Текст 7. Взаимоотношения с туземцами Русской Америки: система эксплуатации коренного населения

К середине 1790-х гг. система эксплуатации коренного населения приобрела уже довольно законченный вид. Она основывалась на сочетании методов экономического и внеэкономического принуждения. Их соотношение является пока малоисследованной проблемой: диапазон мнений ученых по этому вопросу весьма значителен. Он имеет, однако, принципиальное значение, так как речь идет о самом характере русской колонизации. Ведь именно труд аборигенов на пушных промыслах был фундаментом существования российских колоний в Америке, а туземцы составляли подавляющую часть их населения (имеются в виду народы, подчиненные русскими, – алеуты, кадьякцы, аляскинцы, чугачи и танаина). Соотношение подвластных туземцев к числу русских промышленников составляло в тот период примерно 25 к 1.

Историю Русской Америки невозможно понять без анализа взаимоотношений пришельцев с коренным населением. В довоенной советской историографии и работах некоторых зарубежных авторов получила распространение точка зрения, что туземцы в Русской Америке подвергались жестокой эксплуатации и фактически находились на положении рабов. Совсем иная оценка содержится в ряде трудов отечественных историков и этнографов послевоенного периода. По их мнению, русская колонизация в отношении коренного населения носила бол ее мягкий и прогрессивный характер, чем испанская, английская или американская, а среди методов эксплуатации аборигенов преобладала капиталистическая система вольного найма и неэквивалентного торгового обмена. Иными словами, российская колонизация Нового Света была капиталистической. С этим, однако, согласиться нельзя. Дело обстояло куда сложнее. Хотя некоторые элементы капиталистических отношений явно прослеживались в российских колониях того времени, они касались аборигенов незначительно. Последние обязаны были и в 1790-х гг. вносить натуральную подать (ясак), пусть и в небольшом объеме, в пользу русского царя. Часть туземцев… входила в своеобразное сословие каюров, которые по своему положению были фактически рабами, поскольку за свой труд не получали почти ничего, кроме одежды и пищи. Основную же массу туземных работников представляли «вольные алеуты» – в этом словосочетании слово «алеут» утеряло свою этническую окраску и превратилось в обозначение наемного (только формально) работника купеческих компаний. Правда, условия этого найма были весьма своеобразны. Промышленники «задалживали» туземцев, выдавая им перед промыслом различные товары (медные котлы, хлопчатобумажную материю, одежду и т. п.), и отправлялись с ними на промысел в байдарочных партиях.

Эти экономические отношения, сложившиеся еще в 1770-х гг., с течением времени приобрели оттенок принуждения: туземцам выдавался (часто довольно произвольно) минимум товаров, продуктов и одежды весьма ограниченного ассортимента (нередко это были результаты труда каюров), так как европейских товаров в русских колониях хронически не хватало. Участие же в промысловых партиях превратилось в обязанность, хотя внешне все выглядело как при капиталистической системе вольного найма. Элементы экономического закабаления продолжали сохраняться в рудиментарной форме во время самого промысла. Так, участники экспедиции Дж. Ванкувера отмечали, что перед охотой на калана начальник партии Е. Пуртов раздавал партовщикам табак. Последний превратился в действенный стимул к труду. Г.И. Давыдов свидетельствовал: «Островитяне чрезвычайно пристрастились к табаку: без него почти быть не могут и жившие по далее, не имея возможности получить оный, всегда бранят русских, за чем они их к тому пристрастили». За добытую на морском промысле пушнину туземцы получали от промышленников бисер, бусы, разного рода одежду и табак по очень высоким (в сравнении с рыночной стоимостью мехов) расценкам. По аналогичным ценам приобреталась пушнина у туземцев, занимавшихся добычей сухопутных животных. Так, танаина и чугачи получали за двух больших речных бобров всего фунт табака, за шесть бобров – один аршин фриза, а за нитку бисера длиной в сажень русские требовали целого бобра. Низкие расценки на пушнину поддерживались не только дефицитом европейских товаров в Русской Америке, но и монополией немногочисленных купеческих компаний на их доставку и продажу (эта монополия стала абсолютной после образования Российско-американской компании). Кроме того, подвластным туземцам запрещалось променивать пушнину любым торговым конкурентам. Г. А. Сарычев отмечал в начале 1790-х гг., что кадьякцы ничего не предлагали членам экспедиции Биллингса, «как видно из боязни русских промышленников, которые, кроме себя, другим продавать запрещают».

Анализ социально-экономических отношений в российских колониях будет неполным без рассмотрения методов принуждения к труду. Они варьировались от развития у туземцев новых потребностей, вольного найма и экономического закабаления до прямого грабежа и насилия. Последнее имело место обычно на ранней стадии колонизации, при покорении новых народов и земель. В дальнейшем не столько само насилие, сколько его угроза заставляли туземцев подчиняться диктату русских промышленников. Очень действенным средством примирения и подчинения коренного населения была практика взятия у них заложников-аманатов. Аманаты обычно принимали участие в работах наряду с каюрами и «вольными алеутами». В качестве наказания нерадивых туземцев практиковался их перевод в сословие каюров, а совершивших серьезные преступления жестоко били, прогоняя «сквозь строй». Для алеутов и кадьякцев это было настолько позорное наказание, что перенесшие его нередко затем кончали жизнь самоубийством. Такой случай, например, упоминается в одном из писем Баранова, в котором говорилось о наказании двух каюров за убийство промышленника Дмитриева в 1794 г.

Дисперсное расселение аборигенов, обеспечивавшее относительно равномерную нагрузку на природные ресурсы, было нарушено после прихода русских. Концентрация промышленников и туземцев в местах постоянных русских поселений приводила к оскудению в окрестностях флоры и фауны. Это зачастую вызывало голод и обостряло и без того трудноразрешимую проблему продовольственного снабжения российских колоний в Америке. «Золото нам здесь не так нужно, как провизия», – писал Баранов хозяевам своей компании. Чтобы обеспечить себя необходимыми запасами продовольствия и пушнины, русские лишали аборигенов части их промысловых угодий. Так, например, в 1794 г. кадьякцам запретили охотиться на еврашек (длиннохвостых сусликов) на о-ве Укамок. «Русским приказывается, – сообщалось в одном из документов, – чтоб не допущать американцев промышлять там, где стреляют тюленей и ловят птиц для компании, в противном же случае отнимают у американцев все, что в состоянии отнять...».

Хотя с приходом русских внутри- и межплеменные столкновения практически исчезли, так как это мешало налаживанию торговли и регулярного промысла, численность аборигенов падала. Это было вызвано комплексом причин: гибелью на опасных промыслах, голодом, завезенными русскими болезнями и т. п. По мнению Баранова, уже к 1795 г. в колониях стал ощущаться дефицит туземной рабочей силы. Поэтому он отклонил проект Шелихова о присылке на Курилы большой группы алеутов и кадьякцев.

[ГРИНЕВ А.В. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С ТУЗЕМЦАМИ РУССКОЙ

АМЕРИКИ: СИСТЕМА ЭКСПЛУАТАЦИИ КОРЕННОГО НАСЕЛЕНИЯ// ИСТОРИЯ РУССКОЙ АМЕРИКИ (1732–1867). В 3-Х Т. – Т.1. –

М.,1997. – С. 176–179.]

Текст 8. Проблема оценки экспедиции Креницына – Левашова

Исследователи с самого начала разошлись в оценке экспедиции Креницына – Левашова…

В сущности, перед нами два принципиально разных и несопоставимых критерия оценки любого путешествия: по отношению результатов к поставленным целям и по увеличению информационного фонда. Действительно, с точки зрения поставленных перед экспедицией задач (а особенно с учетом их приоритетности) ее можно считать неудачной: Креницын не достиг ни «Шугачьтан» (т. е. зал. Аляска), ни даже Кадьяка; Аляска так и осталась на картах экспедиции «островом», а вопрос о материковом побережье Аляски — открытым. Хотя при постановке задач Адмиралтейств-коллегия исходила порой из неверных посылок, сами эти задачи не были недостижимыми. При ином стечении обстоятельств, большей частью субъективных или случайных, экспедиция могла бы достичь по меньшей мере Кадьяка. И если этого не произошло, то потому, что экспедиция была «неудачной» в самом буквальном смысле слова.

Все препятствия и задержки, с которыми сталкивалась экспедиция с конца 1765-го до середины 1768 г., отражаясь на ее графике, все же не имели для нее фатального значения. Решающим оказался вопрос о зимовке, тесно связанный с проблемой взаимоотношений с местным населением.

Для понимания существа этой проблемы необходимо вспомнить выдвинутую канадским исследователем Дж. Гибсоном концепцию «зависимости» русских от туземцев (зависимость от рабочей силы аборигенов и поставок ими продовольствия, от сексуальных связей с туземками и пр.). При всей спорности этой концепции, зачастую относительности или двусмысленности термина «зависимость» и возникающих в связи с этим оговорок исторического и логического характера концепция «зависимости» позволяет лучше понять трудности экспедиции.

Известно, что ее судьбу решили огромные потери от цинги во время зимовки и слабость выживших. Исследователи неоднократно отмечали трудность взаимоотношений команды «Св. Екатерины» с аборигенами, осложнявшую положение зимовщиков. Регулярное, благодаря алеутам, поступление свежей рыбы, китового мяса и жира позволило команде Левашова обойтись меньшими потерями. Решающим фактором, таким образом, выступили отношения с алеутами. Экспедиция же, с этой точки зрения, проходила в крайне неблагоприятной обстановке – по следам недавних очень жестоких конфликтов русских и алеутов. Атмосфера напряженности и недоверия ограничивала адаптационный потенциал путешественников.

В записке «О промысле российских промышленных людей на острову Уналакше разных родов лисиц» Левашов впервые документировал эксплуатацию русскими алеутов в ее ранних формах и соответствующие отношения взаимозависимости, хорошо иллюстрирующие концепцию Гибсона. Руководители экспедиции исходили из логики этих отношений, несомненно получив от своих спутников-промышленников соответствующие рекомендации. Не случайна тяга и Креницына, и Левашова, зимовавших раздельно, к взятию аманатов как первому шагу в отношениях с туземцами. Однако если жители Уналашки уже были «приучены» к подобной практике (их выступление против русских в 1763-1764 гг. было подавлено с большими потерями для них), то колонизация Унимака и п-ова Аляска только начиналась, и их обитатели, уже имея негативный опыт общения с русскими, сохраняли боеспособность и независимость (включая психологический аспект).

В сентябре 1768 г. Креницын пытался вернуться к Уналашке, но, какими бы обстоятельствами ни было обусловлено вынужденное решение зимовать в Исаноцком проливе, его можно считать стратегической ошибкой Креницына (трудно было найти место, менее удобное с точки зрения «туземного» фактора), которую усугубили ошибки в тактике отношений с туземцами. Эта главная ошибка была связана с отсутствием у экспедиции четкого плана зимовки, некоторой недооценкой этого момента для судьбы предприятия и, напротив, переоценкой своих возможностей по исследованию заданного района за один сезон. Только этим можно объяснить уход из района Уналашки в преддверии осени, а затем решение 31 августа, допускавшее множественность вариантов места зимовки.

История не признает сослагательного наклонения, однако трудно удержаться от суждения, что, если бы Креницын и Левашов зимовали вместе на Уналашке (даже в разных гаванях), экспедиция не понесла бы таких потерь от цинги и, несмотря на неудачную постройку командой «Св. Павла» постоянно протекавших «юрт», была бы в состоянии продолжать путешествие еще один сезон. Лояльность коренного населения на Уналашке была обеспечена (присутствие второго судна только стимулировало бы ее), на Унимаке же Креницын оказался в настоящей изоляции.

Иной будет оценка результатов экспедиции с точки зрения ее вклада в мировую науку и географические познания современников. Экспедиция Креницына впервые привезла специально собранные на основе научных методов той эпохи достоверные материалы о географии и этнографии Алеутских о-вов и части п-ова Аляска.

Секретный характер экспедиции сделал ее результаты малодоступными. В соответствии с известной российской традицией первое сообщение о них было опубликовано не в России, а в Англии – в работе «История Америки» (1777) У. Робертсона, которому Екатерина II дала возможность ознакомиться с некоторыми материалами экспедиции. От Робертсона они поступили к другому исследователю – У. Коксу, который осветил их более основательно (с приложением карты) в своем «Сообщении о русских открытиях между Азией и Америкой» (1780). И только оттуда эти сведения были перенесены в работу академика П. С. Палласа, изданную на русском языке в 1781 г. Относительно подробные сведения об экспедиции и ее драматической судьбе были опубликованы в России лишь в 1852 г. А. Соколовым. Более детальное описание экспедиции дано И.В. Глушанковым еще 120 лет спустя, в работе научно-популярного характера.

[ИСТОМИН А.А. ПРОБЛЕМА ОЦЕНКИ ЭКСПЕДИЦИИ КРЕНИЦЫНА – ЛЕВАШОВА // ИСТОРИЯ РУССКОЙ АМЕРИКИ (1732–1867). В 3-Х Т. – Т.1. – М.,1997. – С. 219–223.]