7.2.2. Практическая недостаточность гедонистического критерия

Анализ удовольствия показывает, что это понятие настолько общее, что само по себе не способно определить человеческие поступки:

«Утверждение, что окончательная цель всех поступков есть (прямо или косвенно) удовольствие, т. е. удовлетворение действующего лица, так же бесспорно, но и так же бессодержательно, как, например, утверждение, что все поступки чем-нибудь кончаются или что все действия к чему-нибудь направлены»¹²⁴.

Утверждение, что достижение предмета желания доставляет удовлетворение, есть пустая тавтология, которая не дает никакого указания на то, что следует делать. Ведь такое удовлетворение можно получить с помощью самых разных предметов – от алкоголя до мистического переживания, и сами предметы желания меняются для одного и того же субъекта в зависимости от обстоятельств. Вопрос осложняется еще больше из-за присутствия в человеке стремлений противоестественных, осуществление которых хотя и доставляет желаемое удовольствие, но вместе с тем ведет его к явной и несомненной гибели, т. е. к тому, что для всякого человека в высшей степени нежелательно, а также из-за присутствия человеческого разума, сравнивающего различные (естественные) влечения и удовольствия друг с другом и оценивающего их по их дальнейшим последствиям. При таком рациональном подходе можно прийти к самым разным заключениям, вплоть до самоубийства, как это сделал Гегезий Киренский (320 – 280 гг. до Р. Х. ).¹²⁵

Итак, само по себе удовольствие есть нечто пустое, неопределенное и неспособное сообщить нам, к каким целям стремиться.

«Простое стремление к удовольствию не может быть принципом деятельности, потому что само по себе оно неопределенно и бессодержательно, а свое действительное, но совершенно неустойчивое содержание имеет только в случайных предметах, его вызывающих»¹²⁶.

Как пишет Б. Рассел¹²⁷, принципиально неверно считать, что представление возможного удовольствия вызывает желания, совсем наоборот: мы получаем удовольствие в результате исполнения желаний, объекты которых могут быть очень разными. Это означает, что желания и их появление не зависят от удовольствия, обещаемого этими объектами, но напротив – удовольствия зависят от исполнения желаний самыми разными объектами, то есть удовольствие – это следствие цели, а не сама цель. Об этом свидетельствует, например, стремление новорождённого к материнской груди, когда он ещё не испытал удовлетворения от прикладывания к ней, или сильное любовное влечение к определенному лицу другого пола; тут факт обладания именно этим лицом желается как величайшее блаженство, перед которым исчезает желательность обладания всяким другим лицом, между тем реальная приятность, доставляемая этим бесконечно желаемым фактом, наверное, ничего общего с бесконечностью не имеет и приблизительно равна приятности всякого иного удовлетворения данных инстинктов.¹²⁸

Недостаточность гедонистического критерия ясно видна из вынужденного признания Миллем существования качественных характеристик удовольствия. Данный факт свидетельствует о том, что само удовольствие не может быть конечным и исчерпывающим критерием добра и должно быть дополнено другими критериями, которые уже не должны быть удовольствием. Если существуют удовольствия лучше других, то существуют и те, что хуже; возможно, есть даже плохие удовольствия.

Как отличить «высокие» удовольствия от тех, что «ниже»?

Различение видов удовольствий, сделанное Миллем (и Эпикуром), ближе к истине, чем грубый гедонизм Бентама (и Аристипа); однако оно одновременно выявляет ошибочность самого гедонизма. Здесь видно, что удовольствие не только не является содержанием и определением добра (т. е. добро не означает удовлетворение), но даже то, что оно не может быть безусловно хорошим.