4. Баллада «Людмила». Полемика эпоху вокруг жанровых сначала признаков баллады.

Любопытно,  _безо что «Людмиле» хронологически  _{который} предшествует незаконченный  _{гораздо} перевод еще  _{нравственными} одной баллады  _{сочетании} Бюргера «Ленардо и  _века Блондина» (в переводе  _{временем} Жуковского – «Ринальдо и  _других Блондина»⁹⁶), а также  _{ознаменовала} оставшийся незаконченным  _{произведения} опыт создания  _{переводы} самостоятельной баллады («Нина»),  _исходе замыслы которых,  _какая в частности, анализируются  _{творцом} В. И. Резановым⁹⁷. Р. В. Иезуитова объясняет  _{вильными} незавершенность первых  _{течением} опытов тем,  _{хронологически} что Жуковский «экспериментирует  _начале на первых порах  _{которых} в области любовной, "чувствительной" баллады,  _{которые} не выходя, однако,  _{янушкевич} за жанровые пределы,  _друг определенные творчеством  _этот его предшественников,  _была и, видимо, понимая  _{отечест} исчерпанность этой  _было жанровой формы,  _{развития} на время оставляет  _ляет ее»⁹⁸. А потому  _нечно обращение поэта  _ский к бюргеровской «Леноре» связано  _{является} с его стремлением  _{балладного} предложить качественно  _снова иной путь  _{перечню} в развитии баллады  _{временем} на русской почве. Авторская  _травли помета к заглавию «Людмилы» –  _{сыгравший} «Русская  _{бюргерову} баллада, подражание Бергеровой  _{чудесное} Леоноре» – свидетельствует  _{говорит} о том, что  _{позволял} Жуковский хотел  _{чинениям} не столько приобщить  _{гораздо} русских читателей  _пушкин к образцам западноевропейской  _{творчестве} баллады, сколько  _{крайней} использовать оригинал  _{является} Бюргера как некий  _{водства} трамплин, отправную точку  _свои для разработки  _{воззрения} балладного жанра  _{обольщенная} на национальной почве.

Показательна  _вода и жанровая преемственность «Людмилы» по  _есть отношению к традиции  _{которая} баллады и XVIII  _{востокова} веку. Речь  _{прозаический} идет и не  _{достаточно} только об интересе  _видите к творчеству Бюргера (к  _{зования} этой балладе  _торого до Жуковского обращались  _ными Н. М.  _писал Карамзин, И. И. Дмитриев,  _{связанные} А. Х. Востоков, М. Н. Муравьев), но  _зыбких и о движении к «русской  _этой балладе» (от «древней  _{подаривший} баллады» Карамзина «Раиса») и мотиве «неверности  _случай возлюбленного», к которому  _личную уже обращались  _свои поэты- сентименталисты. Воздействие  _иначе сентиментализма проявилось  _теми и в общей элегической  _период тональности баллады,  _{вильными} и в характеристике главных  _{представляет} героев (грустная  _левин и мечтательная Людмила  _этой отличается от решительной  _изби и страстной Леноры Бюргера),  _{рыцарством} и в лирических пейзажах с  _{обращался} типичными словами-символами  _{находит} Жуковского («месяц  _{переводит} величавый», «тихая  _{начиная} дубрава», «зерцало  _всегда зыбких вод», «далекий  _{разразившаяся} свод небес»).  _гугнин Таким  _{анализируются} образом, круг  _сами подобных жанровых ассоциаций,  _гнедич осложняясь и дополняясь  _{плетнев} в контексте лирически-медитативной  _{деленную} прозы, элегии греевского типа,  _звучат кладбищенской лирики,  _{публика} замыкается тенденцией  _{исследователи} трактовать балладу  _только в сугубо русском  _{духовного} стиле⁹⁹. Совмещая  _{зачастую} сюжетную схему  _{выделяется} оригинала и балладную  _{напоминает} традицию конца  _{стихотворца} XVIII века,  _{якушкина} Жуковский разрабатывает  _наль принципиально новую  _{субъекти} эмоциональную и стилистическую норму,  _{который} в результате чего  _одной Ленора преображается  _оценке в Людмилу.

«Людмила» является  _начала знаковой балладой  _{хранена} не только в поэтическом  _{сомнению} и переводческом мире  _одной Жуковского, который  _ничего впоследствии обращался  _чить к балладе еще  _дворце дважды («Светлана», 1808 и «Ленора», 1831),  _были но и во всей литературной  _много системе начала  _{дреевна} XIX века. Ее  _{представляет} публикация ознаменовала  _{туманится} собой «начало  _{жуковского} романтизма», а сама  _разб баллада стала «для  _тумана своего времени  _{деятельности} откровением тайны  _{особняком} романтизма» (В. Г. Белинский). Вместе  _{словаре} с тем, после  _любил выхода в печать «Ольги» Катенина (1816) – нового  _став и демонстративно полемичного  _{литературными} перевода «Леноры» Бюргера,  _музыку обе баллады  _левик стали объектом  _{занимаясь} острой полемики  _{замечанию} на страницах журналов¹⁰⁰.

Примечательно,  _столь что «Людмила» была  _{озабочен} воспринята современниками  _{аверинцев} не как перевод-подражание,  _{сравниться} а как «оригинальное  _лето русское, прелестное  _{янушкевича} стихотворение, для  _{остается} которого идея  _столь взята только  _работа из Бюргера... Но его [Жуковского] подражание, – писал  _{добролюбов} Н. И. Гнедич, – не в том  _путях только состояло,  _{литература} чтоб вместо  _{воспитанные} собственных немецких  _{значительно} имен, лиц  _врем и городов поставить  _{отчасти} имена русские. Краски  _{характер} поэзии, тон  _реля выражений и чувств,  _нашей составляющие характер  _формой и дающие физиогномию лицам,  _начале обороты, особенно  _попы принадлежащие простому  _{материале} наречию и отличающие  _{произведения} дух народа  _{которых} русского, – вот  _всех чем Ленора  _{процесс} преображена в Людмилу»¹⁰¹. Исследователями  _первый неоднократно отмечалось,  _{разбойничьей} что, русифицируя  _{характер} оригинал, Жуковский  _{контексте} значительно ослабил  _{сочетающего} просторечный колорит  _{интерес} немецкой баллады,  _{ственной} смягчил грубые  _мысль выражения, усилил благозвучность  _ских стиха, в то время  _сугубо как в Германии  _{эпических} сознательная установка  _{предпосылаются} Бюргера на народность  _{достоинство} трактовалась именно как  _менее потакание грубости  _{основано} и простонародности. Как  _{иезуитовой} отметил Гнедич, «Ленору,  _{трактовку} народную немецкую  _{поэтика} балладу, можно  _разб сделать для  _{господину} русских читателей  _{катенина} приятною не  _{жанровые} иначе как  _{окружающем} в одном только  _{читателя} подражании»¹⁰². В этом  _придал высказывании отчасти усматривается классицистическая установка  _судьбе автора на «приятный» перевод. Однако  _году в своем «подражании» Катенин пошел  _{иезуитова} еще дальше  _кроме Жуковского: несмотря  _{рыцарством} на относительную близость  _{ссылаясь} к структуре подлинника (была  _{сочинении} сохранена строфика,  _ческие система рифм  _также и метрический строй  _нижней стиха), «Ольга» содержит  _первых гораздо больше  _{окружающем} элементов национально-исторического  _{следовательно} колорита.

Таким образом,  _других непосредственным поводом  _{исключительный} для начала  _{веселовский} дискуссии послужила  _{монологической} публикация в «Вестнике  _{составили} Европы» баллады  _этом Жуковского «Людмила». Но  _строк хронологически полемика  _цесс начинается лишь  _{творцом} после публикации  _текста второго «переложения» той  _{туальности} же баллады Жуковским: «Светлана» появляется  _многим в том же «Вестнике  _ярким Европы» в 1813 году (№ 1 и 2) и  _{следить} становится поводом  _{полемика} для первой  _борьбе ответной «реплики» Катенина:  _{пушкина} в № 13 «Сына Отечества» за 1815 год  _родную появляется его  _{особенно} баллада «Наташа». Предметом  _{душечкина} полемики пока в  _{гослитиздат} большей степени является тематический  _{творцом} аспект баллады, нежели  _{напоминает} ее жанровая природа. Участвовавший  _{истории} в Отечественной войне 1812 года Катенин не  _лишь видит иной,  _стихах достойной поэта,  _{формировании} темы, кроме  _{укоризненный} подвига русского  _{лирическое} народа, а потому  _{зования} вневременной, лишенной  _{нального} исторической актуальности «Светлане» он  _{методом} противопоставляет «Наташу»,  _вместе сюжетная канва  _{русская} которой привязана  _примеч к героической современности.

Следующий  _{заострял} обмен репликами  _пере ознаменовался публикацией  _{течением} Жуковским в «Вестнике  _{ключевые} Европы» (1814, № 3) перевода «Ивиковых журавлей» Шиллера. Катенин уже  _также откровенно противопоставит  _{чудесное} им своего «Убийцу» («Сын  _{работах} Отечества», 1815, № 23). Он призывает  _{столько} Жуковского искать  _{возможных} истоки поэтического  _{жуковский} творчества в национальной  _{восприняв} истории, культуре,  _{жуковского} народном творчестве. Его следующая  _{определения} реплика – публикация  _{развитии} баллады «Леший» («Сын  _строк Отечества», 1815, № 47) – полностью  _один основана на русском  _{невозможно} фольклоре, а финальные  _{избранные} строки баллады («Ищет  _{переписка} сына по лесам.  _{остается} Здесь не  _разб найдет; / дай ей боже  _века с ним увидеться  _{потакание} хоть там…») звучат откровенным  _столь вызовом Жуковскому,  _целом для которого  _{живописать} противопоставление «этого» и «того» мира  _местом являлось основополагающим  _{столько} мировоззренческим и поэтическим  _{иезуитова} принципом.

В 1816 году  _{щественной} была опубликована  _{обращением} баллада Катенина «Ольга (Из  _жизни Бюргера)» («Вестник  _{событие} Европы», № 9; «Сын  _{воспоминаниях} Отечества», № 24). Именно  _левин в этот момент  _{позволял} полемика перестает  _сразу быть частным  _{строчек} поэтическим спором  _{нужденный} двух противников и превращается  _{гораздо} в общелитературную дискуссию  _{долбинской} о судьбе жанра  _{которые} баллады. В 1816 году  _{предпосылаются} на страницах журнала «Сын  _{ковского} Отечества» была  _{творчестве} напечатана статья  _{жуковского} Н. Гнедича «О вольном  _своем переводе Бюргеровой баллады «Ленора»,  _{объединенное} в которой, противопоставляя «Людмилу»  _{которую} «Ольге» Катенина,  _{жуковский} автор отдает предпочтение  _манн Жуковскому. Полемическим  _{заимствуя} ответом на статью Гнедича стала  _{фразировал} статья Грибоедова «О  _{раздельно} разборе вольного  _{семенко} перевода Бюргеровой баллады «Ленора»,  _{выборах} которая, напротив,  _{продиктован} содержала  _{подвергаются} явно иронические  _{начиная} замечания в адрес  _{таковое} Жуковского. Припоминая  _{бюргерову} фразу «Стихи  _{мечтательная} их хоть немного  _{временем} жестки, // Но истинно варяго-росски» из  _{принципы} стихотворения К. Батюшкова «Видение  _прочно на берегах Леты»,  _{светланою} Грибоедов перефразировал  _{заранее} поэта и полемически  _{моциональной} обыграл их,  _типи заметив по поводу  _{святочной} некоторых строчек  _{которые} Жуковского:

Хотя и не варяго-росски,

Но  _{откровенно} истинно немного  _тумана плоски¹⁰³.

О том,  _лучше что Жуковский  _пушкин придал значение  _{ивиковых} статье Грибоедова,  _{сомнению} письменных свидетельств  _почве не сохранилось, однако в 1831 году он вновь  _{установка} перевел «Ленору» и  _вместе на этот раз значительно  _ярким ближе к тексту. Вероятно, Жуковский не  _вместе остался глух  _{трепетом} к критике и учел  _{автореф} возражения, высказанные  _поэзия как самим Катениным,  _{победителем} так и защищавшими  _кроме позицию Катенина Грибоедовым  _{построение} и Н.  _{стихотворения} Бахтиным.

Показательно и то,  _слышу что в 1833 году  _{гораздо} в «Московском телеграфе» появляется «примирительная» статья Катенина «Ответ  _{особенно} господину Полевому»,  _только в которой он пишет  _этого следующее: «На "Ольгу" ратует... человек  _этим умный Н. И. Гнедич и  _свою в ином чем  _фразу сведущий, но на беду  _порой свою равно  _{которое} чуждый и языку  _тиков и поэзии немецкой. Безо  _именно всякого внутреннего  _{светлану} убеждения превозносит  _гугнин он "Людмилу" г. Жуковского  _{ставляет} не только выше "Ольги",  _годы выше самой "Леноры" Бюргера,  _{соразмерный} и ошибается во всех своих  _ряде расчетах, г. Грибоедов  _{героине} почти шутя побеждает  _была сего атлета,  _{отделяются} блуждающего на незнакомом  _появл поприще, г. Жуковский, увидя свою  _строк ошибку, не словом,  _{жуковский} а делом признается  _{первоначальный} в ней и вторично  _{говорит} переводит ту же балладу. Вам,  _{переписка} любителю немецких  _этого авторов, и спор  _была сей, и последствия  _попы оного должны  _формы бы, кажется,  _{доминирующим} быть приятными,  _{считался} напротив, вы сокрушаетесь,  _ском вероятно, потому  _жанру что слово  _{трактовку} и дело меня  _выбор вполне оправдали»¹⁰⁴.

Затем  _{профессора} в 1833 году  _годах в полемику включается  _быть A. C. Пушкин,  _лотман который в статье «Сочинения  _{баллады} и переводы в стихах  _вместе Павла Катенина» высказывает  _сестра такое суждение: «Что  _{вятской} же касается несправедливой  _{численные} холодности, оказываемой  _видел публикой сочинениям  _шению г. Катенина, то во всех  _нина отношениях она  _{выделяется} делает ему  _{жуковского} честь... Первым  _баллад замечательным произведением  _{анализируются} г-на Катенина был  _{непривычных} перевод славной Бюргеровой "Леноры". Она  _один уже была  _торию известна у нас  _{таковое} по неверному и прелестному  _{якушкина} подражанию Жуковского,  _именно который сделал  _{святослав} из нее то же,  _{адельстан} что Байрон  _альянс в своем "Манфреде" сделал  _{воейкова} из "Фауста": ослабил  _{течением} дух и формы  _{баллада} своего образца. Катенин это  _гебеля чувствовал и вздумал  _{потакание} показать нам "Ленору" в  _начале энергичной красоте  _{очерчивая} ее первобытного создания,  _пушкин он написал "Ольгу". Но  _{катенин} сия простота  _цесс и даже грубость  _{образный} выражения, сия  _этой сволочь, заменившая  _{слеживаются} воздушную цепь  _{несмотря} теней, сия  _жены виселица вместо  _есть сельских картин,  _{романтизма} озаренных летнею  _{истинно} луною, неприятно  _{романтич} поразили непривычных  _автора читателей, и Н. Гнедич взялся  _{жуковским} высказать их мнение  _стихи в статье, коей  _тура несправедливость была  _{баллада} обличена А. Грибоедовым. После "Ольги" явился "Убийца",  _{фантазии} лучшая, может  _своего быть, из баллад  _усилил А. Катенина. Впечатление,  _через им произведенное, было  _любил и того хуже:  _стихах убийца в припадке сумасшествия  _{течением} бранил месяц,  _{раздумывая} свидетеля его  _придал злодеяния, "плешивым"! Читатели,  _{учебное} воспитанные на Флориане и  _{шествие} Парни, расхохотались  _один и почли балладу  _писал ниже всякой  _{автореф} критики»¹⁰⁵.

Таким образом,  _{любимый} полемика вокруг  _{избранные} балладного жанра оказалась в  _период центре эстетической  _{существенном} борьбы, тем  _одной самым доказывая  _{отделяются} значимость баллады  _пояса для русской  _вера литературы того  _{автореф} времени. Показательно,  _{жуковский} что участь  _{временем} балладного жанра  _этой решалась на материале  _всех переводов: переводческие  _{эстетиков} нормы, которые  _гугнин прослеживаются в том  _кого или ином  _ностью переводе баллады,  _{ивались} не только проливают  _своем свет на разные  _свою стратегии переводчиков,  _{искусный} но и активно участвуют  _{сочинении} в формировании жанрообразующих  _{пересечение} принципов, по которым  _чуждый должна выстраиваться,  _выбор согласно критике,  _рылеев баллада.

Данная полемика – красноречивое  _варвик свидетельство того,  _{привязана} что переводы  _{ссылаясь} баллад занимали прочную нишу  _{примере} в национальной литературе,  _{которых} привнося в нее  _{непривычных} новый репертуар,  _{оригинальной} и по значимости были  _строк равноценны произведениям  _{вильными} оригинальным. Это  _только особенно показательно  _{течением} на примере такого  _{иезуитовой} важного элемента  _этой баллады, как «чудесное». Ведь  _была чудесное в балладах  _{полноты} Жуковского предстает  _{показательно} совершенно в ином  _{позволяю} свете, нежели  _царе например, в богатырских  _{полноты} сказках Востокова  _{ковского} и Державина, где оно остается  _ярким на поверхности, отвечая  _центр запросам сказочной  _очень занимательности: «Жуковский  _{достаточно} изображал не столько  _лучшие фантасмагорическое смешение  _ству обычной действительности  _{временем} и невероятного чудесного  _боже происшествия; сколько  _{жанровые} их несводимость. Он заострял  _жанра разрыв фантастического  _{балладе} и реального и через  _{похищаем} этот разрыв  _{переписка} проникал в новые,  _книгу прежде неоткрытые  _стырь поэзией сферы  _время духовного общения  _{аверинцев} человека с миром»¹⁰⁶. Более  _{методом} того, в системе  _лишь романтического двоемирия Жуковского  _{подобная} чудесное расширяло «представление  _свою о сфере необычного,  _дение исключительного, рассматривая  _годах невероятное, фантастическое  _ставил как некий  _{екатерины} особый, "предельный" случай  _{переводе} этого исключительного», что  _путях порождало в мире  _вода баллады зыбкость  _прозе состояний и чувств  _усилил героев, переходность  _замуж явлений¹⁰⁷.

Подобная новизна,  _{высказывает} естественно, не осталась  _{обязательно} незамеченной читательской  _видит публикой, и об ее восприятии пишет  _блок в своих воспоминаниях  _ставил Ф. Ф. Вигель: «В белевском  _искупл уединении своем,  _{словаре} где проводил  _{охватывать} он половину года,  _новом Жуковский пристрастился  _просто к немецкой литературе  _{следовательно} и стал нас  _была потчевать потом  _номере ее произведениями, которые  _{откровенно} по форме и содержанию  _есть своему не совсем  _веру приходились нам  _появл по вкусу. Упитанные  _{парадокс} литературою древних  _{выделяется} и французскою, ее покорною  _{пространства} подражательницей (я говорю  _{значител} только о просвещенных  _{ставляет} людях), мы в выборах  _{хронологически} его увидели  _{находит} нечто чудовищное. Мертвецы,  _{катенина} привидения, чертовщина,  _{баллада} убийства, освещаемые  _{востокова} луною, да это  _{произведения} все принадлежит  _оперу к сказкам да разве  _{привязана} английским романам;  _{последней} вместо Геро, с нежным  _{которого} трепетом ожидающей  _{веселовский} утопающего Леандра, представить  _примет нам бешено-страстную  _чужд Ленору со скачущим  _{поэтическому} трупом любовника! Надобен  _нечно был его  _{записных} чудный дар,  _{жуковский} чтобы заставить  _{повторит} нас не только  _была без отвращения  _была читать его  _родную баллады, но,  _{обратиться} наконец, даже  _{пилигримка} полюбить их. Не  _{которых} знаю, испортил  _ских ли он наш вкус;  _вместе по крайней мере создал  _{составили} нам новые  _новом ощущения, новые  _здесь наслаждения. Вот  _{читателя} и начало у нас  _{широких} романтизма»¹⁰⁸.

«Людмила», таким,  _{переводил} образом, ознаменовала  _{оригинальной} собой новое  _{гуковский} жанровое содержание баллады,  _{простота} что поначалу  _{невозможно} натолкнулось на стену  _чество непонимания и отчуждения. Причины  _{относительную} такого непонимания  _ному кроются не только  _тяжким в фантастическом ореоле баллады,  _круг который складывался  _{серьезность} в литературе предромантизма. Не  _{героини} нова была  _{избранные} и жанровая форма  _только баллады. Революционность «Людмилы» заключалась  _{крайней} в принципиально новой  _{охватывать} эстетической системе,  _были внутренне органичной  _{русский} и завершенной. Если  _{воспитанные} предшествующие балладные  _блок опыты отличались  _{проявление} разрозненностью и фрагментарностью  _жила новых элементов  _{зования} в странном сочетании с нормами  _сферах старой поэтики,  _разгар то здесь новые  _была тенденции составили единое  _{ковского} целое. Целостность  _{прозаический} художественного мира  _можем баллады никак  _{объективно} не укладывалась в привычные  _писал нормы литературной  _лась оценки. Как  _{рассеянная} объясняет Ю. М. Лотман,  _{монологической} в балладном мире  _xviii связь фантастики  _свои с сюжетностью «противостояла  _{жуковский} основным структурообразующим  _{подражает} принципам карамзинизма», который,  _{предпосылаются} впитав в себя  _{касается} скептицизм XVIII  _{мечтательная} века, мог  _{баллады} принять чудесное  _{сочетании} только как  _можешь игру ума  _{королевы} и фантазии¹⁰⁹.

Принципиально новое  _{катенина} наполнение понятия,  _{адельстан} которое вплеталось  _{проявилось} в эстетику Жуковского,  _{любимый} не всегда находило  _вера понимание среди  _{свободы} его современников. Особенно  _{мечтательная} часто критики  _{эйхгорна} высказывались о присущем  _{наизусть} балладе авторском  _шутя произволе. Так, Гнедич негодовал: «Кто  _{ковского} предузнает, куда  _{баллада} занесет их воображение  _здесь на этом новом  _оноре поле, не имеющем  _вместе пределов ни истины,  _{душечкина} ни вкуса»¹¹⁰. Ему  _план вторит Мерзляков в своем «Письме  _{события} из Сибири»: «Скажите,  _{фантазии} милостивые государи,  _{эльвина} баллада имеет  _{фантазии} ли какие-нибудь для  _{веселовский} себя правила,  _жанра так, как  _через всякий другой  _роль род, получивший  _{всеохватное} право гражданства  _{лирической} в кругу литературы?». И  _{стихотворца} далее: «Теперь  _{моральным} бог знает  _{жуковский} что: ни вероятия  _{раздумывая} в содержании, ни начала,  _{балладу} ни конца, ни цели,  _{объективно} ни худой, ни доброй:  _мысли все достоинство  _лишь в слоге»¹¹¹. В данном  _тского случае речь  _{баллада} идет о существенном  _именно сдвиге в рациональном  _единой восприятии действительности,  _альянс с которым столкнулись  _водных современники. Новизна  _{родственной} баллады в рамках  _{простота} романтической эстетики  _своих состояла как  _{семенко} раз-таки в принципиальном  _читал отказе от логических  _усилил суждений об окружающем  _{поводом} мире, от его  _{придерживается} оценки с точки  _{невероятного} зрения традиционных  _первая понятий, с позиции  _{жуковский} обыденного сознания.