Обсуждение

Изучение вышеприведенного случая обнаруживает взаимо­связь между сексуальной инверсией и чувствами собственной неполноценности. Раннее осознание пациенткой того, что она бы­ла мужеподобной и непривлекательной для противоположного пола, блокировало ее путь к гетеросексуальности. Ее амбивалентность к своему отцу еще больше усилила эту гетеросексуальную блокировку. Как следствие этого, она искала любви у индивида своего пола (заместительницы матери). Выражая любовь своей подруге, она отождествляла себя с ней, давая ей ту материнскую любовь, которую так жаждала получать сама, будучи ребенком.

К сожалению, травматическое переживание от манипули­рования ее гениталиями мужчиной, когда ей было 9 лет, послу­жило главным фактором ее сексуального преждевременного раз­вития. Она развила побуждение мастурбировать, и вина, связан­ная с этой деятельностью, заложила основу для развития симп­томов тревоги в последующие годы. Ее психосоматические забо­левания представляли собой манифестации конверсионной исте­рии, симптоматическое свидетельство ее бессознательной мазохистской потребности в само наказании. Мужчина стал символом ее отца, которого она боялась (бессознательная инцестная вина), и символизировал всех мужчин в целом. Он был ответственен за ее отвращение к сексу и за соединение ею секса со смертью и страхом.

Психическое расстройство символизирует неудачу осуще­ствить здоровый компромисс между ее гомосексуальными побуж­дениями и попытками ее Супер-Эго их вытеснить. Из-за строгого религиозного воспитания этот конфликт между ее “Ид” и Супер-Эго стал еще более острым, когда она достигла зрелости.

Даже хотя она участвовала только в одной любовной гомосексуальной связи, расторжения этой связи было достаточно для того, чтобы ускорить начало ее психического расстройства. Еще ранее ощутив свою отверженность отцом, новое отвержение со стороны заместительницы матери поставило ее в крайне затруднительное положение, как это бывает в мире, где ребенок никогда не знал родительской любви.

Чувства собственной неполноценности, отверженности и небезопасности довели ее до такого состояния, в котором она ощущала себя неспособной более справляться с внешним миром, и, как результат этого, она искала убежища за стенами госпиталя, где могла теперь регрессировать к роли пациентки-ребенка, за­висящей от врачей и сестер в получении отцовской и материнс­кой любви. Подобное бегство в болезнь представляет собой жела­ние избежать обычных ответственностей жизни в целом (бессознательное мстительное удовлетворение - наказание роди­телей за свое отвержение). Ее враждебность по отношению к сво­им родителям, мужчинам, обществу, оказалась перенесенной на нее в форме бессознательного мазохизма, который сам по себе является не чем иным, как скрытым садизмом. Именно этот последний механизм отвечает за ее сопротивление лечению, усилен­ное посредством рационализации, что психиатрия не в состоянии раскрыть загадочной причины или причин ее эмоционального за­болевания для того, чтобы достичь долговременного излечения. Бессознательно она желает пребывать в “состоянии помраченного сознания”, так как это дает ей алиби в том, что она не противостоит лицом к лицу болезненным реальностям внешнего мира. Она про­ецирует свою первоначальную амбивалентность к своим родите­лям на любого психиатра (родительского заместителя), который пытается ей помочь.