Психологическая устойчивость общинного поведения.

Одной из аксиом современной организационной психологии является положение о том, что формирование общей цели является первым и непременным условием любой групповой или совместной деятельнос­ти. Если такая цель не сформирована, то совместная деятельность просто не может состояться. При этом ключевым для психологического изучения совместной деятельности традиционно является вопрос о том, как формируется общая цель и как с ней соотносятся цели индивидуальные. К сожалению, решение этого вопроса до сих пор представляет значи­тельную сложность для психологической науки.

В контексте утверждения о первичности общей цели, вопрос о фор­мировании и соотношении общей и индивидуальных целей приобретает совершенно иную постановку: как произошло выделение индивидуаль­ных целей из общей общинной цели?

В такой постановке этот вопрос, к сожалению, пока не привле­кал внимания психологии, однако косвенно на него давно пытались ответить социологи и политэкономы. Их теории, разумеется, были далеки от интересов психологии, но без сомнения они могут быть полезны. Согласно их высказываниям, причиной выделения инди­видуальных целей из общей цели стало внутреннее расслоение общины, обусловленное регулярным производством избыточного про­дукта.

Думается, гипотеза о разложении общины изнутри требует более тщательного организационно-психологического анализа. Серьезное со­мнение вызывает сама возможность регулярного производства избыточ­ного продукта в условиях примитивнейшего сельского хозяйства. Неуро­жай и голод были нередкими гостями земледельцев даже в XX столетии, и вряд ли можно предположить, что уже десять тысяч лет назад община была способна не только постоянно обеспечивать себя продовольстви­ем до следующего урожая, но и регулярно производить избыточный про­дукт.

Однако еще большее сомнение у психологов вызывает возможность появления самой потребности первобытной общины производить боль­ше, чем ей нужно, т. е. фактически производить то, что непосредственно не связано с ее актуальными потребностями. Зачем, выполнив свой не­легкий труд и обеспечив себя достаточным количеством ресурсов, об­щине делать дополнительную, по сути дела, излишнюю работу? При этом делать это регулярно, несмотря на усталость и практическую ненужность избыточного продукта.

Повторим, что с точки зрения психологии, разложение общины — это разложение группового сознания и, прежде всего, общей цели общи­ны. Сохранение земледельческой крестьянской общины в России вплоть до 30-х годов XX века и органичное врастание общинной культуры в сверхтехнологичный корпоративный мир современной Японии не толь­ко не подтверждает склонности общины к саморазрушению, а, наоборот, свидетельствует о сверхустойчивости общинной структуры как таковой. Низкий уровень воспроизводства ресурсов, тесные родственные связи, уравнительно-общинное распределение, патриархальные традиций и нормы, а главное — общинное мотивационно-целевое единство, в кото­ром неразрывно слиты групповой и индивидуальные векторы «мотив— цель» — все это не позволяет говорить о возможности психологического саморазложения земледельческой общины.

Но если общинная система обладала столь исключительной органи­зационно-психологической устойчивостью, то как же в таком случае человечество смогло развиваться дальше? Как индивид смог сформи­ровать индивидуальную цель, отличающуюся от общей общинной цели? Как люди смогли вырваться из замкнутого круга «актуальная потребность -> труд -> удовлетворенная потребность —> актуальная потребность»? Ведь труд начинался с потребности группового выживания, которая определяла цель поведения общины, и ею заканчивался, вовсе не предполагая какого-либо движения по спирали. Ссылки на постепенный переход количественных характеристик в новое каче­ство здесь вряд ли могут выглядеть убедительными.

Применительно к современному человеку действительно можно говорить о том, что процесс овладения деятельностью и ее совер­шенствование развиваются как бы по спирали. Сформированный век­тор «мотив— цель» реализуется в деятельности; осуществленная де­ятельность (достигнутая цель) создает возможность перевода этого вектора на новый уровень, который также реализуется в деятельнос­ти, что создает новую возможность и т. д. В этом движении развива­ются способности человека, его интересы, склонности, морально-волевые качества, профессиональное мастерство и личность в целом. Вместе с тем даже сейчас, в зависимости от конкретных ус­ловий жизни в развитии индивида или группы, возможны «зацикли­вания» (движения по кругу) и даже отступления с более высоких уровней на более низкие.

Следует отметить, что трудовая деятельность человека в доорганизационный период фактически ничем не отличалась от развитых форм группового поведения животных, которые также способны к целесообразному поведению, т. е. могут предвосхищать полезный результат своего поведения, дающий прямой приспособительный эффект. При этом какого-либо качественного развития или расширения диапазо­на целей и потребностей поведения у животных не наблюдается даже после тысячекратных повторений цикла. Не могут дать ответов на интересующие нас вопросы и теории, связывающие обретение человеком специфических, только ему свойственных форм поведения с использованием орудий труда. Орудийные действия свойственны мно­гим высокоорганизованным животным: они, как и человек, могут пред­восхищать средства, использование которых приведет к достижению полезного результата.

По-видимому, не следует идеализировать жизнедеятельность земледель­ческой общины: эффективность воспроизводства ресурсов в ней была, мало, и человеку постоянно приходилось жить впроголодь, страдать от холода, жажды, отсутствия одежды и т.п. Поэтому и цель его деятельно­сти была строго ограничена конкретными предметами потребления, т. е. тем, что можно съесть, выпить, надеть на себя и т. д. Так что же все-таки стало толчком для появления новых целей, непосредственно не связан­ных с базовыми потребностями? Что же позволило общинному челове­ку выйти за рамки общей цели и связанных с ней базовых потребностей выживания?