Раздел VI

Моей груди такого сердца я б не пожелал Из уваженья к остальному телу. Шекспир

(1543 г.) Примерно через год после казни Катарины Говард Генрих женился в шестой и последний раз, женился в полном соответствии с шутливым предположением своих подданных на вдове по имени Катарина Парр, женщине благоразумной и добродетельной. Она была вдовой покойного лорда Лэтимера и уже немолодой женщиной. Ей удалось осторожностью и тактом несколько усмирить капризный характер тирана в семейной жизни.

Однако по отношению к своим подданным король оставался столь же грозным, как и раньше. Последнее время он страдал от язвы на ноге, боль от которой в сочетании с его дородностью и наступающим одряхлением обострила его раздражительность и вспыльчивость до такой степени, что редко кто из его ближайшего окружения приближался к нему без страха. В это время для человека, рискнувшего разойтись с королем во мнении, как справедливо предполагалось, надежды на прощение не оставалось.

Хотя его здоровье быстро ухудшалось, его неумолимая жестокость проявлялась не реже, чем в прошлом, и обрушивалась на всех без разбора: то на католиков, то на протестантов. Последними жертвами необоснованных подозрений тирана были герцог Норфольк и его сын Генри Говард, граф Сарри. А ведь герцог служил королю долго и преданно, проявляя при этом большой талант. Его сын также подавал большие надежды, выделяясь самыми разнообразными достоинствами и преуспевая на всех поприщах: в учебе, при дворе, на военной службе, он превосходил всех в военных упражнениях, бывших тогда в таком почете; он всячески поддерживал изящные искусства, в которых и сам немало преуспел. При этом замечательно то, что он был первым, кто довел наш английский язык в поэтических упражнениях до известной степени совершенства. В своих сонетах он воспевал прекрасную Джеральдину¹¹, отстаивая ее превосходство в красоте повсюду, где об этом заходил разговор. Однако перечисленные достоинства не спасли его от подозрений Генриха; будучи отстранен от управления Булонью, он обронил несколько неосторожных фраз, выражавших его презрение к королевским министрам. А к этому времени все семейство Норфольков было неприятно королю из-за недавней измены ему Катарины Говард, _— казненной королевы. Так или иначе, были отданы тайные приказы об аресте и отца, и сына. Оба были арестованы в один и тот же день и заключены в Тауэре. Поскольку Сарри был членом только палаты общин, суд над ним был более скорым. Что же касается доказательств вины, то нашлось немало осведомителей, достаточно подлых, чтобы предать и тайны доверительных бесед, и родственные связи. Среди выступивших против Сарри обвинителей были и его родная сестра, вдовствующая герцогиня Ричмондская, и его самый близкий друг Ричард Саутвелл, обвинившие его в неверности королю.

Создается впечатление, что в то ужасное время во всей нации не сохранилось ни чести, ни верности. Сарри отмел все обвинения и вызвал обвинителей на поединок. Однако, и в этом ему было отказано. Самым серьезным обвинением было то, что Сарри на своем щите начертал герб Эдуарда Исповедника, что само по себе дало повод заподозрить его в тайном стремлении завладеть короной. На это обвинение он не дал ответа, да и какой ответ мог бы его спасти в тех условиях, когда ни парламент, ни судебное жюри не руководствовались иными аргументами, нежели королевская воля. Поэтому молодой вельможа, несмотря на красноречивую и мужественную защиту, был обвинен в государственной измене и приговорен к казни, которая тут же была совершена на Тауэр-Хилл.

Тем временем герцог пытался смягчить гнев короля письмами, в которых выражал полную покорность, но напрасно: сердце этого монстра редко поддавалось добрым чувствам. Парламент, собравшийся 14 января 1547 года, обнаружил уже готовый акт об измене, составленный заранее против герцога, поскольку были сомнения, удастся ли обвинить его при честном слушании в палате пэров. Смертный приговор был утвержден и немедленно отправлен лейтенанту Тауэра. Герцог приготовился к смерти. Следующее утро должно было стать последним в его жизни. Но случилось событие, возымевшее большие последствия для всего королевства и отменившее назначенную казнь.

Король уже некоторое время находился на волоске от смерти, и состоявшие при нем придворные видели неизбежность его кончины. Боль в ноге стала особенно нестерпимой и вместе с чудовищной полнотой приковала его к постели. Это привело его в такую же ярость, какой был бы охвачен скованный цепью лев. Ранее он был суров и жесток. теперь он стал ужасен. В таком состоянии он провел последние 4 года своей жизни, внушая всем страх и мучая самого себя, так как его придворные, опасаясь навлечь на себя гнев своего государя, были заняты, в основном, тем, как бы накликать беду друг на друга.

Поэтому он терзался страданиями, не ведая о приближающемся конце, так как никто из приближенных не решался открыть ему правду, памятуя о том, что слишком многие были казнены за предсказание смерти короля. Но однажды сэр Энтони Денни открыл умирающему страшную правду, и тот, вопреки ожиданию, воспринял это известие с выражением благодарности. Его муки и раскаяние в этот момент были сильнее, чем это можно выразить. Он пожелал, чтобы послали за архиепископом Крэнмером, но когда прелат вошел к нему, он не мог говорить. Крэнмер попросил его подать какой-нибудь знак того, что он умирает во Христовой вере. Король скрестил руки на груди и тут же умер на 37-ом году своего царствования и на 56 ом году жизни.

Многие короли были тиранами из-за оппозиции или мятежа; некоторые _— вследствие влияния фаворитов; третьи, _— выражая интересы какой-либо партии, но Генрих VIII был жесток исключительно по своей развращенной натуре; жесток в управлении, жесток в религиозной борьбе, жесток в семейной жизни. Наши богословы положили немало стараний на то, чтобы как-то реабилитировать характер этого жестокого принца, уверяя, будто его поведение и наша реформация имеют между собой какую-то связь. Нет ничего более абсурдного, чем защищать одно другим. Самые благородные побуждения не оправдывают порочные средства. Ужасно и то, что некоторые люди искренне считают жестокость и несправедливость необходимыми условиями нашего святого искупления.

"Вспыльчивость короля стала настолько неуправляемой, что многие пали ее жертвами. Его королева, которая ухаживала за ним с трогательными нежностью и заботой, как будет видно из следующего рассказа, едва не разделила их участь.

Излюбленной темой Генриха было богословие, и вот однажды Катарина неосторожно попыталась выдвинуть какие-то возражения против его аргументов. Генрих, сам усиленно поощрявший ее осмелиться и разойтись с ним во мнении, пожаловался на ее упорство епископу Винчестерскому Гардинеру, бывшему в то время канцлером. А тот, в свою очередь, представил ему королеву опасной еретичкой и постепенно распалил ярость короля до такой степени, что последний приказал ему заготовить указ об аресте королевы за государственную измену. К счастью этот документ попал в руки одного из друзей королевы, который немедленно поставил ее в известность об этом. На следующий день, нанося обычный визит королю и увидев, что он хочет заставить ее вести диспут на богословские темы, она скромно отклонила это предложение, сказав, что бедной женщине не пристало спорить с тем, кто превосходит всех умом и образованием и наделен властью повелевать не только ею, но и всем миром; а если она когда и осмеливалась возражать против выдвинутых им тезисов, то только ради того, чтобы занять его беседой и отвлечь его от нестерпимой боли. Эта своевременная лесть внезапно оживила в нем былую привязанность к ней, и когда канцлер, сопровождаемый стражей вошел, чтобы арестовать королеву, Генрих грубо одернул его, назвал мошенником, дураком и животным и приказал ему убираться прочь." (Из книги де Мольвиля "Великобритания")