Двенадцать заповедных тем на выбор

1. «Разве в дополнение к христианской истине не прилегает красиво и кое-что из восточных понятий. Душа воспринимает всё вместе нисколько не противоречиво, всё – как разные ипостаси красоты» (9:71).

2. «Такой церкви в России почти не найти. Совпадение не могло быть случайным! Тут был мистический замысел!» (63:541).

3. « - Если хотите, очень жаль, что Наполеон не побил нас в Восемь­сот Двенадцатом - всё равно б не надолго, а свобода была бы!» (15:137).

4. «И, как толстовский Кутузов, он понимал, что никогда не надо производить никаких собственных решительных резких распоряже­ний; что ИЗ СРАЖЕНИЯ, НАЧАТОГО ПРОТИВ ЕГО ВОЛИ, НИЧЕГО НЕ ВЫЙДЕТ, КРОМЕ ПУТАНИЦЫ…» (53:463).

5. «- На Россию надо, батенька, смотреть издали-издали, чуть не с Луны! И тогда вы увидите Северный Кавказ на крайнем юго-западе этого туловища. А всё, что в России есть объёмного, богатого, надежда всего нашего будущего - это СЕВЕРО-ВОСТОК! Не ПРОЛИВЫ в Средиземное море, это просто тупоумие, а именно северо-восток! Это – от Печёры до Камчатки, весь север Сибири [... ] Между прочим, к концу жизни к этому пришёл и Достоевский, бросил свой Константинополь, последняя статья в «Дневнике писателя»…(61-528)

6. «Германия! Что за сила! Какое оружие! И какая решительность - ре­шительность удара через Бельгию! Не опасаются, кто и как заску­лит. Только так и бить, если начал бить! И решительность комен­дантских приказов - вот уж, не пахнет русской размазнёй» (22:30, «Ленин в Цюрихе»).

7. (53:467). «…монархия есть не путы, а скрепа России, она не сковывает Россию, а удерживает её от бездны»

8. «Живя в этой стране, надо для себя решить однажды и уже при­держиваться: ты действительно ей принадлежишь душой?» (62:537).

9. «История - ИРРАЦИОНАЛЬНА, молодые люди. У неё своя органи­ческая, а для нас может быть непостижимая ткань... История растёт как дерево живое. И разум для неё топор, разумом вы её не вырастите» (42:376).

10. «…история - не политика, где один говорун повторяет или оспаривает то, что сказал другой говорун. Материал истории - не ВЗГЛЯДЫ, а - ИСТОЧНИКИ» (58:503).

11. «…Жизнь принесена к нам неведомой силой, неведомо откуда. И неведомо зачем…» (21:189).

12. «Нет, Егорий! ДЕЛАЮТ - делатели, а не мятежники. Незаметно, тихо – а делают…Бессмысленно с властями воевать, надо их аккуратно направлять» (64:553)

Ни одна из этих цитат не «принадлежит» автору или двум заметным героям романа, Самсонову и Воротынцеву. Среди авторов этих рассуждений есть и такие «злодеи», как Ленин и Ленартович. Каждая цитата настолько воплощает героя, что он или она кажутся «главным героем» и выразителем идеи романа. Все цитаты представляет собой либо ре­марку в идеологическом диалоге, либо взяты из внутреннего диалога героя с другим персонажем или идеей. Поэ­тому все являются той или другой разновидностью «двуго­лосого слова». Читатель волен решить, в какой степени они выражают мнение автора или идео­логический посыл романа.

Каждая цитата отражает ту или иную ТЕМУ романа. Среди этих тем религиозный мистицизм, судьба России, роль Германии, «историософия» и тема «созидатели против бунтовщиков». Разумеется, этот на­бор не исчерпывает тематического диапазона романа, но всё-таки даёт представление о стремлении автора к разноголосой трактовке тем.

Хотя обсуж­дение тем не является задачей настоящей главы, кое-какие заме­чания можно сделать.

Первая цитата, из потока сознания Ирины Томчак, родственницы Сани Лаженицына, вводит религиозно-мистическую тему. Ирина верит в переселение душ. Тема переселения душ присутствует и в «Раковом корпусе». Поскольку автор рисует Ирину с большой симпатией, возникает вопрос: Насколько она отражает идеи автора? Отношение Солженицына к православию, Русской церкви и христи­анству вообще представляется гораздо менее ортодоксальным, чем это предполагается обычно.

Вторая цитата принадлежит великому князю Николаю Николаевичу, главнокомандующему русской армии. В виду надвигающегося поражения русском армии, а потом и обвала самодержавия, его вера в благоприятное пред­знаменование из-за того, что его штаб оказался рядом с церковью св. Николая, получает иронический оттенок. Не более ли он суеверен, чем Ирина с её мистикой? Его вера (или суеверие?) выступает контрапунктом.

Третья цитата – из головы Ленартовича, обдумывающего дезертирство. Размышления Ленартовича о попытке Наполеона завоевать Россию напоминают не только первоначальное отсутствие патриотизма у Безухова, но и мнение Смердякова в «Братьях Карамазовых»

Четвёртая цитата - генерала Благовещенского, на котором лежит значительная доля вины за поражение. Это пример того, как историософские размышления в стиле Толстого приводят к безответственной и даже преступной пассивности. Так, благодушная безалаберность сверху служит контрапунктом к дезертирству снизу.

Пятое высказывание, о значении Северо-Востока для России, принадлежит инженеру и бывшему анархисту Ободовскому. Оно явно отражает взгляды самого автора (см. «Письмо к советским вождям»). Очевидно, Солженицын глубоко воспринял не только религиозные и художественные идеи Достоевского, но и его геополитические установки., Отражая научно-математические склонности Солженицына, этот взгляд напоминает об особой судьбе России. Чтобы увидеть не только географическую, но и духовную карту России, нужно смотреть на неё с Луны.

В шестом изречении Германию хвалит не Воротынцев или его друзья в Генеральном штабе, а Ленин. Циничное вос­хищение Ленина бесцеремонностью германского вторжения в третью страну - это контрапункт для «германофилов» в Генштабе, которые хвалят Германию за организованность в экономике и военном деле, но отнюдь не вероломство.

Седьмая цитата принадлежит генерал-майору Нечволодову. Историческое лицо, он изображается в романе одним из наиболее способных русских генералов. Он монархист по убеждению, но отнюдь не любимец императорского двора.

Патриотизм Нечволодова эхом отзывается в восьмой цитате. Инженер Архангородский возглавляет демонстрацию евреев в поддержку правительства. Делает он это наперекор своей дочери, которая считает, что евреи не должны поддерживать правительство.

Девятая взята из диалога «Звездочёта» Варсонофьева с двумя «русскими мальчиками», толстовцем Саней Лаженицыным и его «гегельянским» другом Котей. Варсонофьев стремится посеять сомнения в мальчиках насчёт их веры во всесилие рационализма.

В десятой – профессор Андозерская старается убедить студентов, что история поддаётся рациональному объяснению, но не должна зависеть от политических страстей. Оба взгляда кажутся взаимоисключающими, но излагаются с равной убедительностью. Автор оставляет за читателем право на своё мнение.

Две последние цитаты также иллюстрируют дихотомию, в дан­ном случае, между эзотерическим и практическим подходом к истории. Одиннадцатая сродни религиозно-мистическим взглядам Ирины Томчак и Варсонофьева. Но теперь эзотерика звучит из уст вполне практичного полковника Смысловского в его диалоге с Нечволодовым.

А в двенадцатой развивается одна из наиболее заметных тем романа, «делатели против мятежников», инженеры против адвокатов, люди с деловой хваткой против эпидемии русской празд­ности и мечтательности. Нелегко догадаться, на чьей сто­роне симпатии автора, тем более, что последние слова принадлежат одному из «младотурков» - полковнику Свечину, и звучат они в наставление Воротынцеву. Такова природа солженицынского двуголосья и полифонического метода вообще, что читатель всегда должен быть на чеку, чувствуя себя лично приглашённым к диалогу с автором.