6. Последствия падения редуцированных в области согласных

В области согласных явления, вызванные падением редуцированных, были очень заметными.

1. Значительная часть лексики впервые получила последний закрытый слог, что привело к изменениям на конце слов.

Для звонких согласных эта позиция оказалась слабой, происходило ослабление напряжения голосовых связок и артикуляции, что обусловило оглушение конечных согласных: горо[т], ло[п], моро[с]. Процесс оглушения был длительным, завершился неодновременно по разным говорам, а в сев. рус. говорах (Костромская обл., Поветлужье), в вост. говорах Украины до сих пор сохраняется былая звонкость конечных согласных: моро[з], хлi[б]. Оглушение конечных звонких согласных звуков [в] и [в’] привело к появлению в древнерусских словах звуков [ф] и [ф’], встречавшихся до этого лишь в заимствованных словах: [покровъ] > [покроф], [кръв’ь] > [кроф’].

Другим процессом была потеря мягкости конечным губным согласным, и в первую очередь, звуком [м’]. Как известно, в окончании тв. пад. ед. ч. м.-ср. р. существительных и кратких прилагательных, а также в тв. и мест.п. ед.ч. местоимений и полных прилагательных было -мь: городъмь, сынъмь, молодымь, тÝмь, о томь. После падения редуцированных конечный [м’] постепенно отвердел: городом, сыном, молодым, тем, о том. Тот же процесс происходил и в формах 1 л. ед. ч. нетематических глаголов: дамь > дам, Ýмь > ем. Конечный [м’] не отвердевал, если мягкость его поддерживалась аналогией с другими формами слова, где мягкость согласного сохранялась, например, в числительных: семь - семи, семью, восемь - восьми, восемью; здесь сказалось и влияние других числительных - пять, шесть, девять, десять.

На конце слов после падения редуцированных могли оказаться неудобопроизносимые сочетания согласных, которые упрощались. Например, сочетания шумного согласного и плавного [л] или сочетание [р + л], при этом утрачивался плавный (в формах м. р ед. ч. действительного причастия прошедшего времени, входившего в состав аналитических форм глагола): пеклъ, неслъ, сохлъ, везлъ, моглъ, умьрлъ > пек_, нес_, сох_, вез_, мог_, умер_. В русском языке в этой форме появился новый тип суффикса - нулевой – со значением прошедшего времени. Если же за группой согласных следовал гласный звук окончания, то [л] сохранялся: пекла, несла, гребла, сохла, могла, везла.

2. Процессы, вызванные падением редуцированных в середине слов, на стыке морфем (корня и приставки, корня и суффикса), были более многочисленными и значительными.

После падения редуцированных в пределах одного слога могли оказаться согласные звуки, разные по качеству - мягкие рядом с твердыми, глухие рядом со звонкими. Это вызывало многочисленные процессы ассимиляции.

а). Ассимиляции по твердости - мягкости в славянских языках, в том числе и в русском, в основном, регрессивные: [tt’] > [t’t’]; [t’t] > [tt]. Ассимиляция по мягкости весьма убедительно отражена в памятниках, например: вьзяша < възяша, сьвÝдÝтель < съвÝдÝтель, любьви < любъви, где буква ь является только показателем мягкости согласного. В дальнейшем мягкость согласного сохранялась или утрачивалась. Например, сохранили мягкость губные: [в’м’]есте, [в’-д’]еле; и зубные согласные: ве[з’д’]е, [з’д’]елать, ба[н’ш’]ик. В других случаях мягкость утрачивается, например: [дв’]ерь > [д’в’]ерь > [дв’]ерь; [св’]ет > [с’в’]Ýтъ > [св’]ет; [съв’]ÝдÝтель > [с’в’]ÝдÝтель > [св’]идетель. Нередко такие явления связаны с индивидуальным произношением и являются неустойчивыми.

В ряде говоров заднеязычные согласные в положении после мягких согласных подвергаются прогрессивной ассимиляции по мягкости: ба[т’к’]а, ре[т’к’]а, бо[ч’к’]а, до[ч’к’]а. Заднеязычный согласный сохраняет свое качество, приобретает дополнительный признак - палатальность. В памятниках (московских и написанных на территориях близ Москвы) такое произношение отражается с XV в.: бочкю, володкю, степанкя. Оно неизвестно другим восточнославянским языкам (укр. и белор.), следовательно, это более позднее явление. Смягчается, в основном, звук [к] и очень редко смягчаются звуки [г] и [х]: О[л’г’]a (возможно, здесь [г’]-фрикативный), наве[р’х’]y.

Регрессивная ассимилиция по твердости представлена в формах полных прилагательных с суффиксом -ьн-, например, кра[с’ьн]ыи > кра[сн]ый; ме[д’ьн]ый > ме[дн]ый; вÝ[р’ьн]ыи > вÝ[рн]ый. Прoцесс отвердения неодновременно распространялся на разные группы согласных. В первую очередь отвердели зубные - красный, родной, медный, сквозной. Затем и другие согласные - верный, умный. Но [л’] до сих пор сохраняет мякгость (не подвергается ассимиляции по твердости) - бо[л’н]ой, си[л’н]ый, во[л’н]ый.

б). Ассимиляции по глухости - звонкости харатеризуются в русском языке большей устойчивостью и регулярностью.

Ассимиляции по звонкости прекрасно сохраняются в современном произношении, но им нет места в орфографии русского литературного языка, где осуществляется морфологический принцип написания - сохранение единства морфемы.

Примеры: [съб˙]ежалъ > [зб’]ежал; [съг]орÝлъ > [зг]орел; [съж’]алъ > [зж]ал > [жж]ал. В последнем примере представлена полная ассимиляция – к ассимиляции по звонкости добавляется и ассимиляция по месту образования. Особенно интересны те случаи ассимиляций, которые закрепились на письме, что способствовало ослаблению связи с родственными словами, а в некоторых случаях привело к деэтимологизации слов. Например: др.р. къ-дÝ (ср. къ-то, къ-и, къ-гда), сьдÝсь (сьи, сего) > где, здесь; др.р. сватьба (сват, сватать) > свадьба; стьга (стьжька) > сга > зга (ни зги не видно). В памятниках XI в. встречается слово съ-доровъ, где съ- приставка, доров- корень, что находит соответствия в греч. δόρυ (и.-е.*doru-) и санскр. dāru – «дерево», т.е. первоначальное значение слова съдоров – «крепкий, как дерево». Но уже в XII в. на чаре Владимира отмечено написание - здоровье: «а се чара кН0 ВолодИМероВа даВыдоВИчя кто Из Не4 пь4ть тому На çäоровь4».

Ассимиляции по глухости также регулярны в современном произношении, но не отражаются в написании: съказъка > ска[ск]а; лавъка > ла[фк]а. Лишь в отдельных случаях ассимиляции по глухости закрепились на письме, например: пчела из др.р. бъчела (ср. в укр. другое направление ассимиляции - прогрессивное и, как следствие, ассимиляцию по звонкости - бджола из др.р. бъчела). В этом слове исконно был звонкий согласный, слово имело родственные связи с такими словами, как бык, бучень (в говорах бучень - « шмель») и было мотивировано («издавать резкий, громкий звук»). С закреплением нового произношения на письме слово пчела утратило мотивированность и выпало из гнезда родственных слов. Другой пример: затхлый. Какова была внутренняя форма этого слова? Восстановим исконный согласный корня - за-дъх-л-ыи. Корень тот же, что и в словах вз-дох, дых-ание, дух, дох-лый. Здесь представлены разные ступени исторического чередования гласных. Следовательно, первоначальное значение др.р. слова задъхлыи – «задохнувшийся, потерявший дыхание». Ср. архан. тх-лица – «рыба, задохнувшаяся в воде». Однокоренным по происхождению является и укр. слово тхiр – « хорек» из др.р. дъх-орь. В украинском языке это слово стало выступать в новом звуковом облике, отражающем ассимиляцию по глухости, как и в других славянских языках (ср., например, белор. тхор, чеш. tchoř, словац. tchor), и утратило внутреннюю форму – «вонючее, дурно пахнущее животное» (в семантическом отношении есть параллель, например, во французском языке: putois – «хорек» < ст.франц. put – «вонючий» < лат. putidus – «гнилой, зловонный»). В русском слове хорь, хорек отражен другой фонетический процесс, связанный с падением редуцированных, - упрощение группы согласных (дъхорь > тхорь > хорь).

После падения редуцированных иногда возникали неудобопроизносимые, непривычные сочетания согласных, в таких случаях в произношении происходило упрощение групп согласных.

В современном русском языке образовалась целая группа слов с так называемыми непроизносимыми согласными: се[рц]е, со[нц]е, пра[з’н’]ик, ле[с’н’]ица, чу[ств]а и т. д. Новое произношение могло проникнуть в написание, что приводило к деэтимологизации. Ср.: бедро – бедр-ьцевая > берцовая (кость); гърн-ьць (горшок) – гърн-ьчаръ > гончар; полъ сътиньникъ > полтинник; полъ вътора > полтора; чьсть – чьст-ити > чт-ить – «воздавать почести, почитать», но сохранилось и слово чест-ить при выравнивании по аналогии с родственным словом честь и развитии противоположного значения – «ругать».

Kaк особую разновидность упрощения групп согласных, очевидно, можно рассматривать и такое явление как аффрикация, т.е. слияние в произношении двух согласных [тс] или [тш] в один звук - аффрикату [ц] или [ч’]. В современном русском языке аффрикация происходит в формах инфинитива и 3 л. ед и мн. ч. настоящего и будудущего простого времени возвратных глаголов, например: дра[ца] из др.р. дьратися, деру[ца] из др.р. деруться, держи[ца] из др.р. дьржиться. В отдельных случаях аффикация отразилась на письме, тогда слово получило новый облик и деэтимологизировалось. Ср.: дъщанъ (дъска) > [тш’]ан > [ч’]ан; Дьсна (правый приток реки) > [Тс]на > [Ц]на. Ср. параллельные формы (паронимы) полных относительно-притяжательных прилагательных с суффиксом -(ь)ск-, которые появились на базе одной исконной формы. Если гласный в суффиксе -еск- восстанавливался по аналогии с краткой формой прилагательного, где редуцированный был сильным, аффрикации не возникало: казаческий < др.р. казачьскыи (ср. казачьскъ), греческий < др.р. грьчьскыи (ср. грьчьскъ), молодеческий < др.р. молодьчьскыи (ср. молодьчьскъ). Но поскольку [ь] в суффиксе в формах полных прилагательных оказывался в слабой позиции, он мог закономерно утратиться, что вызывало новые фонетические изменения в слове: грьчьскыи > гречскыи > гре[тш’с]кый > гре[ц]кий (с утратой шипящего призвука и образованием свистящей аффрикаты). Слово получает к тому же новое значение. Ср. аналогично: казацкий, молодецкий, немецкий, рыбацкий, дурацкий, где [ц] - не результат древней палатализации, а следствие падения редуцированных, звук, образовавшийся на основе аффрикации после падения слабого редуцированного. Возможно, что новая аффриката [ц] отразилась на письме в этих случаях потому, что вполне привычно встраивается в ряд исторического чередования: [к] (в основе сущ.) / [ч] / [ц]. В других примерах аффрикация наблюдается только в произношении: горо[ц]кой, заво[ц]кой, лю[ц]кой (здесь еще и ассимиляция по глухости).

Диссимиляции, вызванные падением рудуцированных, были распространены в меньшей степени, чем другие процессы, а в литературном языке менее, чем в говорах. Диссимиляции происходят, в основном, по способу образования. Примеры: др.р. мягъко, льгъко > литературном произношении мя[хк]о, льгъко > ле[хк]о; др.р. къто, къ кому, ногъти > (в говорах и просторечии) [хт]о, [хк]ому, но[хт]и. На основе расподобления изменилось и произношение местоимения чьто. В литературном произношении [што] < [тш-то] (утратился первый взрывной элемент), а в сибирском просторечии - второй, что привело к аффрикации - [чо] < [тш-то].

На основе диссимиляции и упрощения групп согласных возникло еще одно интересное явление, история которого не закончилась и в наши дни. Это произношение сочетания [чьн] > [тшн] > [шн] (устраняется первый взрывной элемент). Впервые такая замена появляется в памятниках с XIV в., например, в еванг. 1304 г.: клюшникъ < ключьникъ. В памятниках XV-XVI вв. такие сочетания уже обычны, см. в Домострое: пшенишные, грешневая, бруснишная, перешница.

В моск. говоре (и на южных русских территориях) все без исключения сочетания [чьн] после утраты [ь] должны были произноситься [шн]. В северных, цокающих говорах (арханг., новг., костром.), где [ц] и [ч] не различаются (явление цоканья), группа согласных [цьн] (вм. [чьн]) изменилась в [сн], ср.: еисница, пшенисный, молосный, столесник.

А в современном русском литературном языке произношение [шн] почти исчезло. Еще недавно произносительной нормой было: гре[шн]евая, я[шн]евая, моло[шн]ик, було[шн]ая. Сейчас допускается в произношении и було[чн]ая, и все чаще произносят моло[чн]ик, гре[чн]евая. Осталось лишь несколько слов, где [шн] – литературнвя произносительная норма: коне[шн]о, наро[шн]о, ску[шн]о, скворе[шн]ик, яи[шн]ица, шапо[шн]ый. В чем причины такого «обратного» процесса? Причин несколько. Во-первых, это влияние книжной стихии (в старославянском языке ничего подобного не было, и на письме сочетание чн сохранилось); во-вторых, воздействие аналогии, идущее от родственных слов (начало - начну, ночь - ночной, дача - дачный); в-третьих, омонимическое отталкивание, ср.: точный - тошный, точно - тошно, научный - наушный. Правда, и перечисленные причины до конца не объясняют, почему сохраняется произношение, типа печной, мучной, речной, ведь это слова бытовые (нет влияния книжной стихии) и нет опасности появления омонимии. Есть точка зрения, что такая неустойчивость произношения [чн] (даже у носителей хорошей литературной нормы) связана с усилением за последние 150-200 лет влияния северной русской нормы, где почти не было произношения [шн] (например, у Ломоносова). В современном языке закрепляется произношение [чн], поэтому в новых словах нет сочетания [шн]: ленточный, поточная, съемочный, многостаночный. Остатком на письме и в произношении является [шн] в фамилиях (Шапошников, Свешников, Калашников, Прянишников) и отчествах (Ильинишна, Фоминишна, Кузьминишна, Лукинишна). А также в словах дотошный (из доточьныи) и двурушник (из двуручный, двуручничать - на жаргоне нищих «пользуясь теснотой в толпе, выставлять обе руки для выпрашивания милостыни»), как термин политического содержания - «человек, который под личиной преданности кому-либо действует в пользу враждебной стороны» - впервые употреблено в словаре Ушакова в1935 г. Ср. также укр. рушник (полотенце).

После утраты слабых редуцированных появились сочетания согласных, которые были исконно чуждыми славянским языкам:

а) сочетания согласных с [j]: пе[р’jа] < др.р. перия, коло[с’jа] < колосия, се[м’jа] < семия, хло[п’jа]< хлопия, су[д’jа] < судия, дру[з’jа] < друзия, т.е сочетания исконно твердых согласных с палатальным согласным, которые по ЗСС избегались. Согласный [j] сохранялся лишь после гласных (или в начале слова перед гласным), после согласных он, вызывая смягчение, так называемые j-процессы, ассимилировался еще в дописьменную праславянскую эпоху. Теперь эти сочетания остаются без изменения: ЗСС перестал действовать. Только в укр. и белор. языках и исконных юго-зап. русских говорах сочетания согласных с [j] пережили новые изменения: [j] снова подвергся ассимиляции согласным, который удлинился, ср. укр. життя, суддя, свиння, корiння, зiлля, весiлля и белор. жыцця, судзя, калосся, зелле, карэння, вяселля;

б) сочетания согласных [*tl], [*dl] в восточно- и южнославянских диалектах были невозможны и еще в дописьменную эпоху упрощались, например, др.р. велъ < о.сл.*vedlъ, др.р. плелъ < о.сл. *pletlъ. После падения редуцированных новые сочетания [тл], [дл] уже не упрощались: свÝтьло > светло, метьла > метла, тьлÝти > тлеть, сÝдьло > седло;

в) общеславянские сочетания [*kti], [*gti] по-разному изменились в диалектах: [чи] - в вост.сл. (мочь); [щи] - в ю.сл. (мощь). После падения редуцированных стало возможно произношение но[кт]и < др.р. ногъти, ло[кт]и < др.р. локъти, ко[кт]и < др.р. когъти;

г) изменение новых групп согласных в ряде случаев носило диалектный характер, например, в начале слова в сочетаниях [ръж], [льн] после падения редуцированных оказывается нарушенным принцип постепенного возрастания звучности. В литературном языке изменения в этих сочетаниях не отмечены: ръжаный > ржаной, льняныи > льняной, ръжавыи > ржавый, ръжати > ржать. Но по говорам шло освобождение от труднопроизносимых сочетаний путем развития вторичного гласного в начале слова, причем, в акающих говорах развивался гласный [а] или [и], например, аржаной, иржавый, ильняной, иржати, а в окающих говорах развивался гласный [о], например, оржаной, ольняной.