Информационное пространство как фактор геополитической конкуренции

Введение

_Геостратегическое положение нашей страны в этом столетии претерпело быстрые, порой довольно неожиданные и весьма глубокие изменения, ставившие ее всякий раз перед необходимостью решать принципиальные проблемы обеспечения своей национальной безопасности.

Особенно заметные перемены произошли в течение последнего десятилетия, когда рухнула привычная биполярная система. Оставшаяся после этого моноцентрическая организация мира быстро обнаружила свою бесперспективность, а опережающий рост альтернативных центров силы и другие тенденции развития мирового сообщества позволяют предположить, что его многополярность является наиболее вероятной моделью будущего устройства.

Советский Союз, а затем и Россия вынуждены были пойти на сокращение контролируемого ими геополитического пространства, когда заметно снизился международный авторитет страны, и она вступила в период затяжного структурного кризиса.

Как отмечено в “Основах военной доктрины РФ”, в современном мире устранена непосредственная угроза глобального военного противостояния, и снижен в целом уровень военной опасности¹ . Вместе с тем, наиболее вероятными стали региональные и локальные военные конфликты, появились принципиально новые угрозы жизненно важным интересам России.

В этих условиях требуется систематизированное осмысление происходящих перемен, соотнесение национальных интересов с реальными возможностями их обеспечения и учет тех позиций, которые удерживает Россия в естественном процессе непрекращающейся геополитической конкуренции в складывающемся многополярном мире.

При этом остаются невыясненными все имеющиеся, но не используемые еще в полной мере возможности обеспечения геополитического баланса, включая фактор информационного противоборства. Представляются и явно недостаточными разработки частных оперативно-стратегических и геополитических подходов к практическому решению в рамках такого противоборства проблемы асимметричного ответа на вызов конкурирующих с нами геополитических субъектов.

Исходя из этого в данной работы ставилась цель выработки наиболее общего подхода к определению возможных перспектив развития современной геополитики в условиях обостряющегося информационного противоборства.

Достижение этой цели обеспечивается решением ряда частных задач:

- обобщением последовательно развивавшихся взглядов на содержание геополитической конкуренции в ходе меняющегося соотношения материально-энергетических и информационных ресурсов,

- выяснением влияния информационного противоборства на ход и исход геополитической конкуренции,

- оценкой геостратегических перспектив России в таком противоборстве с основными геополитическими соперниками.

Информационное пространство как фактор геополитической конкуренции

1. Эволюция взглядов на содержание геополитической конкуренции в условиях меняющегося соотношения материально-энергетических и информационных ресурсов

_Геополитика как наука со свойственным ей категориально- понятийным аппаратом введена в оборот сравнительно недавно и быстро получила признание в российской военной мысли, что стало возможным благодаря богатой предыстории развития в нашей стране этого междисциплинарного направления научных исследований.

Отдавая должное зарубежным авторитетам от Аристотеля до представителей географического детерминизма Ж. Бодена и Ш. Монтескье, стоявшим у историко-философских и естественнонаучных истоков классической геополитики, мы должны признать независимо возникшие в нашей стране традиции теоретической и практической геополитики.

Так, еще в договоре киевского князя Олега с Византией (911 г.) - первом политико-правовом документе древней, еще дохристианской Руси - фиксируется ее положение как субъекта международных отношений региона средиземноморской цивилизации² . Примечательно, что первый такой документ связан именно с Юго-Западным стратегическим направлением, которое было для нашей страны традиционно одним из самых актуальных.

Именно в этот период нашей ранней истории зародились геополитические, по сути, концепции, сложившиеся в самобытную версию древнерусского христианского государства, появление которого было увязано с происхождением династии Рюриковичей от римского императора Августа.

Политологи В.Ф. Пустарнаков и В.Н. Шевченко считают, что в этот период шел активный поиск обоснований для легитимизации суверенности русского государства как самостоятельного геополитического субъекта: “Поскольку Русь находилась сначала под формальным суверенитетом Византийской империи (будучи фактически независимой), а затем под тюрко-монгольским владычеством (чуть ли не на положении улуса Золотой Орды), в политической мысли Древней Руси особое место заняли темы церковно-государственной независимости, суверенности Русского государства, концепция государя-самодержца, т.е. государя, властвующего самостоятельно, единодержавно над всей подвластной ему Русской землей”³ .

Этой идеей пронизано относящееся еще к XI в. “Слово о законе и благодати” (между 1037-1050 гг.) - трактат Иллариона - древнерусского религиозно-политического писателя, первого киевского митрополита - не грека, поставленного князем Ярославом Мудрым в 1051 г. в целях обеспечения политической и церковной независимости Руси от Византии. Отвергая сказание о проповеди апостола Андрея, Илларион приравнивает деяния князя Владимира по христианизации сильной и известной в мире Руси к апостольским⁴ . Сравнив Владимира с римским императором Константином I, считавшимся первым и великим христианским государем, Илларион заложил первые основы в фундамент возникшей позже геополитической концепции “Москва - третий Рим”.

Возможно, одним из наиболее известных первых проявлений углубленного интереса к геополитической эволюции страны стали в XVI веке искания старца псковского Елизарова монастыря Филофея⁵ , запечатленные в его письмах государю. В них и была сформулирована эта принципиально важная для России геополитическая концепция.

Самостоятельная группа древних источников, описывающих разнообразные путешествия (“хождения”) русских людей в другие земли, имеет непосредственное отношение к познанию внешнего мира и уяснению места Руси в нем. Таковы “Хождения игумена Даниила в святую землю” (начало XII в.), расширявшие представления наших предков о Палестине, вырабатывавшие у них чувство патриотизма, национальной гордости за свою землю. И когда лампада, поставленная Даниилом от имени всей Русской земли, зажглась, а “фряжская” (римская) не зажглась, то автор увидел в этом проявление особой божьей милости и благоволения к Русской земле.

К этой же категории относится и “Хождение за три моря” тверского купца Афанасия Никитина (помещено в Софийской летописи под 1475 г.), обозначающее другой вектор геополитической экспансии, другое актуальное для нашего государства стратегическое направление - южное с последующим выходом через Иран к Индии⁶ .

Наконец, важную для данного обзора категорию древнерусской историографии, связанную с одной из наиболее острых форм геополитической рефлексии (хотя бы и в изначальном варианте несистематизированного самопознания), составляют так называемые “воинские” или исторические повести - от хорошо известных “Слова о полку Игореве, Игоря сыне Святославля, внука Ольгова” (XII в.) и “Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра” (XIII в.) до описывающей битву на Куликовом поле “Задонщины”⁷  священника Софония (конец XIV- начало XV в.) и менее знакомой политологам и геополитикам “Челобитной” Ивана Семеновича Пересветова (XVI в.), призывавшего вести войну казанским ханом за плодородные земли, причем его “улусы жечь, а людей рубить и в плен брать”, иноверцев в христианскую веру обращать⁸ .

Впервые же о необходимости перехода к активной геополитической экспансии заявил архиепископ ростовский Вассиан Рыло в своем “Послании на Угру”, адресованном великому князю Ивану III Васильевичу (1480 г.). Существенно новым для России, еще только начавшей избавляться от ордынской зависимости, стал призыв Вассиана вести не только оборонительные, но и завоевательные войны. В. Рыло поставил в пример Ивану его прародителей, которые и Русскую землю обороняли, и “иные страны подчиняли”⁹ .

Но особенно заметное развитие эти идеи получили в прошлом веке стараниями П.Я. Чаадаева, А.Л. Хомякова, С.М. Соловьева, Т.Н. Грановского и др.¹⁰ 

Кроме известных трудов Л.И. Мечникова¹¹ , геополитические подходы к решению вопросов безопасности России мы обнаруживаем также в трудах русских ученых В.О. Ключевского, В.С. Соловьева, Н.Ф. Федорова, Н.Я. Данилевского, Ф.И. Тютчева, в теоретической полемике западников и славянофилов¹² .

Широкую известность получила разработанная русскими учеными геополитическая идея евразийства (П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, В.Н. Ильин, Н.Н. Алексеев, Л.П. Карсавин, Г.В. Флоровский, А.А. Шахматов, Г.В. Вернадский)¹³ , отводившая России особую миссию на ее историческом пути. Книга князя Н.С. Трубецкого “Европа и человечество” (1920 г.) стала, по-видимому, первой евразийской публикацией¹⁴ . Концепция евразийства очень популярна и сейчас. За евразийский формат интеграции в рамках СНГ выступают некоторые государственные и общественно-политические лидеры ближнего зарубежья - Н.А. Назарбаев (Казахстан)¹⁵ , В.У. Цепкало (Белоруссия)¹⁶ . Но широкие исторические и философские обобщения делались и делаются геополитиками-евразийцами все в том же географическом контексте, хотя и с учетом более широкого перечня ресурсов, размещенных на той или иной рассматриваемой территории.

Современная геополитика продолжает развиваться как направление в политологии, предназначенное для исследования глобальных политических отношений и научного обоснования изменений территориально-государственной нарезки планеты, перекройки границ между государствами.

Среди основоположников такой традиционной трактовки геополитики называют Р. Челлена, который ввел сам термин “геополитика”¹⁷ , К. Хаусхофера, применившего геополитику в качестве официальной доктрины гитлеровской Германии¹⁸ , Х. Маккиндера, выдвинувшего идеи овладения центром Евразии как необходимого условия господства в мире¹⁹ , А. Мэхэна - одного из разработчиков морской стратегии, который на основе геополитического анализа пытался обосновать необходимость контроля США над мировыми морскими путями²⁰ .

Представления о геополитике как определенном направлении научной мысли и практической политики, о геополитических факторах безопасности на протяжении XX в. постепенно менялись. Если вначале Р.Челлен связывал геополитику лишь со стремлением государства к сохранению и расширению границ, то в последующем геополитика все больше концентрирует свое внимание на расстановке и динамике глобальных политических сил под влиянием географических, а затем и экономических, национально-психологических факторов. Упоминавшийся уже Хэлфорд Маккиндер понимал геополитику как комбинированное изучение географии, человека и политики.

Профессор кафедры военно-политических наук ВАГШ А.И. Поздняков отмечает в этой связи, что “геополитика как наука все больше превращается в метасистемную область политологии, в макрополитическую науку, которая изучает глобальную политику, политику, в которой государство рассматривается в системе мировых, глобальных политических отношений, т.е. как субъект и объект глобальной политики”²¹ .

Лишь в более узком, устаревшем смысле геополитика - это учет в политике собственно географического фактора, т.е. особенностей территории, акватории и т.п. “Так узко, в классическом смысле геополитику уже редко кто понимает,” - отмечает ученый. Однако далее он все подчеркивает, что “основным компонентом, стержнем современной геополитики по-прежнему остается классическая геополитика. В ее рамках разрабатываются модели именно географического плана”²² .

Подобная точка зрения изложена и в фундаментальном труде “Геополитика и мировое развитие”, в работе над которым участвовал коллектив ведущих военных политологов под редакцией профессора М.И. Ясюкова²³ . К сожалению, концептуальная схема различения в геополитическом соперничестве интересов континентальных и морских держав не вместила в себя чрезвычайно существенной тенденции к распространению такого соперничества на совершенно особую информационную область, “инфосферу”, представляющую собой весьма специфическую среду. В ней заметно меняется содержание геополитической конкуренции - как через изменение содержания собственно вооруженной борьбы, так и через пересекающееся с ней, но не совпадающее полностью информационное противоборство.

Такая эволюция была подготовлена распространением первоначально геополитической конкуренции на воздушную среду - особенно с созданием бомбардировочной авиации, когда стало ясно, что стратегическая значимость тех или иных регионов неизбежно изменится (вспомним военную доктрину генерала Дуэ). Еще более пространственно-временное содержание геополитической конкуренции изменилось с выходом в воздушно-космическое пространство.

Но особенно существенно меняется характер геополитической конкуренции из-за борьбы за достижение информационного превосходства, за обладание более развитым информационным ресурсом, открывающим лучшие возможности контроля над информационным ресурсом противника. Геополитическое пространство приобретает новое измерение, включая в себя пространство информационное.

За рубежом еще только разворачивается полемика по поводу того, считать ли “кибернетическое пространство” (cyberspace)²⁴  особой сферой, средой, в которой может вестись вооруженная борьба (о геополитическом соперничестве в этой сфере американские авторы речь пока не ведут). Так, представитель издательства AFCEA Э. Кэмпен полагает, что происходящее в информационном пространстве так или иначе происходит в обычных физических средах - в воздухе, на суше или на море. Вице-адмирал А. Цебровски из штаба ВМС США придерживается того же мнения, ссылаясь на отсутствие у информационного пространства четких границ, какие отделяют другие среды друг от друга.

Иное мнение сложилось у представителя компании “Бритиш телеком” П.Кочрейна, Р.Гериджью из канадской разведки, Р. Кинга из корпорации “Диджитал экуипмент корпорейшн”²⁵ , М. Лёшера из службы информационного противоборства ВМС США, автора известной книги “Информационная война: хаос на электронной супермагистрали” У. Швартау²⁶  и многих других участников обсуждения, состоявшегося в июне 1996 г. в Центре последипломного образования ВМС США в Монтерее (шт. Калифорния)²⁷ .

Р. Гериджью, в частности, заявил в ходе дискуссии: “Информационное пространство - это не физическое пространство, но пространство социальное. В отличие от других пространств , где физическая география определяет власть в информационном пространстве лишь информация и знания задают структуру власти. Расстояния, география, границы становятся отвлеченными искусственными категориями, не влияющими на отношения между отдельными людьми и целыми организациями. В информационном пространстве нет привычных границ. В этом качестве выступают лишь ширина диапазона, коммуникационный протокол, но они вряд ли могут служить источником развития конфликтной ситуации. В самом деле, нет смысла бороться за то, что не имеет ни территории, ни пространства. Однако возможность влиять на перспективы, воздействовать на лиц, принимающих решения, контролировать системы сбора, обработки, хранения и передачи информации, приумножать блага - все это действительно чревато столкновением интересов и целей сторон”²⁸ .

Наиболее удачно онтология информационного пространства описана в диссертации адъюнкта Центра в Монтерее Д.Элема (ВМС США). По мнению этого исследователя, информационное пространство составляет вся совокупность объектов, вступающих друг с другом в информационное взаимодействие, а также сами технологии этого взаимодействия²⁹ . При этом характеристики этих технологий (пропускная способность каналов передачи данных, скорость обработки информации, объемы ее хранения, стойкость ее криптозащиты и т.д.) являются фактически параметрами информационного пространства. Однако речь об этом пространстве в диссертации идет лишь как о “поле информационного противоборства” (information warfare field). Таким образом, американская концептуальная мысль не сделала еще одного важного шага, поднимающего ее с уровня информационного противоборства до уровня геополитического соперничества.

В современной геополитике заметно усложняется определение так называемых векторов экспансии, которыми оперировала классическая геополитика в категориях противостояния теллурократии и таллассократии, а также по широтно-долготной шкале (запад-восток, север-юг). Еще более сложные связи возникают с появлением трансграничного информационного взаимодействия (и, соответственно, противоборства).

Таким образом, геополитика как область теоретических знаний и практической деятельности постоянно меняла свое содержание. Сейчас, после предшествовавших философского, географического и собственно геополитического, наступает очередной этап в ее эволюции, который мы, развивая периодизацию, введенную М.И. Ясюковым³⁰ , предлагаем назвать информационным.

В то же время отметим, что информационное противоборство всегда было составной частью геополитической конкуренции (необходимый для этого информационный ресурс никогда, к сожалению, не выступал в качестве нашей сильной стороны).

Информационная форма геополитического контроля вообще является наиболее прямой и в полном смысле слова архаичной. Некоторые исследователи различают даже две формы такого контроля - информационную и коммуникационную (см., например, статью К.В. Плешакова³¹ ). Контроль древнерусских княжеств над проторусским пространством не оспаривался другими этносами, но даже для урегулирования спорных внутрирусских территориальных проблем локального характера информационный контроль княжеств над пространством был чрезвычайно низок.

Описаны случаи³² , когда воинские дружины неделями блуждали по лесам, будучи не в состоянии найти противника, также ищущего боя. Из-за низкого уровня развития коммуникаций и огромной протяженности страны в широтном и, особенно, долготном направлении информационный контроль России над ее Севером и Востоком остается чрезвычайно низким, что уже порождает прямые геополитические последствия в отношениях России с другими государствами, в первую очередь с Китаем, который использует слабый российский информационный контроль над Дальним Востоком для установления сферы непрямого китайского контроля над регионом.

Отстаиваемая здесь особая роль информационного ресурса в геополитическом процессе вполне вписывается в разделяемое многими современными авторами представление о геополитике как области научных знаний о пространственно-временной конфигурации всей наличной совокупности ресурсов того или иного геополитического субъекта с учетом занимаемого им места в мире, а также практической деятельности этих субъектов по изменению или сохранению сложившейся конфигурации, либо приспособлению к ней в том случае, когда активное воздействие субъекта невозможно или нецелесообразно.

Важно лишь осознать, что может означать подобное понимание геополитики как теории и практики пространствено-временной организации всех ресурсов развития каждой страны (народа, государства) относительно других стран и в общей совокупности ресурсов мирового сообщества без ограничения одной лишь территорией, т.е. с учетом проживающих на ней людей, составляющих определенные этнические и социокультурные общности. Тем более нельзя забывать о специфике информационного ресурса, создаваемого той или иной общностью людей.

Информационный ресурс является совершенно особой составляющей в совокупности ресурсов развития. Его объекты и объединяющая их информационная инфраструктура имеют особые пространственно-временные характеристики, не ограничиваемые пределами национальной территории. Кроме того, сама информация как базовый и наиболее универсальный элемент этого ресурса обладает уникальными свойствами делимости и воспроизводимости, что заметно сказывается на общей оценке потенциала того или иного геополитического субъекта, на возможностях воздействия на него извне, его способности к устойчивому развитию в таких условиях, его восприимчивости к информационному трансферу, скрытому перераспределению информационного ресурса противника силами, средствами и способами специализированной разведки.

Остается лишь добавить, что в основе процесса пространственно-временной организации ресурсов (геополитического процесса) лежит естественное стремление всякого государства обрести стабильные, близкие к природным, способствующие безопасному развитию границы, определяющие размеры, начертание и положение освоенного ею территориального массива. В результате неизбежно столкновение с аналогичными устремлениями соседних государств, также пытающихся занять свою геополитическую нишу.

По мере усложнения геополитической структуры мира, роста взаимозависимости государств (и, в частности, благодаря быстро развивающейся информатизации всех сторон жизни общества) появляются более сложные опосредованные связи, не предполагающие обязательного соседства стран, чьи интересы приходят в противоречие.

Складывается сложная межгосударственная коллизия, в которой неприменимы категории общечеловеческой морали, так как этика межличностных отношений не может быть механически спроецирована на межгосударственные отношения. В них участвуют принципиально иные субъекты, действуют иные законы. Вспомним Гегеля: “Государства - не частные лица, а совершенно самостоятельные тотальности в себе, и, следовательно, их взаимоотношения складываются иначе, чем чисто моральные частноправовые отношения”³³ .

Возможно, это особенно актуально для российского общественной мысли, так как из-за особенностей национальной психологии мнение, воля, личные обязательства и интересы государя (главы государства) у нас нередко отождествлялись с обязательствами и интересами государства. Еще более сложны этические отношения между геополитическими субъектами, в которых государства выступают лишь как часть от общего.

Решение неизбежных геополитических противоречий между государствами как отличными друг от друга и неравномерно развивающимися геополитическими субъектами всегда было и останется естественным процессом, глубинный, сущностный смысл которого предопределен не политическими, идеологическими, экономическими, этническими, конфессиональными и какими-либо иными отдельно взятыми причинами, а всеми перечисленными причинами (или большей частью из них), взятыми совокупно и представленными в особом стойком геополитическом стереотипе поведения той или иной исторической общности и созданного ею государства. И вновь обратимся к Гегелю: “Свою направленность вовне государство обретает потому, что оно есть индивидуальный субъект”³⁴ .

Такой стереотип или характерная активностная модель поведения данной общности формируется у нее изначально и корректируется огромным трудом в течение длительных периодов времени, совпадающих с фазами геополитического цикла, составляющими у различных народов от трех до пяти столетий. Нынешний цикл геополитической активности России, по расчетам автора, охватывает XIX-XXI вв. Наблюдаемый сейчас послекульминационный спад активности приходится, к сожалению, на важный период смены мирового технологического уклада, когда промышленная цивилизация уступает цивилизации информационной. В результате складывается не самая благоприятная для России геополитическая ситуация в ее соперничестве с другими центрами силы.

Наиболее важной тенденцией в происходящей эволюции можно считать, по-видимому, изменение соотношения веса тех или иных ресурсов развития (включая собственно территорию, пространство), составляющих основу геополитического процесса всякого геополитического субъекта.

В потенциале современного геополитического субъекта происходит существенное перераспределение акцентов с материально-вещественных и энергетических ресурсов (то есть фактически с того самого территориального ресурса с предоставляемой им топливно-сырьевой базой) в пользу ресурсов информационных и интеллектуальных.

Процесс подобного перераспределения имеет глубокую ретроспективу. Он напрямую связан с основными этапами развития информационного ресурса того или иного общества. Начало каждого такого этапа знаменовало собой очередную информационную революцию. Первый такой революционный скачок был достаточно растянутым во времени и происходил по мере возникновения и распространения общенационального языка как важнейшего средства информационного обмена и консолидации культурно-исторической общности.

Вторая информационная революция была связана с возникновением письменности, которая значительно расширила возможности хранения, обработки и передачи информации. Следующий, третий качественно иной этап в развитии информационного ресурса пришелся на изобретение книгопечатания, с помощью которого все информационные процессы еще более интенсифицировались.

Четвертая информационная революция началась с появлением электротехнических средств связи (телеграфа, телефона, радио, телевидения). Нынешняя, пятая революция связана с изобретением и распространением новых информационных технологий, использующих огромные скорости обработки информации. Благодаря этому становится возможным колоссальный - в миллионы и миллиарды раз - прирост информации, циркулирующей в обществе.

Все эти изменения принципиально иначе заставляют смотреть на пространство. Они придают ему особую многомерность (особенно в ходе четвертой и пятой информационной революции), создаваемую сначала так называемым “эфиром”, разнообразием электромагнитных полей, а затем весьма специфическим информационным пространством, органично связанным с еще более “неосязаемым” пространством интеллектуальным, духовным.

Рассмотрим более подробно именно информационное пространство, более поддающееся формализованному описанию и однозначному объяснению.

Начальным, фоновым состоянием информационного пространства можно считать естественный информационный обмен, существующий в живой природе. Как подсчитали исследователи, биота (т.е. живое вещество биосферы) перерабатывает как “естественный компьютер” 10³⁶ бит/с, и этот поток направлен на поддержание устойчивости окружающей среды. Всего одна сотая часть перерабатываемой биотой потока информации затрачивается на компенсацию нарушений окружающей среды в соответствии с принципом Ле-Шателье-Брауна³⁵ .

Значительно возросла плотность информационного поля после того, как к биологическому фактору его формирования прибавился фактор социальный. С развитием человеческого общества устанавливались все более сложные информационные связи между отдельными людьми, социальными группами и целыми сообществами. Складывалась характерная для каждой страны информационная инфраструктура.

Она всегда была мощным системообразующим фактором, эффективным средством организации геополитического пространства. При этом сама структура пространства, его физико-географические черты во многом определяли уровень и характер развивающихся в нем линий сообщения, коммуникаций.

Так, при образовании континентальных империй-цивилизаций (хеттской, иранской, ацтекской, инкской и др.) большое значение имели деспотическая стадия в развитии государственности, а также наличие благоприятной среды - так называемого “степного проводника” или же превращение прежних разделителей - полупустынь, среднегорий с безлесными перевалами - в соединителей. Как подчеркивает М.В. Ильин, “если проводники и соединители могут быть геополитически связаны, да и к тому же они оказываются обильно насыщены оазисами и окружены лесным или горно-лесным поясом с многочисленными ответвлениями высокопроизводительной лесостепи, то появляется геополитическая основа, которую можно использовать”³⁶ .

Особым средством сообщения - транспортного и информационного - выступают на первых порах реки. По мнению М.В.Ильина, соединение континентального и речного очагов образования цивилизаций оказывается особенно плодотворным. Самым ярким примером тому он называет “встречу полисной амфиктионии иньских “речников” с пирамидальной деспотией чжоуских “степников” в районе резкого поворота Хуанхэ на восток и впадения в нее Вейхэ”³⁷ . Так на рубеже первого и второго тысячелетий до нашей эры возникла древнекитайская империя и цивилизация.

Особенно убедительно писал о роли рек в геополитическом процессе В.О. Ключевский. При этом он отмечал, что “взаимная близость главных речных бассейнов равнины при содействии однообразной формы поверхности не позволяла размещавшимся по ним частям населения обособляться друг от друга, замыкаться в изолированные гидрографические клетки, поддерживала общение между ними, подготовляла народное единство и содействовала государственному объединению страны”³⁸ .

Становление информационного пространства - длительный процесс, имеющий самые разнообразные проявления, включая возникновение письменности и архивов, развитие коммуникационных инфраструктур (вспомним, например, значение дорог и эстафетных служб в Персии, Тауантинсуйю и других империях) и, наконец, становление бюрократии как основного института, порождающего и потребляющего информацию в системе государственного управления.

Сам процесс роста империй, поглощающих новые территории с доминировавшими на них до того геополитическими субъектами, ведет к непрерывному усложнению имперской структуры, наращиванию организационного потенциала метрополии. Так продолжается до тех пор, пока консолидируемые пространства взаимно дополняют друг друга и в то же время связываются неким геополитическим фактором более высокого порядка. В любом случае такая связь должна обретать форму информационного воздействия, требующего все более развитую инфраструктуру, способную достаточно быстро, полно и точно передать необходимые управляющие воздействия.

Геополитические субъекты в своем развитии обзаводятся своеобразным информационно-культурным ореолом. Основным средством формирования таких ореолов М.В. Ильин называет национальный язык, инфраструктуры его использования (печать, радио, телевидение, компьютерная связь и т.п.). “А главное - усваиваемая с помощью языка культурная парадигма”³⁹ .