, включающим ужесточение контроля за продажей технологий «двойного» назначения, наиболее разрушительных видов обычных вооружений, прежде всего в зоны конфликтов.

Политика России в области торговли оружием больше не диктуется интересами поддержки идеологических «клиентов». Но Россия остается одним из крупных производителей оружия. Его экспорт жизненно важен для финансирования экономической стабилизации и конверсии. Партнерство России и США должно быть ориентировано на то, чтобы нормальная конкуренция в этой области не перерастала в политическое соперничество.

II. Миротворчество

«Новое поколение» конфликтов стало беспрецедентным вызовом как для Запада, так и для России.

Весьма показателен пример Сомали. Миротворческая операция США, на которую поначалу возлагались большие надежды, натолкнулась на серьезные трудности. Кончилось тем, что Вашингтон принял решение уйти из этой страны. Самое легкое в этой ситуации — потирать руки и рассуждать об ошибках военных, примерно так, как это кое-кто делал на Западе в отношении российского посредничества в Абхазии.

Мы далеки от того, чтобы читать лекции о принципах ООН по поводу неудач сомалийской операции. Ведь понятно, что в ряде регионов мы имеем дело с совершенно нестандартной ситуацией гражданской войны или межнационального конфликта. Мы с пониманием воспринимаем проблемы, с которыми столкнулись другие, поскольку сами испытываем такие же и еще большие трудности при проведении миротворческих операций в бывшем СССР. И у нас в этом деле бывают сбои как из-за недостатка опыта, так и в силу инерции прежних советских привычек. Тем более что диктовать приходится «с колес», в условиях, когда советская армия превращается в российскую, а дипломатия осваивает новые, непривычные методы, освобождаясь от старых.

Поэтому важно, чтобы и Запад проявлял должное понимание наших трудностей. Самим Соединенным Штатам в отношениях со своими ближайшими партнерами в Европе и Латинской Америке не раз приходилось иметь дело со сложными, неоднозначными ситуациями. В одних случаях надо было считаться с незрелостью демократических процессов и даже явными отступлениями от демократии. В других — принимать во внимание их национальную специфику, нередко учиться региональным реалиям, соизмерять с ними желаемое и возможное.

Принципиальная разница между Сомали и Абхазией или Таджикистаном состоит в том, что мы не можем «уйти» из конфликтных точек в бывшем СССР, как американцы из Сомали. Думаю, что и США, если бы подобные конфликты происходили у них под боком, вблизи от фактически настежь открытой границы, не могли бы себе этого позволить.

Мы знаем, что Запад не хочет, да и не может решать проблемы за нас, и не просим, чтобы США взяли на себя проведение миротворческих операций, скажем, в Таджикистане или Грузии. Но мы за то, чтобы наши западные партнеры откликались на наши просьбы о поддержке наших усилий.

Например, голосуя в СБ ООН за операцию голубых касок в Сомали, мы не требовали предварительного достижения политического урегулирования. Там его как не было, так и нет. Почему же в отношении Абхазии представители США выдвигают подобные условия?

Для осуществления своей миротворческой миссии России не нужен картбланш: она действует в полном соответствии с принципами международного права и по просьбе соответствующих государств. В чем мы заинтересованы — так это в содействии мирового сообщества, в том числе в направлении международных наблюдений и оказании материальной поддержки. Здесь заключен большой резерв повышения эффективности как самого миротворчества, так и партнерства между Россией и Западом.

III. Стабильность на пространстве бывшего СССР

Вплоть до последнего момента Запад выступал против распада Советского Союза, проявляя готовность смириться даже с цеплянием за «социалистический выбор» советского руководства. Не случайно поддержка Западом России в августе 1991 года явилась неожиданностью для путчистов. Также безоглядно Запад настаивал на сохранении единства бывшей Югославии. И таким же фальшивым оказался и сигнал, посланный Белграду: югославская армия попыталась достичь этой цели с помощью силы.