Работа с первоисточниками н.М. Карамзин. Из «Писем русского путешественника» (1797 г.)

Всякое гражданское общество, веками утвержденное, есть святыня для добрых граждан; и в самом несовершеннейшем надобно удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку. Утопия всегда будет мечтою доброго сердца или может исполниться неприметным действием времени, посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума, просвещения, воспитания, добрых нравов... Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот. Предадим, друзья мои, предадим себя во власть Провидения; оно, конечно, имеет Свой план.

А.А. Бестужев¹. Из письма к Николаю I (15 декабря 1825 г.)

Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то народ русский впервые ощу­тил свою силу; тогда-то и пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Правительство само произносило слова «свобода», «освобождение». Само рассеивало сочинения о злоупотреблении неограниченной власти Наполеона... Еще война длилась, когда ратники, возвратись в домы, первые разнесли ропот в классе народа. «Мы проливали кровь, – говорили они, – а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа». Войска от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сравнение со своим естественно произвело вопрос, почему же не так у нас? Сначала, покуда говорили о том беспрепятственно, это рас­ходилось на ветер, ибо ум, как порох, опасен только сжатый. Луч надежды, что государь император даст конституцию, как он то упомянул при открытии сейма в Варшаве, и попытки некоторых генералов освободить рабов своих еще ласкали многих. Но с 1817 г. все переменилось. Люди, видевшие худое или желавшие лучшего, от множества шпионов принуждены были разгова­ривать скрыто, и вот начало тайных обществ... Тогда-то стали говорить военные: «Для того ли мы освободили Европу, чтобы наложить ее цепи на себя?»... А как ропот народа, от истощения и злоупотребления земских и гражданских властей происшедший, грозил кровавою революцию, то общества вознамерились отвратить меньшим злом большее и начать свои действия при первом удобном случае.

П.Я. Чаадаев. Из первого «Философического письма» (1829 г.)

Мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не затронуты всемирным воспитанием человеческого рода...

Что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам приходится вбивать в головы ударами молота... Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это – естественный результат культуры, всецело основанной на зависимости и подражании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам Бог весть откуда…

Мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума... Что мы делали о ту пору, когда в борьбе энергического варварства северных народов с высокою мыслью христианства складывалась храмина современной цивилизации? Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания... Сколько ярких лучей уже озаряло тогда Европу, на вид окутанную мраком! Большая часть знаний, которыми теперь гордится человек, уже были предугаданы отдельными умами; характер общества уже определился, а, приспособившись к миру язычес­кой древности, христианские народы обрели и те формы прекрасного, которых им еще не доставало! Мы же замкнулись в нашем религиозном обособлении, ничего из происходившего в Европе не достигло до нас.

С.П. Шевырев¹.