Насильственно-реквизиционная организация как первая организационная форма, созданная человеком

Единственной формой связи между дружиной и общинами в новом надобщинном образовании было насилие, а общей целью дружины, которая теперь выступала общей целью всего новообразования, выступала реквизиция общинных ресурсов. Именно поэтому этот новый тип объе­динения людей я назвал насильственно-реквизиционной организацией. Данное новообразование оказалось чрезвычайно устойчивым и до по­явления современной организации было доминирующей формой орга­низованного поведения людей.

Рассмотрим те психологические изменения, которые претерпел труд общины в рамках новой организационной формы.

В насильственно-реквизиционной организации община уже не явля­лась самодостаточной и автономной группой, а становилась частью не­которой большей структуры, в которую входили другие общины, вынуж­денные подчиняться дружине и отдавать ей часть своих ресурсов.

Организационно-психологическая схема функционирования насиль­ственно-реквизиционной организации представлена на рис. 4.3.

Воспроизводство ресурсов в насильственно-реквизиционной организации, на первый взгляд, изменилось незначительно: земледельческая община по-прежнему была главным производителем и ей принадлежали средства и предмет труда. Однако теперь часть продукта ее труда поступала в организационные ресурсы дружины. Психологические изменения, которые претерпел труд общинного человека в насильственно-реквизиционной организации вo многом за­висели от той доли продукта труда, которую забирала дружина. Если величина отбираемого продукта труда была умеренной, то психоло­гическая канва деятельности индивида изменялась несущественно. В ней сохранялось мотивационно-целевое единство, и в сознании об­щины труд по-прежнему непосредственно связывался с собственными нуждами и заботами.

Если же реквизируемая часть была велика, то цель труда в значитель­ной мере теряла свое мотивационное содержание, лишая общину на­дежды на удовлетворение своих потребностей. Однако, если прежде по­теря побудительной силы, т. е. связи с актуальной потребностью, приводила к потере цели и затуханию деятельности, то теперь деятель­ность все равно продолжалась. Теперь цель деятельности «подпитывалась» не привычным ожиданием сытости, которая хоть на короткий срок, но должна была наступить после уборки урожая, а мотивом безопасно­сти. В новых условиях общине нужно было трудиться не для удовлетворе­ния своих потребностей, а для того, чтобы обезопасить себя от возмож­ной, а порой и неминуемой гибели — «не до жиру, быть бы живу». Даже обрекая себя на голодное существование, но отдав дань, люди надеялись выжить до следующего урожая. Невыполнение условий, поставленных дружиной, грозило неминуемым наказанием или гибелью.

Иными словами, теперь общине нужно было трудиться и следовать цели труда даже тогда, когда этот труд не давал надежды на удовлетворе­ние своих потребностей, т. е. не был внутренне мотивирован. Если дань, которой была обложена община, была велика, то община фактически начинала работать не на себя, не на свою цель, а на пополнение органи­зационных ресурсов дружины, т. е. фактически на цель дружины. Цель общинного труда при этом все больше и больше отчуждалась от пове­дения общины и присваивалась дружиной.

Таким образом, насильственно-реквизиционная организация вы­нудила земледельческую общину трудиться не ради своей общинной цели, а ради цели дружины, которая теперь стала выступать в каче­стве общей организационной цели. Эта цель была лишена для общи­ны побудительной силы, так как не была связана с ее базовыми по­требностями, т. е. цель деятельности перестала быть связанной с ее внутренним мотивом. Иными словами, формирование и развитие первой организационной формы фактически разрушало неразрыв­ную (в ходе всего предшествовавшего филогенеза) связь мотива и цели поведения человека, так как цель— идеальное представление результата труда — отчуждалась и все меньше связывалась с внутренней мотивацией земледельца.

Отсутствие мотива следования за целью труда компенсировалось насилием или угрозой насилия со стороны дружины.

В процессе формирования первой организационной формы особен­но наглядно проявилась организациогенная функция насилия. Общины объединялись вовсе не из-за того, что это было им выгодно, а потому, что дружина силой заставляла их вступать в отношения зависимости. И именно через насилие дружина опосредованно связывала общины меж­ду собой.

Но, создав первую организационную форму, насилие само претерпе­ло качественное изменение. Случайное, единовременное насилие, кото­рого можно избежать, не может оказывать определяющего влияния на поведение: оно лишь косвенно затрагивает цель поведения объекта насилия и направляет его на поиск различных способов избежать подоб­ного насилия впредь.

Насилие конституализированное, превращенное в устойчивую организационную форму, которая обеспечивает неизбежность насилия в случае нежелательного поведения объекта насилия, приобретает колоссальное формирующее воздействие на поведение. Поэтому оно способно придать поведению качественно новые характеристики.

В этом случае насилие перестает быть просто насилием, а становится властью, так как оно обеспечивает условия и требует от объекта насилия постоянного следования отчужденной, а потому немотивированной цели. Таким образом, насилие не только сформировало организацию, но, при­обретя организационную форму, стало качественно иным. Оно стало базовым организационным процессом — властью. Без власти как про­цесса, обеспечивающего следование немотивированной цели, организа­ция не могла бы сохранять устойчивую форму.