2. Природа норм литературного языка

Вопрос о нормативности языковых фактов является одним из самых важных для всех носителей русского языка, поскольку построение любого общественно значимого текста связано с учетом определенных параметров: 1) регулярности употребления того или иного способа выражения; 2) соответствия этого способа выражения возможностям системы литературного языка; 3) общественного одобрения этого способа выражения. Только наличие всех этих признаков позволяет в каждом конкретном случае решать вопрос о соответствии того или иного языкового факта нормам литературного языка. Понятие нормы затрагивает все уровни языковой системы*, поэтому оно требует как отдельного, специального, рассмотрения, так и постоянного обращения к нему в процессе изучения всех разделов современного русского языка.

Несмотря на то, что категория нормы является одной из центральных категорий лингвистики, теория нормы все еще остается противоречивой. Еще в конце 60-х гг. В.А. Ицкович указывал на двоякое истолкование нормы: «Во-первых, нормой называют общепринятое, закрепившееся в языке употребление, во-вторых, нормой называют употребление, рекомендованное грамматикой, языком, справочником» [Ицкович 1968. С. 4-5]. Трактовка нормы как соответствия правилам, зафиксированным в грамматиках и словарях, привела к тому, что норма стала фактически отождествляться с кодифицированностью. Таким образом, перед лингвистами возникла проблема обоснования нормы как лингвистической категории и определения ее источников.

Ф. де Соссюром было предложено выделять два уровня абстракции – «собственно язык» (как систему) (фр. «langue») и «речевой акт», или высказывание (фр. «acte de parole»). Позднее Л. Ельмслевом (а вслед за ним Э. Косериу) была предложена трехуровневая модификация соссюровской схемы: уровень «собственно язык» («langue») был расщеплен на два подуровня (по Ельмслеву – «структура» и «норма», по Косериу – «система» и «норма»).

Общим местом в теории нормы явилось положение о системе как источнике нормы, нашедшее воплощение в классической триаде Э. Косериу «система – норма – речь», где норма понимается как «совокупность наиболее устойчивых, традиционных реализаций элементов языковой структуры, отображенных и закрепленных общественной практикой» [Скворцов 1970]. Норма, таким образом, представляется производной от языковой системы, что обусловливает ее объективность.

Тем не менее, языковеды, исследуя возможные источники нормы, часто обращались к социально-языковым фактам, лежащим вне системы. Так, Р.И. Аванесов отмечает, что «языковые нормы развиваются в обществе по внутренним законам, присущим системе языка, а также под воздействием внешних условий жизни общества. Нормы эти развиваются в обществе стихийно» [Аванесов 1984. С. 10]. Это определение фиксирует противоречивый характер нормы: с одной стороны стихийность развития, с другой – принадлежность к языковой системе. Это же положение отмечено и в работах Б.Н. Головина: «Противопоставление структуры (системы) языка и нормы носит скорее умозрительный, чем оправдываемый системой языка характер. Получается, что структура языка берется вне ее функционирования, как некий образец, абстракция, созданная мыслью лингвиста» [Головин 1988. С. 18].

Проблема соотношения нормы и системы сформулирована Л.П Крысиным: «Под языковой нормой обычно понимают совокупность наиболее устойчивых, освященных традицией языковых средств и правил их употребления, принятых в данном обществе в данную эпоху. Норма противопоставлена системе, понимаемой как присущие тому или иному языку возможности выражения смыслов. Далеко не все из того, что может язык, что разрешает языковая система, принимается нормой» [Крысин 2008].