Никомахова этика1

Теперь надо рассмотреть, что такое добродетель. Поскольку в душе бывают три настроя – страсти, способности и устои, – то добродетель, видимо, последняя из них. Переживанием стра­сти я называю влечение, гнев, страх, отвагу, злобу, радость, любовь, ненависть, тоску, зависть, жалость – все, чему сопутствуют удовольствия или страдания. То, как мы подчиняемся страстям, – это способности, как, например, нас можно заставить страдать или разжалобить. Нравственные устои, или склад души – это то, в силу чего мы хорошо или дурно владеем своими страстями, например, если гневаемся слишком бурно или вяло, то владеем плохо, если держимся середины, то хорошо. Так и с другими страстями. <...> За страсти мы не заслуживаем ни похвалы, ни осуждения – не хвалят за страх или гнев вообще, а за что-то конкретное. А вот за добродетели и пороки мы достойны похвалы и осуждения.

Страшимся и гневаемся мы спонтанно (aproairetos), а добродетели, напротив, включают сознательный выбор (proairesis), во всяком случае, его предполагают. В связи со страстями говорят о движениях души, а в отношении добродетелей и пороков говорят о наклонностях. <...> Способности в нас от природы, а добродетельными или порочными от природы мы не бываем. Поскольку добродетели не страсти и не способности, выходит, что это устои.

Впрочем, недостаточно сказать, что добродетель – это нравственные обычаи поведения, надо показать, каковы они. Всякая добродетель доводит до совершенства то, благом чего она является, ибо доводит до конца выполняемое дело. Скажем, зоркость доводит до совершенства глаза и зрение, ибо мы все замечаем. Так же истинные достоинства делают коня пригодным как для бега, так и для верховой езды и боевого сражения. Поскольку это повсеместно, то равно проявлено и в отношении человека, который всегда хорошо выполняет свое дело, поэтому рассмотрим природу его добродетели.

Во всем непрерывном и делимом можно увидеть большие, меньшие и равные части либо по отношению друг к другу, либо к нам, а равенство (to ison) – это некая середина (meson ti) между избытком и недостатком. Я называю серединой вещи то, что равно удалено от обоих краев, причем она одинаково равна для всех. Серединою по отношению к нам я называю то, что не избыточно и не недостаточно. Например, если десять много, а два – мало, то шесть принимают за середину, ибо насколько шесть больше двух, настолько же меньше десяти, а это и есть середина в арифметической пропорции.

Но не следует только так воспринимать середину. Ведь если пища на десять мин – много, а на две – мало, то наставник в гимнастических упражнениях не станет предписывать питание на шесть, ведь этого может быть много или мало для конкретного человека. Для Милона это мало, а для начинающего – много. Так обстоит с бегом и борьбой. Поэтому излишка и недостатка знаток избегает, он ищет середины, причем выбирает середину не ради самой вещи, а ради нас.

Если всякая наука преуспевает, стремясь к середине, к ней ведя свои результаты, то о совершенно выполненных делах говорят: ни убавить, ни прибавить. При этом имеют в виду, что избыток и недостаток гибельны для совершенства, а обладание серединой благотворно, причем искусные (agathoi) мастера, как мы утверждаем, работают с оглядкой на это правило. Так добродетель, как и природа, будучи искусностью мастера, стремится попадать в середину.

Я имею в виду нравственную добродетель, именно она сказывается в страстях и поступках, где и возникают избыток, недостаток и середина. Например, в страхе и отваге, влечении, гневе и сожалении, удовольствии и страдании возможны недолет и перелет, а это уже нехорошо. В должных обстоятельствах, для конкретного предмета, ради определенной цели и нужным способом самое лучшее – найти середину, что и свойственно добродетели.

Так и в поступках бывает избыток, недостаток и середина. В страстях и поступках сказывается добродетель, за проступки и бездействие не похвалят, а середина и похвальна и успешна, то и другое относят к добродетели. Следовательно, достоинство состоит в обладании серединой, существует постольку, поскольку ее достигают.

Совершать проступок можно по-разному (зло, как выражались пифагорейцы, принадлежит беспредельному, а благо – определенному), но поступать правильно можно одним-единственным образом. Недаром первое легко, а второе трудно, ведь просто – промахнуться, трудно – попасть в цель. Стало быть, избыток и недостаток присущи порочности (kakia), а обладание серединой – добродетели. Лучшие люди просты, порок многосложен. <...>

Однако не всякий поступок и не всякая страсть допускает середину, ибо у некоторых страстей в самом названии заложено дурное качество (phaylo tes), например злорадство, бесстыдство, злоба, а из проступков – блуд, воровство, человекоубийство. Все это считается дурным само по себе, а не по недостатку или избытку, значит, с этим никогда не поступают правильно. Невозможно блудить по обстоятельствам, ибо любой поступок развратного человека будет порочным. Если б было иначе, то и в беззаконии, трусости, распущенности были бы возможны мера и середина, избыток и недостаток, а также избыток избытка и недостаток недостатка. Подобно тому, как не существует избытка благоразумия и мужества, ибо середина здесь – это вершина, так в пороках невозможны ни середина, ни избыток, ни недостаток, ибо порок есть всегда преступление. <...>

Мужество (andreia) – это обладание серединой между страхом (phobos) и отвагой (tharrhe). Трудно найти имя для тех, у кого избыток бесстрашия (aphobia), но кто излишне смел, тот смельчак (thrasys), а кто чрезмерно пугается, тот трус (deilos,).

Что касается удовольствий (hedonai) и страданий (lypai), то соразмерность – это благоразумие (sophrosyne), а чрезмерность будет распущенностью (akolasia). Людей, которым не достает чувствительности, можно назвать бесчувственными (anaisthetoi).

Что касается дарения (dosis) имущества и его приобретения (lepsis), то соразмерный дар назовем щедростью (eleytheriotes), избыток – мотовством (asotia), а недостаток – скупостью (aneleytheria). <...>

В отношении чести (time) и бесчестия (atimia) скажем, что лучше всего соразмерность (megalopsykhia), избыток назовем спесью (khaunotes), а недостаток – унижением (mikropsykhia). <...>

Всякое учение и искусство, а также поступки и сознательный выбор стремятся к благу. Поэтому справедливо определяют благо как то, к чему все стремится. <...> Желанно благо одного человека, но прекраснее и божественнее благо народа и государства. <...> Человеку образованному свойственно добиваться точности для каждого рода предметов в той степени, в какой это допускает сама природа предмета. Нелепо довольствоваться правдоподобными рассуждениями математика и требовать от ритора строгих доказательств.

Всякий правильно судит о том, что знает, для этого он подходящий судья. Знакомый с частным и образован применительно к частному, а универсально добродетельный человек образован всесторонне. Вот почему юноша – неподходящий слушатель наук о государстве, ибо его неопытность в житейских делах ограничивает его рассуждения. Покорный страстям, он будет слушать впустую, без пользы, тогда как цель данного учения не познание, а поступки. Впрочем, зелен ли человек годами или нравом, зависит не от возраста, а от того, живет ли он по страсти или по разуму. Невоздержанным людям знания не помогают, зато тем, чьи стремления и поступки согласованы с логикой (kata logon), знать подобные вещи в высшей степени полезно. <...>

Большинство утонченных людей счастьем называют высшее благо, но и благоденствие (to ey dzen) и благополучие (to ey prattein) также называют счастливой жизнью (to eydaimonein). Что же касается счастья как такового, то здесь возникает множество расхождений, и большинство судит не так, как мудрецы. <...> Вот почему, чтобы достойно судить о прекрасном и правосудном, вообще о предметах государственной науки, нужно быть хорошо воспитанным в нравственном смысле. Ведь начало здесь уже дано, если это очевидно, то нет надобности в разных «почему». <...> Большинство, сознательно выбирая скотский образ жизни, сами обнаруживают свою низменность, хотя и оправдывают себя тем, что страсти сильных людей похожи на страсти Сарданапалла. <...>

Счастье как цель действий – это нечто совершенное, полное, конечное и самодостаточное. <...> Жизнь представляется чем-то общим для человека и растений, а искомое присуще только человеку. Следовательно, нужно исключить из рассмотрения жизнь с точки зрения питания и роста. Но и жизнь с точки зрения чувства дана и лошади, и быку, всякому живому существу. Остается жизнь обладающего логикой и суждениями существа (to logon ekhon). Хоть и эта жизнь непроста, следует именно ее считать основой деятельности. <...> Дело человека – его жизнь – это деятельность души и поступки при участии суждения, дело же достойного мужчины – делать это хорошо (to еу) и прекрасно в нравственном смысле (kalos). Каждое дело приемлемо, если исполнено с присущим достоинством. Человеческое благо – деятельность души сообразно самой полной и совершенной добродетели. Но и одна ласточка не делает весны, как и один теплый день. За один день и в краткое время блаженными и счастливыми не делаются. <...> Ни быка, ни коня, ни ребенка счастливыми не назовешь, ведь для счастья нужны полнота добродетели и полнота жизни <...> но нелепо, если живых не хотят признавать счастливыми из-за возможных перемен. Есть иное естество (physis) души, лишенное суждения, оно все же как-то ему причастно (metekhoysa logoy). <...> Но есть и другая часть души, существующая вопреки суждению (para logon), которая борется с суждением и тянет в обратную сторону <...> когда рука или нога дают маху, это заметно, но что происходит с душой, этого мы не видим. <...>

Таким образом, часть души, лишенная суждения, тоже представляется двусложной. Одна часть – растительная – никак не участвует в суждении, другая – подвластна влечению, послушна суждению или не повинуется ему. Когда мы говорим «суждение имеет отца и друзей», то подразумеваем далеко не математическое отношение. Даже лишенная суждений часть души в каком-то смысле им подчиняется, без чего невозможны были бы поощрения и обвинения. Тогда двусложной будет часть души: с одной стороны, она и обладает суждением и сама по себе, с другой – слушается суждений, как ребенок отца.

Учитывая это различие, подразделяют и добродетели, ибо одни мы называем дианоэтическими, мыслительными, а другие – эти­ческими, нравственными. Мудрость, сообразительность, рассудительность – это умственные достоинства, а щедрость и благоразумие – нравственные. Рассуждая о склонностях, мы не говорим, что человек мудр или сообразителен, но говорим, что он уравновешен и благоразумен. Но и мудрого мы хвалим за настрой души, а заслуживающие похвалы склонности называем добродетельными.