Десятый раз

— Так вот ты где! Наконец-то.

Я слышал быстрые шаги капитана в коридоре, но вероятность того, что он пройдет мимо обсервационной, казалась мне более желанной.

— Я тебя везде ищу, Спок, — тяжело дыша, сообщил он.

Джим выглядел значительно лучше. Доктор МакКой, видимо, каким-то образом купировал его аллергическую реакцию на флюоресцирующий продукт, раз он восстановил рассудок и способность ходить без поддержки. Однако он пока не надел золотистую рубашку капитана; он был в черном.

— С какой целью вы искали меня?

— Просто… просто так. Ну, знаешь, обменяться парой слов, поздороваться.

Он попытался небрежно опереться на косяк двери, но не сумел, потому что автоматический сигнал тревоги пискнул, едва его плечо коснулось чувствительной к давлению поверхности, и капитан испуганно подпрыгнул.

— Двери работают на основе пневматико-гидравлической системы…

— Да, я в курсе, Спок.

Джим без тени смущения вошел внутрь, лукаво ухмыляясь.

— Это единственная причина, по которой вы хотели меня видеть?

— А?

— Вы хотели увидеть меня только для того, чтобы поприветствовать?

— О. Нет, нет, у меня есть к тебе разговор.

Я сел на скамейку спиной к капитану, ожидая, пока он заговорит. Его дыхание, все еще неровное, стало громче, когда он осторожно приблизился. Что-то было не совсем в порядке, и это мгновенно встревожило меня.

Воздух, проходивший внутрь и наружу сквозь его приоткрытые губы, создавал звук, который грохотал в моих ушах.

Квадратный корень из пи равен один запятая семь семь два четыре пять три восемь пять…

— Это насчет вчерашнего.

После этих слов шанс, что капитан хотел побеседовать исключительно о науке, прекратил свое существование.

— Мои воспоминания довольно перемешаны… и я не особо… — Он умолк и сделал еще один глубокий вдох. Воздух наполнил его легкие оглушительным потоком.

Для мгновенной транспортации объекта его молекулы разъединяются и воссоединяются в короткий промежуток времени, в то время как поток материи путешествует по подпространству…

— Но у меня есть пара вспышек… впечатлений, что ли. И кое-какая чушь, которую я мог… ляпнуть. Или вытворить.

— Какая «чушь»?

Я знал, что он на мгновение улыбнулся, хоть и не видел его лица.

— А вот об этом я хотел спросить тебя. Потому что я знаю, что выдумал половину произошедшего и оно могло даже не произойти, но часть… и я боюсь, что мог…

— Пожалуйста, сформулируйте свой вопрос более четко, капитан.

Уши непривычно горели. Возможно, я все же заболел. Возможно, я нуждался именно в прохладном успокаивающем прикосновении. Возможно, влажный рот вокруг…

В человеческих единицах измерения скорость света приблизительно равна двумстам девяноста девяти миллионам семистам девяноста двум тысячам четыремстам пятидесяти восьми…

— Штука в том, что я помню ощущение… Я помню, мне кажется, я помню, как…

В ожидании я пытался подавить инстинкт, прогоняя в голове как можно больше вычислений одновременно, потому что я не мог позволить себе даже секундной задумчивости. Ни единой мимолетной мысли. Слабое, шаткое спокойствие, которому Джим постоянно угрожал, сейчас дрогнуло прямо перед моими глазами.

— Я… я не сделал ничего неприемлемого?

— Поясните.

Несмотря на протесты мистера Чехова, на Земле комплексные числа были открыты итальянским математиком Джероламо Кардано…

Для меня было ново испытывать столь поразительную сложность в исполнении настолько простой задачи, как контроль эмоций в присутствии капитана.

— Я не… пытался поцеловать тебя?

Я обернулся, не в силах противиться искушению, хоть я и знал, что реакция материи-антиматерии, заряжающая реакторы, регулируется магнитными констрикторами и нуждается в кристаллах дилития для… я не должен был, и ошибка стоила скудных остатков моей дисциплины.

Ведь мой образ мыслей внезапно, шокирующе изменился; логичный, организованный и черно-белый, он превратился в пугающе пестрый вихрь ощущений и эмоций, и я мог восхититься мускулистыми руками Джима в майке с короткими рукавами и его мерцающими глазами, сиянием его волос и тем, как он закусывал губу.

И звуки, издаваемые его телом, казались громче — шорох ткани и тихий, но бешеный стук его сердца; я хотел услышать музыку, с которой его одежда упадет к нашим ногам, и биение крови под моими пальцами…

— Так пытался или нет?

Джим был растерян, испуган и очевидно полон надежды, что получит отрицательный ответ.

— Нет. Не пытались.

Это было правдой. Он не пытался поцеловать меня. Он укусил меня за ухо, и я всю ночь ощущал впивающиеся в плоть зубы и пытался медитацией научиться игнорировать мучительное возбуждение, которым мое тело вспыхивало так мгновенно, так полно, с такой готовностью.

Джим вздохнул с облегчением.

— Хорошо. Так все путем? Все нормально?

— Да.

Я должен был попытаться произнести это более собранно: Джим заподозрил, что не все в порядке.

— Ты себя нормально чувствуешь, Спок? Выглядишь как-то… разгоряченно.

Я — офицер Звездного Флота, который позволил себе испытать сексуальное влечение к своему капитану. Я — вулканец. Я не привык, чтобы мои физические реакции так отбирали у меня, я никогда не чувствовал себя таким бессильным и никак не мог решить, хочу ли, чтобы Джим коснулся моих рук… потому что это было все время, как константа, а не переменная. И то, что это будет так, никогда не входило в мои тщательно продуманные планы: так утонченно, что подавляюще, жестоко, убийственно.

И пугающе.

— Спок. Что случилось?

Он шагнул ближе, взволнованно глядя на меня, и положил руку на плечо, пытаясь поймать мой взгляд.

Избежать его взгляда никогда еще не было так важно. Мой самоконтроль пал смертью храбрых, так что я был непредсказуем и потенциально опасен. Хотел бы я сказать ему. Если бы я только мог сказать: «Вам не следует касаться меня, капитан, иначе я не отвечаю за свои действия».

— Спок.

— Ничего не случилось.

Случилось все, что могло.

— Не лги мне, — выплюнул Джим и пальцем приподнял мой подбородок, чтобы взглянуть мне в глаза.

Скорее всего, его сдерживающие механизмы так и не пришли в норму после вчерашнего: обычно он не имел привычки трогать меня так легкомысленно и интимно.

— Я не желаю обсуждать это, — коротко и сухо ответил я, подпуская в голос немного враждебности в надежде, что Джим оставит все как есть.

Это как будто сработало: он медленно моргнул и опустил руку.

Кончики его пальцев призрачно скользнули по моей шее, а потом по груди, кажется, ненамеренно.

— Я беспокоюсь о тебе, Спок, — холодно сказал он. — Я просто хочу помочь.

Так уйди! Оставь меня в покое!

Эти слова были как отчаянный вопль в моей голове. Я хотел накричать на упрямого, волевого землянина. Такое случалось со мной нечасто — желание издать восклицание или повысить голос, чтобы выразить эмоции. Возможно, у меня все же лихорадка.

Но я не мог сказать этого Джиму. Как не мог и сказать: «Ты будто пламя в моих венах, ты кружишь мне голову своими неотразимыми мыслями и своей чарующей красотой. А теперь уйди, пока я не растворился в тебе».

— Я знаю, что вы хотите помочь, капитан.

— Так ты позволишь мне?

Я не мог ответить.

— Позволь мне помочь, Спок.

И он двинулся вперед, чтобы обнять меня, чтобы утешить.

И я не остановил его.

Я должен был. Я должен был поймать его запястья, оттолкнуть его и сказать: «Мы больше никогда не должны касаться друг друга, Джим, особенно так». Но я не сделал этого. Я был парализован, слаб, неспособен произнести слова, которые прервали бы это блаженство…

— Лучше? — спросил Джим теплым, нежным, успокаивающим тоном.

Да. Мне стало гораздо лучше. Но не по тем причинам, по которым должно бы. Не потому, что Джим был моим другом и утешал меня. Мне стало лучше, потому что… потому что…

— Я не знаю, — тихо признался я, не уверенный, что Джим вообще услышал мой ответ.

Мы стояли так очень долго. Дольше, чем когда-либо. Так долго, что я сумел восстановить своеобразный покой, приятный и теплый.

Наконец Джим осторожно отстранился. Я не посмел приблизить к нему руки, так что они остались вытянутыми по швам.

— Спок, мне кажется, однажды ты признаешь, что обнимашки и вполовину не такие плохие, — ухмыльнулся Джим.

— Это маловероятно.

Я никогда не признал бы это вслух, это я знал точно. Я никогда не признал бы правоту Джима и свою растущую зависимость от его касания. Никому — особенно ему.

Его улыбка стала только шире, и он поманил меня ближе, хотя я в любом случае услышал бы его прекрасно.

— Маловероятно, но возможно, — прошептал он мне на ухо низким, провоцирующим голосом — по крайней мере, таким он показался моему наэлектризованному разуму и подрагивающим нервам.

И после этого он с триумфом удалился, оставляя меня, вполне возможно, с чем-то вроде намека на улыбку на лице.